Павел Кренев Радиогений Митя Автономов
Митя Автономов — парень немного странный. Какой-то он замедленный что ли. Ходит вразвалочку-вперевалочку и все время по сторонам смотрит, будто выглядывает что-то нужное для себя. Видно, правда, что редко находит нужную вещь: это заметно по выражению его лица — всегда равнодушного, полусонного. Ходит Митя с такой вот физиономией и по деревенским улицам, где мало находится для него чего-то подходящего, и по окрестным задворкам, куда выбрасывают всякое барахло. Но не мусор какой-нибудь собирает, Митя, совсем даже нет. Словно у коршуна, выглядывающего с громадной высоты свою добычу, его глаз высматривает только ему нужные вещички: вот кто-то выбросил куски разноцветных проводов, вот древний репродуктор, вот магнето от мотора валяется, вот фарфоровый изолятор вполне еще пригодный, а там — мама родная — совсем уж сокровище, вышедший из строя трофейный приемник. От такой долгожданной, неслыханной удачи в глубине сонных глаз Мити Автономова загораются фиолетовые алчные огоньки, как у хищной росомахи, схватившей желанную дичь — жирного, громадного тетерева, он прижимает добычу к затрепетавшей за фуфайкой груди, с лица его вдруг спрыгивает привычное равнодушие, он маленько приседает, быстро зыркает по сторонам своими маленькими глазками: нет ли рядом более крупного хищника, способного отнять у него добычу, выхватить ее прямо из-под носа, крепко прижимает ее и, семеня короткими, но быстрыми ножками, бежит домой, к пристройке повети, где в стародавнем чулане отец отвел ему угол для занятий «этой ерундой», как он именует сыновье увлечение. Отвел, конечно, не сам, а по железному и окончательному приговору своей жены, то есть Митиной мамы Анны Кирилловны, женщины, смертельно уставшей от хлама, завалившего по сыновьей прихоти весь дом.
Анна Кирилловна выдвинула ультиматум: или она или «эти железячки»!
Ну какой уж тут выбор? Выбора не было, и Митя перенес все накопленное богатство в чулан.
Угол чулана теперь уже бесповоротно превращен Митей в громадную обитель металлического, резинового и пластмассового хлама. Но это с точки зрения дилетантского, бестолкового подхода. А с Митиной позиции — это целое богатство, у которого нет и не может быть материальной цены. Это богатство бесценно.
Представляет оно из себя мотки и клубки выброшенных из домов разнокалиберных проводов всех цветов самой нежнейшей радуги, это вам самых разных размеров и формы магниты, трансформаторы, конденсаторы, всякие там реле, раскуроченные, но все же бесконечно дорогие для Вити патефоны, транзисторные приемники и разных мастей розетки-выключатели, тумблеры, сломанные часы… Все это хозяйство уложено в коробки и коробочки, ящики и старые чемоданы. И самое удивительное это то, что Митя Автономов знает, где и что лежит.
Он преображается, когда садится перед своим сокровищем на притащенную откуда-то разъезжающую в разные стороны табуретку. Он ласково жмурится, словно добреет и оттаивает наконец душой после школьной тягомотины, лицо начинает светиться и в сонных доселе глазах зажигается смысл. Витя, словно драгоценные реликвии, словно бриллианты, золото и платину перебирает и долго разглядывает свои проводочки и железяжки, штучку за штучкой, болтик за гаечкой. И чувствует себя пиратом, скрывающим от людей в потаенном месте несметные свои богатства.
Митя Автономов отрешен от ненужного, бесполезного и не очень-то доброжелательного к нему мира. Люди не понимают его увлечения и за глаза посмеиваются над ним, считают чудаком. Да и ладно, пусть считают, — думает по этому поводу он. Люди вообще мало чем интересуются. Например, даже толком не знают, что такое электричество, откуда берется молния, откуда гром? А он в этом разбирается с начальных классов. Даже мало кто знает, что физика — это наука о природных законах и явлениях. А он знает это чуть ли не с рождения.
Митя любит физику и радиодело.
Учится он в восьмом классе, но учится совсем для меня непонятно как. Ни разу не видал я, чтобы он, допустим, делал уроки. Поэтому Митя — крепкий, стопроцентный троешник. Школа его не интересует вообще. Митя нравится мне своей необычностью, отрешенностью от мира, самозабвенностью в своем увлечении.
Еще он любит мать, отца и свою домашнюю собаку сибирскую лайку по кличке Гром.
Всем своим сонливо-равнодушным видом и наплевательским отношением к окружающему миру Гром напоминает своего хозяина Митю Автономова. И никого он столь подчеркнуто радушно не приветствует, как его. Когда Митя заходит в калитку, молодой этот кобель, преисполненный радости от встречи, с очевидным трудом отдирает сонное туловище от деревянного настила, с опущенной головой, с подобием собачьей улыбки кое — как становится перед ним на растопыренные в стороны лапы, чтобы, наверно, не упасть спросонок и два раза машет хвостом. Ровно два раза. На большее у него не хватает ни сил, ни желания. Митя треплет ему загривок и заходит в дом, а собаку начинает клонить в сторону. И вот наконец Гром заваливается набок и падает на настил, крепко стукнув костями о толстые доски. И мгновенно засыпает снова, будто и не просыпался вовсе.
