Я вжался лицом в подушку и закрыл глаза. Чувствовал, как наволочка намокает от слез. Пытался снова заснуть, но сон не шел.
– Ты, наверное, думаешь, что я не знаю, каково это – быть одиноким, – проговорила Аманда. – Ну что ж, думай, твое право.
Я сел и вытер рукавом лицо. Аманда замолчала и снова уставилась в темноту. Я не знал, что сказать, поэтому начал собирать объявления в стопку. Свернул их трубочкой и засунул в пустую банку из-под варенья, которая лежала в корзине под гамаком.
– Зачем он это сделал? – спросил я. – Для чего я ему вдруг понадобился?
– Он же все-таки твой отец. – Аманда помолчала, прежде чем продолжить. – Наверное, он испугался, не найдя тебя дома. Наверное, на такое он не рассчитывал.
– Наверное, наверное… А надо было рассчитывать!
– Ты, конечно, сейчас не поверишь, но ты действительно ему нужен. И он вот так странно это выражает. – Аманда помахала объявлениями, которые все еще держала в руке.
Не знаю, поверил ли я ей. Если я нужен отцу, почему это надо демонстрировать с помощью дурацких объявлений? Почему нельзя быть просто нормальным отцом, как у других детей? Почему он как старый автомобиль, от которого можно ждать чего угодно: то заглохнет посреди перекрестка, то несется вперед с дикой скоростью, не подчиняясь тормозам? Мысли беспокойно и шумно кружили в моей голове, Аманда все так же тихо сидела рядом. Харламовский снова заснул, Мельба, ничего не ведая, мурлыкала откуда-то снизу.
– Твой отец не из вредности поступает так, как поступает, – сказала наконец Аманда, и добавила, что, судя по моим рассказам, отец и вправду странный человек. Иногда он наполняется энергией, иногда замедляется, почти замирает. Такой человек с двумя скоростями. И эти перепады между разгонами и остановками отнимают так много сил, что у отца не остается их на меня.
Аманда была права. Когда отец замедлялся, он падал на диван и ничего вокруг не видел и не слышал. В такие моменты я старался вести себя потише, чтобы не досаждать ему. А когда отец снова наполнялся скоростью, начинал без умолку болтать по телефону и бросать одежду в чемодан, мне казалось, что я путаюсь у него под ногами, и я уходил в свою комнату.
Аманда считала, что мне надо, несмотря ни на что, ходить в школу и продолжать вести нормальную жизнь. Позже, уже внизу, хлопоча по хозяйству, она сказала, что все так или иначе наладится. Не знаю, вправду ли она так думала, – говоря это, она стояла ко мне спиной и перекладывала вещи с одного места на другое: банка варенья переехала со стола на стул, деревянный ковшик – со стула на стол, стопка книжек – из-под стола под кровать, кошачья миска – на полметра влево, подсвечник – на три сантиметра вправо, швабра, опиравшаяся на посудный шкафчик, передвинулась к стене, яблоко переместилось со стола в миску и покрутилось там – и так далее. Я подумал, не происходит ли то же самое и со мной. Я только чуть-чуть изменил место, но на самом деле ничего не поменялось. Я по-прежнему лежу на коврике в прихожей, между двумя мирами, не зная, к какому из них принадлежу.
В подсобке
На следующий день я, как будто все было нормально, пошел в школу. Хотя, честно говоря, у меня уже давно было довольно смутное представление о нормальном. Существует ли оно вообще? Бывают нормальные дети, нормальные родители? Нормальные школьные дни, нормальные учителя, нормальные обеды? Чем больше я думал обо всем нормальном, тем более ненормальным оно мне казалось. То, что раньше производило впечатление нормального, оказывалось ненормальным, и наоборот. Школьный день тоже был ненормально нормальным почти до самого конца.
Последним уроком была родная речь. Учитель велел нам написать сочинение на тему «Мой двор», а сам сел к окну. Он смотрел во двор и в раздумье постукивал пальцами по подоконнику. Мне не хотелось писать про асфальтированный двор и жухлые растения, обрамляющие парковку на Керамической улице, поэтому я решил написать про Амандин сад. Начал с еловой изгороди. Описал сплетение еловых лап и перешел к скрытому за ними саду. Описал запах яблок и как ветер шуршит по вечерам листьями. Написал про дом брусничного цвета и за ним обрыв, в который свалится, убегая, каждый, кто покусится на яблоки. Описал погреб, скрытый в зарослях малины и шиповника, и полевые цветы под яблонями.
От воспоминаний об Амандином дворе мысли мои незаметно потекли в нужном направлении. Ручка как будто сама скользила по бумаге, и я не обращал внимания на учителя, пока постукивание не прекратилось. Я поднял голову от листка и обнаружил, что учитель оперся о подоконник обеими руками и замер. Он смотрел наружу, потом вдруг повернулся и взглянул на меня.
– Альфред, – резко проговорил он, – мне нужна твоя помощь в подсобке.
– Прямо сейчас? – растерялся я. Я же как раз так здорово расписался.
– СЕЙЧАС ЖЕ! – рявкнул учитель и указал на дверь.
Я шагнул в коридор. Учитель вышел следом, но крутанулся на пятках и вернулся, чтобы забрать из класса мой рюкзак. Неся его на указательном пальце, учитель шел позади и подталкивал меня в спину, чтобы я держался с ним в одном темпе. В конце коридора была подсобка, где хранились свернутые карты, костюмы для спектаклей, спортивный инвентарь и прочие полезные вещи. Учитель открыл дверь и кивнул мне, приглашая внутрь.
