В 1964 году Джонсон был идентифицирован с помощью сведений, которые сообщил бежавший в США изменник Носенко, заместитель начальника отдела 2-го Главного управления (ВГУ) КГБ. Однако у ФБР не было достаточных доказательств противозаконной деятельности Джонсона, чтобы изобличить его в суде. Помог случай. В том же году Джонсон сбежал после того, как Хейди пригрозила, что разоблачит его как советского агента. Когда сотрудники ФБР вызвали ее для допроса по поводу исчезновения мужа, она им все рассказала и выдала также Миткенбау. Через некоторое время Джонсон добровольно сдался и признался во всем. В 1965 году он и Миткенбау были признаны виновными и приговорены к двадцати пяти годам лишения свободы. В заявлении Пентагона по этому поводу говорилось: «Невозможно точно определить нанесенный нам ущерб. Некоторые потери непоправимы и не поддаются оценке… Не раскрой мы это дело, если бы началась война, потери вполне могли оказаться фатальными».
Джонсон скончался в тюрьме в мае 1972 года – во время свидания сын смертельно ранил его ножом.
Чтение американской шифрпереписки, налаженное в КГБ на рубеже 1960-х годов в результате ряда совместных операций ПГУ и 8-го ГУ, помогло СССР занять гибкую позицию в отношениях с США во время Карибского кризиса. Благодаря успехам советской радиоразведки, в Москве своевременно стало известно о том, что, если Советский Союз не пойдет на компромисс и не уберет свои ракетные базы с Кубы, Соединенные Штаты приступят к их устранению военным путем. В обмен на отказ от размещения советских ракет на Кубе США готовы были гарантировать территориальную целостность кубинского государства. Из прочитанной американской шифрпереписки Москва также узнала об истинной цели полетов самолетов-шпионов У-2 над СССР и о возможных действиях США в случае возникновения конфликтной ситуации вокруг них.
Однако Хрущев во время поездки в Соединенные Штаты, памятной его скандальным выступление в ООН, недвусмысленно дал понять, что советские криптоаналитики читают американскую шифрпереписку. Сначала в беседе с представителем США в ООН Лоджем он похвастался, что знакомился с конфиденциальными посланиями президента Эйзенхауэра. А затем заметил директору ЦРУ Даллесу, что его агенты передают свои шифры КГБ, который использует их, чтобы дезинформировать ЦРУ и выманивать у него деньги. При этом Хрущев в шутку предложил, чтобы США и СССР экономили деньги путем объединения усилий своих спецслужб. Вскоре АНБ спешно заменило практически все свои шифрсистемы.
По сравнению с дипломатическими агентурные шифры являлись относительно более легкой добычей. Они чаще всего представляли собой небольшие блокноты (размером примерно со спичечный коробок), страницы которых были испещрены цифрами. Негласное снятие копий с них у выявленных агентов труда не представляло.
Асен Георгиев, гражданин Болгарии, был завербован ЦРУ во время пребывания в США в качестве представителя своей страны в ООН. Вернувшись на родину, он продолжил тайное сотрудничество с американцами. Утечка секретной информации была замечена, в числе других подозреваемых был проверен и Георгиев. У него были обнаружены и негласно скопированы шифры.
Однако шпион почувствовал за собой слежку и передал своим американским хозяевам «сигнал бедствия». Вскоре в ответ из греческого города Ковала, где находился шпионский центр ЦРУ, Георгиеву пришла шифровка. С помощью скопированных шифров ее удалось быстро прочесть. Открытый текст шифровки гласил примерно следующее: «Можете ли вы двадцатого числа этого месяца выйти на угол Русского бульвара в 21.00? Вам будет передан паспорт для выезда в Турцию».
Кто-то должен был передать этот паспорт. Но кто именно? Только в день встречи выяснилось, что отдать паспорт Георгиеву намеревались сотрудники посольства США. После открытия магазинов на место предстоявшей встречи потянулась цепочка американских дипломатов и членов их семей. Они даже попытались организовать пункт тайного наблюдения в расположенном рядом музее. Затем, не заметив ничего подозрительного, на встречу с Георгиевым вышел вице-консул США. Остальное было делом техники.
На судебном процессе, состоявшемся в 1963 году в Софии, Георгиев признал себя виновным по обвинению в шпионаже в пользу США, включая передачу ЦРУ кода болгарского представительства в ООН.
Ровно через десять лет ситуация повторилась. С той лишь разницей, что ковальский шпионский центр передал шифровку для двух других агентов ЦРУ, действовавших в Ереване. К этому времени их шифры были уже в руках советских контрразведчиков. Обоих агентов взяли с поличным.
В середине 1970-х годов сотрудник 16-го отдела ПГУ засек в Токио и начал терпеливо обхаживать шифровальщика японского МИД, проявляя немалую щедрость и поначалу ничего не требуя взамен. Токийская резидентура КГБ присвоила японцу кличку Назар.
