Со свинками сейчас все просто – главное, не приближаться к их кострам. Да и не было нужды приближаться: все замеченные костры горели где-то в стороне от маршрута, причем далековато. Опасность сейчас в другом – крысы. Стемнело – четвероноги выбрались из своих нор в поисках «завтрака». Кстати о норах – если жители пытались укрыться в подземных коммуникациях и подвалах, идея, получается, не лучшая: твари днем туда же стремятся.
Скользнув за очередной угол, Тоха угодил ногой во что-то противно мягкое. В сумерках хорошо рассмотрел, во что вляпался: кроссовка попала в прогрызенное брюхо трупа. Потревоженная гниль выдала волну столь ядреного смрада, что желудок усмирить не удалось – Тоху вырвало скудной порцией едкой желчи. Неудивительно – с раннего утра не ел ничего.
Как там Ксюша – ее хоть кормили? Дома особых запасов ведь нет… Хотя на неделю, если не пировать, наверное, растянуть можно было. Крупы разные, макароны. Вот только как их готовить без газа и электричества? А воду откуда брать? Хотя вроде бы на случай проблем с водопроводом какой-то запас родители держали…
В густой тени под козырьком ближайшего подъезда послышалась нездоровая возня. Знакомо крякнуло – крыса! Хруст разгрызаемых костей, влажный треск разрываемой подгнившей плоти – у тварей пир. Тоха обошел страшное место десятой дорогой. Скорее всего, чуткие четвероноги его заметили, но не соблазнились на свежее мясцо – у них там хватало еды, и гоняться за новой желания не испытывали. Тем лучше.
Редкий случай, когда Тохе хотелось пожелать гнусным тварям приятного аппетита.
Он сейчас искренне заинтересован в их сытости.
Обогнул улицу, используя в качестве укрытия тень от стоявшего поперек обгоревшего бронетранспортера. Похоже, лоб в лоб столкнулся с танком – передок выглядит очень печально. Это ж как надо было разогнаться, чтобы так пострадать? Или Тоха просто тупит – поработало какое-то хитрое оружие, с действием которого он не знаком?
Да какая разница – надо быстрее добраться до дома, а не о ерунде думать.
Дальше пришлось спрятаться под сваленный рекламный щит – приближался гул тяжелого двигателя, сопровождавшийся тарахтеньем. Мимо, сияя светом фар, прополз тяжелый бульдозер. За ним, пронзенный стальным клыком в капот, тащился раздолбанный грузовик. Картина ясна – свинки продолжают сбор металлолома. Хорошо бы им туда бомбу закинуть, как тогда, в Геническе обсуждали. А лучше по всей Земле сто тысяч бомб послать – чтобы рванул этот корабль целиком, превратившись в галактическую туманность.
Гул бульдозера затих вдали. Все – теперь последний рывок. Тоха почти дошел.
По пути домой Тоха не раз пробирался мимо некогда жилых, а теперь вымерших домов. В некоторых из них раньше обитали его друзья или просто знакомые, в некоторых он никого не знал. Район был хороший, и дома содержались в относительном порядке. Чистые дворики с детскими площадками, стальные двери подъездов, магнитные замки и домофоны, цветы и разная декоративная зелень под стенами, разросшиеся саженцы рябины и черемухи. На окнах и лоджиях первых этажей обязательные фигурные решетки, кое-где даже консьержи имелись.
«Мой дом – моя крепость».
Все эти крепости пали без боя. Стальные двери, оберегающие покой жильцов от ищущих тепла бомжей и наркоманов, отлично открывались накладными зарядами или бесхитростно сметались очередями автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Двери квартир ждала та же плачевная судьба – как ни закрывайся, какой толщины сталь ни используй, итог будет один. Хотя, само собой, на взлом всех преград свинки затрачивали немало сил и времени, так что какая-то польза от квартирной «фортификации» все же имелась. Хотя по-правильному – пусть бы все заслоны были из фанеры, но у каждого хозяина имелась винтовка или две. Умри сам, но прихвати с собой хотя бы одного врага. Будь население вооружено – план «Крайние меры» был бы провален. Пусть даже двадцатая доля штатских устроит хоть какое-нибудь сопротивление – в масштабе Земли это выйдет около трехсот миллионов человек. Плюс ожесточенно отстреливающиеся военные, плюс недосягаемый для фантастических средств наведения флот с его палубной авиацией и морской пехотой, плюс уязвимость к холоду и откровенная тупость свинок. Пусть даже все четыреста миллионов ударят разом – не выйдет у них ничего.
В Тохином доме, во втором подъезде, проживал колоритный дядечка, свихнувшийся на почве охоты и рыбалки. В основном рыбалки – и зимой и летом на ней пропадал. Но и охоту не забывал: частенько доводилось видеть, как он спешит к электричке с оружейным чехлом под мышкой. А однажды, выпив на Новый год лишнего, он устроил фейерверк – запустил из своей двустволки несколько ракет, стреляя прямо с балкона (за что потом имел разговор с участковым).
Больше вроде бы оружия у жильцов не было. А если и было, то вряд ли много и вряд ли серьезное – пара тех же несерьезных дробовиков. Организовать оборону дома с таким арсеналом было невозможно.