– Заходи, заходи. – Он даже пальцами помахал нетерпеливо.
– А что нужно делать?
– Найди мне… м-м-м… ну, скажем, карту ботанического сада от 1829 года. Или от 1892-го. Или 1982-го. Не знаю, от какого года, поищи что-нибудь, все равно что. – Учитель сунул мне в руки рюкзак. – И не приходи в класс, пока не найдешь.
– А где искать?
– Где-где… Откуда я знаю! – рявкнул учитель и торопливо махнул рукой на карты в металлических тубусах. – Вон там!
Он вышел в коридор и закрыл дверь, но через секунду приоткрыл ее снова.
– Сиди тихо как мышь. Там идет важная контрольная. – Он кивнул на соседнюю дверь.
Из соседнего класса доносились звуки фортепиано и пение. Что-то не очень похоже на контрольную. Я вопросительно глянул на учителя, и он занервничал еще сильнее.
– Зачет по музыке, – отрезал он. – По хоровому пению. Ля-ля-ля!
Учитель захлопнул дверь. Я слышал, как отдаются по коридору шаги и открывается дверь класса. Но прежде чем учитель успел ее закрыть, послышались шаги из другого конца коридора. Широкие и решительные.
– А, это вы, добрый день, – натянуто проговорил учитель. – Чем обязан?
– Я по поводу своего сына, – откликнулся мужской голос.
Я прижался к двери и затаил дыхание, чтобы получше слышать. Этот голос я узнал бы из тысячи. Отец пришел искать меня в школу. Я осторожно приоткрыл дверь и посмотрел через щель в коридор. Отец стоял ко мне спиной, так что я не видел лица.
– Вот оно что, – холодно отозвался учитель. – Да, его и сегодня не было. Как видите, его место свободно.
– Да, я хотел сказать…
– Он что, заболел?
– Да-да, так и есть… – замялся отец и вдруг добавил нарочито серьезным голосом: – Очень, очень тяжело заболел.
– Сожалею, – кивнул учитель. – Нынче всякая зараза носится.
– Вот я потому и пришел. – Отец немного помедлил. – Хотел сказать, что он болен. Лежит дома и болеет. Не может прийти в школу.
Очевидно, отец надеялся найти меня в школе, но, не найдя, решил не говорить учителю, что я пропал. Наверное, ему было стыдно в этом признаваться. Или он не хотел, чтобы вмешивались посторонние. Когда я услышал это неумелое вранье, мне захотелось спрятаться понадежнее. Я тихо прикрыл дверь и сделал в темноте шаг назад, но споткнулся о вешалку. Послышался стук, и мне на голову упало что-то мягкое. Я не решился даже потрогать, что это, чтобы не издавать лишнего шума. Чуть двинулся и задел один из металлических тубусов с картами. Он с грохотом стукнулся о полку и остался стоять возле нее, готовый в любую секунду покатиться дальше. Я ухватился за торчавшие из него карты и поставил его поровней.
В коридоре стало тихо: учитель и отец явно услышали шум. Я зажмурился и сжал кулаки.
– У нас тут ремонт. Приходится временами напоминать, чтобы не шумели в учебное время, – пояснил учитель отцу и крикнул через весь коридор: – Эй, потише там!
– Ну что ж, я пойду, – с беспокойством проговорил отец. – Но если вдруг вы заметите…
– Если я замечу, что кто-то из учащихся пришел больным в школу, я немедленно отправлю его домой, – заверил учитель. – А если я замечу, что по школьным коридорам без дела разгуливают посторонние, мне придется сообщить об этом директору.
Отец пробормотал что-то вместо прощания и ушел. Его шаги постепенно затихли. Дверь класса захлопнулась, а я все не осмеливался ни открыть дверь, ни даже зажечь свет. Сидел в темноте и ждал, не случится ли что-нибудь. Наконец прозвенел звонок, в коридоре зашумели и захлопали дверями. Сквозь шум я слышал, как учитель велел одноклассникам смотреть по сторонам, когда будут переходить через дорогу. Я еще подождал, а потом приоткрыл дверь и увидел, как на лестнице промелькнули последние школьники. Учитель постоял мгновение в одиночестве перед классом, потом зашагал по коридору.
Меня охватил ужас. Я не нашел карту, я ее даже не искал. Весь остаток урока я просидел в подсобке как каменный, размышляя, что задумал отец. Я снова выглянул в коридор. Учитель уже прошел мимо. Я почувствовал себя обманутым. Сначала учитель спас меня, а потом просто забыл в подсобке. Плечи мои поникли, и я издал глубокий вздох. Учитель остановился на лестничной клетке, быстро поправил шапку и зашагал прочь.
Дурацкая идея
После ухода учителя прошло уже немало времени, а я все сидел и сидел. Мне захотелось есть, да и вообще я не планировал провести в подсобке остаток дней, поэтому собрался с духом и взялся за ручку двери. Но в тот миг, когда я нажал на нее, кто-то дернул дверь с другой стороны, и я вылетел в школьный коридор и шлепнулся на пол.
– А, так это ты, – услышал я. – Опять столкнулись.
Сначала я увидел перед собой подвернутые штанины джинсов и потрепанные кеды, когда-то, наверное, бывшие белыми. Поднял гол