Вскоре Назар был переведен по службе в одну из восточноевропейских стран. Советский офицер тоже очутился там и завербовал японца, соблазнив его крупной суммой денег. После возвращения Назара в Токио его опекали сразу два майора токийской резидентуры КГБ.
Соблюдались и другие чрезвычайные меры предосторожности. Встречи с Назаром где-либо в ресторане считались нежелательными. Назар передавал документы своему связнику прямо на ходу, прошмыгивая мимо него в уличной толпе, или оставлял их в хорошо укрытых тайниках. Во время передачи этих документов резидентура КГБ в Токио приостанавливала все свои операции.
Место уличной встречи Назара со связником или соответствующий тайник оцеплялись наблюдателями, а поблизости крутились подсадные утки, чтобы в случае чего отвлечь на себя внимание. Сотрудникам вспомогательного персонала КГБ было известно только то, что они участвовали в какой-то важной операции. В какой именно, им знать не полагалось.
Доступ к узлу связи МИД Японии давал Назару возможность фотографировать каждую неделю десятки, а порой и сотни сообщений, поступавших из японских посольств со всех концов мира, в том числе из Москвы и Вашингтона. Таким образом, сами того не подозревая, японские посольства служили поставщиками информации для КГБ. Но этим ценность Назара отнюдь не исчерпывалась, поскольку он давал криптоаналитикам КГБ возможность быстро замечать и разгадывать изменения в японских дипломатических шифрсистемах. Сравнивая полученные открытые и шифрованные тексты одних и тех же сообщений, специалисты определяли основные принципы их шифрования. Количество материалов, поступавших в токийскую резидентуру КГБ от Назара, было так велико, что одно время даже снизилась оперативность их перевода.
В 1980-е годы в поле зрения ПГУ попал 43-летний шифровальщик посольства США в Боготе Джеффри Барнетт. Известно, что мужчины в таком возрасте, как Барнетт, часто подводят свои жизненные итоги. Разгульный образ жизни, который, по сообщениям резидентуры КГБ, вел Джеффри, свидетельствовал о том, что эти итоги не вызывали у него ничего, кроме глубокого разочарования. Действительно, семьи нет, богатства тоже нет. Полжизни ушло на то, чтобы стать мелкой посольской сошкой, и времени на изменение ситуации к лучшему оставалось не так уж много. Разумеется, далеко не всегда подобные Барнетту люди становились предателями. Для этого необходимо наличие двух условий. Первое было налицо: продажа ставших ему известными по долгу службы секретов являлась для Барнетта если не единственным, то, по крайней мере, самым эффективным способом разрешения его проблем. За создание второго необходимого условия – чтобы в этот критический момент на пути Барнетта оказался умный вербовщик – взялся полковник Александр Болотов, под видом шведского дипломата вылетевший в Боготу из Западного Берлина.
Удобный момент для знакомства с Барнеттом представился Болотову в баре, когда он оказался рядом с шифровальщиком за стойкой. Болотов допил свою порцию виски и нарочито медленно направился к выходу. «Сэр, вы рискуете стать нищим, если будете оставлять в барах свои бумажники!» – весело крикнул ему вслед подвыпивший Барнетт. Конечно же, бумажник был оставлен Болотовым специально. Он любил этот прием, связанный с известным риском. Ведь намеченная жертва могла не заметить приманки, а иногда втихую присваивала себе его содержимое. В случае с Барнеттом трюк сработал, и жертва сама установила контакт с оперативным работником КГБ.
Знакомство было отмечено обильными возлияниями, в ходе которых Болотов поведал заранее подготовленную легенду о своем беспросветном существовании, продолжавшемся до тех пор, пока он не встретил одного богатого южноафриканца. По словам Болотова, в обстановке политической и экономической изоляции Южно-Африканской Республики (ЮАР) его новый знакомый нашел себе достаточно выгодное дело. Он скупал ценную информацию и затем перепродавал ее правительству ЮАР. Большие деньги рекой потекли в карман Болотова, ставшего компаньоном южноафриканца в сборе информации.
Барнетт поверил легенде и предложил поставлять знакомому Болотова копии открытых текстов шифртелеграмм американского посольства, проходивших через его руки. Оригиналы Барнетт по инструкции должен был уничтожать в присутствии своего напарника. На это предложение Болотов без особого энтузиазма заявил, что посольские материалы стоили малого, поскольку большинство тайн Госдепартамента США быстро просачивались в печать, нередко с ведома самих американских дипломатов. Иногда даже целые газетные статьи составлялись из расшифрованных посольских шифртелеграмм, как это случилось с сообщением газеты «Вашингтон таймс» о том, что медельинский картель поставлял наркотики в США из Никарагуа. Тем самым Госдепартамент пытался обвинить неугодное ему правительство Никарагуа в пособничестве наркобизнесу и рассчитывал убедить американский конгресс в необходимости увеличить ассигнования противникам этого правительства.
После некоторых раздумий над сказанным Болотовым Барнетт предложил продать за сто тысяч долларов копии открытых текстов шифртелеграмм резидента ЦРУ в Боготе. Для советского разведчика это было пр