После ее смерти Айра Гроум поссорился со своим сыном Крисом, который вел себя возмутительно. Крису привили великолепное чувство дисциплины. Он мог бы стать прекрасным офицером. Но он внезапно бросил колледж, отказался от всего, что связывало его жизнь воедино, и заявил отцу, что не желает его больше видеть. Теперь он отправился куда-то в Африку, длинноволосый, с гитарой и запасом марихуаны. Выслушав все эти подробности, Котра пробормотал: «Бедняга! В конце концов жизнь его все-таки проучила». Теперь, когда те беды, которые должны были постигнуть Айру Гроума, постигли его, Котра мог позволить себе сентиментальность. Ему хотелось поговорить с Айрой Гроумом, сказать ему: «Что заставило тебя измениться? Что с тобой тогда произошло, Айра?» И тут он услышал голос, который позвал: «Хорлер!» Этот громкий голос, раздавшийся в стороне, заставил всех обернуться, однако его тон выражал полное пренебрежение к тому, повернутся они или нет. И всего в нескольких шагах от себя Котра увидел Хорлера, растолстевшего, обрюзгшего, поседевшего, — того Хорлера, который был боцманом на их корвете. Хорлер отозвался:
— Слушаю, коммандер.
— Не забудьте про сигары, Хорлер.
— Есть, сэр.
Котра, проследив за взглядом Хорлера на десять шагов через ковер до Айры Гроума позади крепостной стены из щегольских чемоданов, направился туда, ожидая, что будет узнан. Потом нерешительно замедлил шаг, потому что Айра Гроум в дорогом темном костюме и черной ирландской полотняной шляпе по-прежнему был высоким, красивым, худощавым человеком. Даже рассыльный, который подозвал другого рассыльного, чтобы тот помог ему с багажом, держался на почтительном расстоянии и не сводил глаз с черных ботинок Айры Гроума — лондонских, из крокодиловой кожи ручной выделки. И с лондонского пятисотдолларового костюма в мелкую полоску, который сидел точно влитой, и по сравнению с ним костюмы мужчин у конторки казались мешковатыми. Хотя он только что сошел с самолета, на воротничке его золотисто-зеленоватой рубашки не было ни единой морщинки. И ощущение власти, исходившее от него, пока он стоял тут в одиночестве, было, пожалуй, даже еще сильнее, чем на вершине его военно-морской карьеры. Его бедная жена Джулия? Его сын? Ничто не оставило на Айре Гроуме никакого следа. Он был точно таким же, как прежде. И выглядел почти точно так же. Только чуть-чуть отяжелел. А когда он снял полотняную шляпу, чтобы вытереть лоб носовым платком, который достал из-за обшлага, его волосы выглядели такими же густыми и с той же легкой сединой на висках, как прежде. И по-прежнему были зачесаны назад. Только глаза изменились. В былые дни, когда он вот так оставался один, его глаза смотрели непреклонно, с жесткой решимостью. А теперь в них появилось что-то новое. Жгучая жажда, какое-то жадное беспокойство — выражение, которое его только молодило, с удивлением подумал Котра.
Подошел второй рассыльный с ключами от номера, взял чемоданы и вместе с первым последовал в трех шагах за Айрой Гроумом, который величественно направился к открытой двери лифта. Другие приезжие, которые уже вошли в кабину, ждали его. У самого лифта Айра Гроум тем же громким голосом позвал: «Хорлер, пора!» — словно ни в вестибюле, ни в лифте никого, кроме них, не было, и заставил пассажиров в лифте ждать, пока поспешно не подошел Хорлер с сигарами. Все так же заставляя их ждать, Айра Гроум указал рассыльному, как надо держать один из чемоданов. Он водворил Хорлера и чемоданы в кабину. Двое пассажиров с ошеломленным видом, недоумевая, вышли из кабины, чтобы освободить место и дожидаться следующего лифта.
— Благодарю вас. Благодарю вас, — сказал Айра Гроум, не глядя на них, и дверь лифта закрылась.
Макнелли у конторки усмехнулся, поразмыслил и кивнул с искренним восхищением.
Мисс Медоуз, все еще поглядывавшая на свои часики, пошла к лифту, словно наконец решившись, и стояла там, следя за стрелкой указателя этажей. Стрелка остановилась на седьмом этаже. Хорлер на седьмом этаже! Теперь она поняла роль Хорлера.
Котра, который пошел было следом за Айрой Гроумом, все еще рассчитывая, что тот его узнает, внезапно остановился. Когда дверь лифта закрылась, он повернул назад и вдруг снова остановился: его оглушила мысль, что, явись он сюда в военно-морской форме и даже выгляди совсем так же, как двадцать пять лет назад, когда они были такими хорошими, такими близкими друзьями, Айра Гроум все равно его не вспомнил бы,
Старый уилкинсоновский дом над оврагом, его широкие газоны, могучие вязы, его сад и плавательный бассейн были окружены высокой кирпичной стеной с чугунными воротами, от которых к подъезду вела широкая аллея, и с боковой, тоже чугунной, калиткой. Там Хорлер, совмещая обязанности домашней прислуги, шофера и личного камердинера, всегда был под рукой, когда это требовалось. Чем бы Хорлер ни занимался в доме, он всегда сохранял неизменно почтительный вид. Разговаривая с самим Айрой Гроумом или упоминая о нем в разговоре с соседями, он называл его только «коммандер». Однако теперь, впервые за долгие годы, Хорлер не был уверен, что коммандер собирается делать дальше. У него возникло ощущение, что прочно они тут не обоснуются. Очаровательный старинный дом с великолепной лестницей восемнадцатого века казался временным жильем. И коммандер плохо спал по ночам. Хорлер, проснувшись чуть ли не под утро, слышал, как он расхаживает по комнате внизу так неторопливо и размеренно, что, конечно же, тщательно обдумывает какой-то план. Скоро ему будет сказано, что они переезжают куда-то еще. И возможно, коммандер уже знает, куда. Хорлер не мог этого понять. Зачем коммандер скрывает от него свои планы? Он ведь как-то сказал, смущенно и просто: «А знаете, коммандер, у меня такое предчувствие, что, когда настанет ваше время, и я тут же умру следом за вами».