Трудно судить, о чем они думали и на что надеялись. Из окон квартир обреченные люди могли наблюдать за драматической судьбой соседних домов. Видели, как вылетали двери подъездов, слышали, как внутри трещали автоматы и рвались гранаты. На их глазах свинки, окружавшие обреченную девятиэтажку, в упор расстреливали тех, кто пытался сбежать через окна.
Кто-то решил рискнуть и прорваться через кишащий убийцами город. Некоторым из них, возможно, повезло, но вряд ли таких счастливчиков было много. Зато те, кто остался, пошли другим путем: решили превратить свое жилище в настоящую крепость.
Мебелью с верхних этажей закидали все пространство за дверью и лестничную клетку до третьего этажа. Пробраться через этот завал было невозможно. Да свинки и не стали пытаться. В дверь, судя по разрушениям, выпустили что-то вроде танкового снаряда, а потом… Потом, наверное, поработали огнеметами или чем-то подобным. Многослойная куча мебели вспыхнула жарким костром. Железобетонные плиты не горят, но пламя рвалось вверх по системе вентиляции, стоякам водопроводных труб, традиционно захламленным лоджиям, лифтовой шахте. Подъезд превратился в исполинскую вытяжку для дыма и пламени. От страшного жара рассыпались простенки, горящими ручьями стекали подвесные потолки, растекающийся линолеум хватал за подошвы, ярко вспыхивали стеклопакеты. Про бытовой газ в трубах тоже не стоит забывать – свою лепту в разгул огненной стихии внес и он. Напоследок, наверное, полыхнул гудрон на крыше.
Все – девятиэтажный дом превратился в выжженную бетонную коробку. Погибли все – спасения из огненного ада не было. Люди сами себя загнали в ловушку. Или задыхайся от дыма и сгорай, или сигай из окна головой об асфальт – даже если выживешь при падении, свинки это мгновенно исправят.
Погибли жильцы в соседнем подъезде. Погибли соседи Тохи по подъезду. По лестничной площадке соседи погибли тоже. Тохины родители и… сестричка… также не выжили…
Он сумел преодолеть обгорелые остатки завала. Цепляясь за перила, смог перебраться через обрушившийся лестничный пролет. Перешагнул через двери, выпавшие из проема от жара или взрыва. Нашел родителей. Нашел сестричку. Это было нетрудно – из квартиры исчез весь хлам: пошел на завал внизу. Найдя Ксюшку, он пытался закричать, но из горла не вырвалось ни звука – от нервного потрясения парализовало голосовые связки. Потом ноги перестали ему повиноваться – он упал на колени, не чувствуя боли.
А что он еще ожидал здесь найти? Живых родителей и радостную Ксюшу? Он ведь всю дорогу сюда ехал, не задумываясь о том, каким образом они могли уцелеть при всем этом. Не верил он в подобное. Невозможно поверить даже не при таких отце и матери. Но заставил себя о страшном не думать – надеялся до последнего, искренне позволяя себе считать, что все будет хорошо.
Капризы дурацкого сознания…
Ему нужно было сюда попасть. Очень нужно. Теперь он понимал Олега – тот поступил правильно. Надежда, какой бы призрачной она ни была, имеет право на шанс. И за этим шансом он шел до конца, оставаясь все тем же Тохой-разгильдяем, для которого жизнь не более чем игра с простыми и удобными для него правилами. По этим правилам у него всегда все должно быть хорошо. А если неприятности, то мелкие и легко решаемые. А если он их упорно не решает, значит, они его не настолько беспокоят, чтобы заставить преодолеть демонстративную лень.
С ним такого не могло произойти. Он готов был даже смириться со смертью родителей – это абсолютный максимум того, на что был согласен. Но на Ксюшу он не соглашался. С ней не могло такого произойти. Но произошло. Почему так?
Он проделал долгий путь.
Он нашел своих родных.
Его путь теперь закончен.
Поднявшись с колен, Тоха, позабыв про оставленный на полу автомат, направился вниз. Там, неподалеку, он видел мусороуборочную машину. При ней обязательно должна быть лопата.
Память – странная штука. У Тохи она была более чем отличной, но первые часы после возвращения домой он запомнил плохо. Помнил, как тяжело было копать могилу: земля под окнами была не сказать чтобы слишком мягкой. Но он все же выкопал. Как он сумел стащить вниз тела родителей через разрушенный лестничный пролет, он не помнил – огонь их несколько уменьшил, но не настолько, чтобы оставшееся можно было перетаскивать с легкостью. Но точно помнил – как-то стащил. Закопал всех троих вместе.
Потом провал в памяти. Вроде бы он просто бездумно шатался по окрестностям. Вокруг кипела ночная жизнь. Новая жизнь. Хрустели кости под челюстями четвероногов, во мраке прошмыгивали длинные хищные тени. Тоху они не трогали – сытые. Или боялись связываться с таким придурком. Чувствовали, возможно, что с ним что-то не так.
Сколько это продолжалось, Тоха не мог сказать. Он будто сбрендил. Паралич сознания. И более-менее пришел в себя лишь в общественном сортире, занимаясь поливом писсуара. Как он попал в эту клоаку, он не помнил. Зачем сюда попал, тоже не понимал. Нет, в принципе понимал, но неясно, к чему такие цивилизованные сложности – малую нужду сейчас можно справлять хоть посреди главной площади города. Можно залезть на памятник «главной шишки» и помочиться ему на голову. Или даже кучу наложить. Никто не сделает ему замечания – свинкам по фигу, крысам тем более.