Такие вот сцены повторяются всякий раз, когда Митя приходит из школы.
Я учусь на класс ниже — в седьмом и вполне осознаю отсталость, никчемность и ущербность перед Митиным совершенным владением техническими вопросами.
— Вот они, эти придурки, тройки мне ставят, — так оценивает он уровень компетентности своих учителей, — а могут они, к примеру, электричество на поветь провести? Хрена с два! Физ-зики! А я, нате вам, взял да и провел.
В самом деле, на повети у них в доме туалет, и теперь на входе в него висит лампочка. Пошла, допустим, Митина матушка Анна Кирилловна посреди ночи туда по делам, и не надо по стенам шарить, путь искать: в коридорчике щелк тумблерочком, и вот они, пожалуйста, перед вами необходимые удобства, и делай нужные дела при ярком освещении. Даже газету можно прочитать при желании. Опять же не так страшно ночью на повети.
Большое дело.
С некоторых пор я частый ходок в дом, где живет Митя.
Дело в том, что моя мама любит выписывать всякие журналы, а я люблю их листать, и в журнале «Юный техник» я нашел описание изготовления детекторного приемника. Принес журнал Мите. Вдруг это заинтересует его техническую натуру, да и поговорить будет о чем. В общем принес просто так, без дальних планов.
Результат превзошел ожидания. Он распахнул сонные свои глаза, муть, вечно висящая в них, вдруг размылась, вспыхнула радужная оболочка, маленькие зрачки в мгновение расширились.
Митя долгонько водил пальцем по прямоугольным линиям схемы, бормотал:
— Ага, вот конденсатор, вот сопротивление… Ага, вот-вот… Тэк, тэк, тут сорок пикофарад, тут двадцать пять ом… А не маловато будет? Надо покумекать, должны где-то быть эти самые… ага, вот и они… А вот и сам детектор, вот он, голубчик…
Он задрал подбородок и сказал потолку:
— А вот это, брат ты мой, проблема. Где же нам его найти-то, этот самый детектор? Может на радиоузле? Да там этот злыдень сидит, не допросисся у него… Ну ладно, посмотрим…
Злыднем Митя называл знамо дело кого — Николая Буркова, начальника деревенского радиоузла. Тот, вызнав его нездоровую страсть к радиодеталям, близко не пускал Автономова к этому самому узлу. А там много чего имелось для Мити интересного… Бурков считал, что эти долбанутые радиолюбители — первейшие воришки и они только и зыркают своими бессовестными глазами, что и где плохо лежит. Я думаю, он плохо знал Митю, который, если и тянул чего, то только с мусорной свалки.
Я стал соображать: чего же он так загорелся-то, Митя Автономов? Неужели решил сам приемник мастерить? И что он будет разговаривать, этот приемник, и всякие новости нам в деревню из Москвы передавать? И я высказал сомнение, стоит ли браться за такое серьезное дело? Но в Митиных глазах уже стоял ястребиный блеск, душа его только начинала обретать смысл жизни. И он поднял на меня эти наполненные смыслом прояснившиеся глаза и сказал на выдохе:
— А чево тут такого? Делают же люди…
Вникая в хитросплетения схемы, Митя начинал порывисто дышать, технические детали его возбуждали.
— И что же, братцы вы мои, где же у нас с вами антенна? Вот она дорогая, все правильно — переходит в катушку, все верно, так и должно быть… Это диод…
Пухлые губы Мити то выпячивались, то втягивались обратно, шлепали друг о друга, издавая странные, причмокивающие звуки. «Надо же, — шептал он громко, как бы заговорщически, — куда же наука шагнула, елки — моталки».
И вдруг Митя оторвал от схемы и переместил на меня ошалелый взгляд физика, впервые внедрившегося в миллиардную частицу нейтрона, и теперь не знающего, что ему делать со своим открытием? Потом снова вгляделся в схему:
— Я не вижу здесь главного, сказал он сдавленным шепотом, голосом человека, погрузившегося в скрытую от людей тайну, — в этой схеме не обозначен источник питания!
И Митя заволновался:
— Они что, совсем за дураков людей держат? — спросил он меня с вытаращенными глазами. — Ведь это устройство не сможет работать, в принципе не сможет!
Я глядел на Митю с интересом, на его вспыхнувшее волнение, на его загоревшие глаза. Передо мной подпрыгивал на стуле настоящий ученый. Правда, я никогда не видал в жизни настоящих ученых, но, наверно, так волновался бы наш земляк Ломоносов, когда что-то там открыл.
— Ты представляешь, чего они предлагают в журнальчике этом? — спросил Митя меня дрожащим голосом. — они хотят нарушить все законы физики, абсолютно все… Охренели совсем…
Я тоже начал маленько волноваться. Ничего себе, журнал принес, показал… А тут переворот в целой науке.
— Да они, эти балбесы, приемник решили сделать без питания. Ну, придурки! Вот как народ болванят! Они не понимают что ли, что без энергии никакой механизм работать не может? Кул-либины, елки-моталки! Опять решили вечный двигатель изобрести! Вы гляньте на этих умников! Конечно, теперь он вечно и будет работать, если им батарейки не нужны. Зачем нам теперь аккумуляторы завозить на Северный полюс, если и так можно…