Поздно вечером, когда коммандер не мог уснуть, он звал Хорлера, и они устраивались в библиотеке, выпивали рюмку-другую, играли в криббедж, в безик или в шахматы. Играть в шахматы Хорлера научил коммандер. Когда у Хорлера умерла жена, он тосковал, но недолго: теперь он смог делать для коммандера многое из того, что прежде делала она, и это послужило ему утешением.
В доме Хорлер носил белую куртку. За руль он садился в голубой фуражке и голубой охотничьей куртке. Машина, тщательно ухоженный десятилетний «роллс-ройс фантом», была доставлена из Сан-Паулу. Когда Айра Гроум выходил из парадной двери, он выглядел очень элегантно и внушительно, особенно если его беспокоила старая рана в ноге и он опирался на трость, пока Хорлер распахивал дверцу. Церемонно поклонившись, Хорлер садился за руль, они описывали дугу перед домом, выплывали из чугунных ворот и отправлялись в длинную поездку по городу. Хорлер считал, что коммандер изучает свои новые владения. К концу первой недели в дом была приглашена мисс Медоуз. Она уже поговорила с Хорлером, и он все устроил. Она приехала под вечер, оставалась около часа, а потом неторопливо прошла по аллее к воротам, где ее ждало вызванное такси. Эта полногрудая женщина, лениво ступающая в сиянии еще теплых лучей заходящего осеннего солнца, своей миловидной зрелостью, медным отливом золотистых волос удивительно гармонировала с золотыми бликами на опадающих бурых и красных листьях, со струйками дыма, завивающимися из соседнего сада, где эти листья тлели, сметенные в кучи.
Она приехала еще раз, и еще, а потом Хорлер, сам большой любитель посплетничать, доложил, что соседи поговаривают насчет мисс Медоуз. И некоторое время после этого она выходила через боковую калитку. Теперь верхушка корпорации уже дала понять влиятельным бизнесменам с видным положением в обществе, что за Айрой Гроумом следует поухаживать. Ему принялись предлагать места в ложе на ипподроме и в театре. Коммерсанты и их супруги присылали ему приглашения на званые обеды. Члены Охотничьего клуба приняли его в свой замкнутый круг и начали бывать у него дома.
Теперь по вечерам, пользуясь теплой не по сезону погодой, они располагались вокруг плавательного бассейна, совсем зеленого в свете прожекторов, а за могучими вязами сияла луна, и Хорлер был под рукой со своим передвижным баром. В комнате, выходившей на террасу, длинный стол был уставлен холодными закусками и пирожными. Молодежи среди гостей не было, но затем вместе с другими членами Охотничьего клуба в доме появилась миссис Оскар Финли. Не то чтобы она была так уж молода, но в тридцать девять лет ей с ее фигурой, черными волосами и синими глазами никто не дал бы больше двадцати пяти. Она была урожденная Портер. Портеры, торговцы кожей, владельцы Портеровской фермы, из поколения в поколение были любителями охоты и верховой езды. В конюшне Кэрол Финли стояло тридцать ее лошадей — верховых и упряжных, и она была одинаково непринужденной и с мальчишками-посыльными, и с президентами корпораций. Айра Гроум, как всегда, великолепно, безлично, почти механически вежливый, был с ней абсолютно непринужденным. Как-то вечером он сидел за столиком у бассейна с Энгусом Макмертри, президентом банка, и Томом Метьюзом из местного отделения Бразильской энергетической компании. Одной рукой он опирался на стул Макмертри, другой на стул Метьюза, и одет был в двубортный белый пиджак спортивного покроя. Метьюз сказал Макмертри:
— Мне будет очень не хватать Айры. Когда он сидит рядом на заседании правления, чувствуешь себя неуязвимым! — И он поглядел на Айру и улыбнулся ему.
— Ну, во всяком случае, вы здесь с нами, коммандер, — сказал Макмертри, — и я чувствую себя много лучше.
Макмертри, угрюмый шестидесятилетний человек с рубленым лицом, язвой желудка и вечно встревоженной женой, ссорился со своим правлением. Вся его жизнь была отдана банковскому делу. Он не получил образования, не умел вести беседу на общие темы и завидовал непринужденности и благообразию Тома Метьюза, и тому, что собственное состояние Метьюза было больше, чем у него, и тому, что Метьюз может приглашать на обед таких деятелей культуры, как доктор Мортон Хайленд. За последние полгода все эти мелочи начали порождать у Макмертри ощущение неуверенности. Когда Том Метьюз заговорил о необходимости расследовать постоянные злоупотребления полиции, Макмертри не переставал поглядывать на Айру Гроума. Вот он сидит, в белом пиджаке. В его присутствии ощущаешь себя под какой-то защитой.