— Нельзя допускать никаких личных отношений, — сказал он Болтону. — Ничего личного, ни при каких обстоятельствах, и тогда можно быть по-настоящему требовательным.
И начальник полиции вдруг поперхнулся и откашлялся, точно осознал, что и сам он — всего лишь еще одни безликий человек в форме.
А несколько недель спустя Айра Гроум просто облагодетельствовал начальника полиции. Отношения между начальником полиции и его заместителем Томом Фроликом были крайне неприязненными и натянутыми. Заместитель пожаловался комиссии, что он представил начальнику десятки рапортов, и все они остались без ответа и были положены под сукно. Начальник заявил, что Фролик страдает манией преследования, да и в любом случае меры по вопросам, затронутым в его рапортах, всегда принимались. Членам комиссии было трудно прийти к какому-то решению относительно этого конфликта.
— Люди, чувствующие себя обойденными, всегда опасны для организации, в которой они работают, — предупредил Айра Гроум своих коллег. — Обойденных людей следует остерегаться. То, что произошло, очень серьезно.
Он сам навел справки, а затем как-то днем, встретив Тома Фролика в коридоре, пригласил его выпить вместе чашечку кофе. Они пошли в аптеку, находившуюся всего в одном квартале от управления. Шагая рядом с коммандером Гроумом по улице, Том Фролик испытывал радостное волнение и тревогу. Утром была метель — до рождества оставалось всего две недели, — и, медленно бредя по снегу, они разговаривали о всяких пустяках. Но в аптеке Айра Гроум заговорил о том, что все они служат своему делу. В определенном смысле сам он — ничто, и заместитель начальника полиции — тоже ничто. Важно, чтобы идеально и без помех обеспечивалось соблюдение закона. Словно некий суровый беспристрастный папа в глухом средневековье наставлял провинциального монаха — и Фролик исполнился почтительного смирения. Человек, навязывающий свои мелкие личные заботы начальству, подрывает самый дух службы. Сейчас не время для мелких личных забот. Такой человек — это червяк, точащий яблоко изнутри. Фролик, пятидесятилетний семейный человек с женой, тремя детьми и невыплаченной закладной на дом, подчинился гипнотизирующей вере Айры Гроума. Он знал, что коммандер — военный герой и очень богат. Люди привыкают ждать указаний от таких людей, а Айра Гроум спокойно и строго говорил, что свободу можно обрести в безупречном служении. Иногда такое служение требует отречения от себя, жертвы, приносимой во имя восстановления гармонии.
Том Фролик был загипнотизирован, увлечен и знал, что Айра Гроум ждет от него обещания подать в отставку, но он не потерял головы. На глаза у него навернулись слезы, но он благоразумно продолжал выжидать, и наконец Айра Гроум, переменив тон, сказал резко:
— Мне кажется, в полиции у вас нет никакого будущего, Фролик. А пенсия вам полагается уже достаточная. Так почему вам не подработать? Почему бы вам не перейти куда-нибудь еще?
— А куда же, сэр?
— Начальником охраны «Континентальных пивоварен».
— Меня там не знают, сэр.
— Там знают меня. Я уже говорил о вас. Жалованье то же, но вы будете получать пенсию.
И они снова побрели по снегу.
Снег валил день за днем, а когда в конце недели заместитель начальника полиции прислал письмо с заявлением об отставке, начальник полиции попытался выразить Айре Гроуму свою признательность, свою благодарность и почтительное уважение. Получилось это у него плохо. Он с трудом подбирал слова, и они звучали заискивающе. Айра Гроум перебил его своим «сэр?» и властно откинул голову. Начальник полиции как будто понял, что «сэр?» на этот раз означало: «Вы, кажется, хотите оскорбить меня, превращая это в личную услугу? Я вам не ваш добрый приятель, любезнейший». После паузы Айра Гроум заговорил о том, как ему трудно привыкать к холоду после благодатного бразильского солнца.
Но вскоре холод уже бодрил его. Ему понравилось рождество на ферме Кэрол Финли: пылающие поленья в огромном очаге, и рождественские подарки, и обед, и певцы, явившиеся спеть рождественские песни. Теперь в городе его знали: он ездил в «Гарденс» на хоккей или на боксерские матчи и сидел в ложе с багроволицыми политиками, которые говорили грубым языком администраторов, нанизывая похабщину на похабщину. А потом, направляясь в какой-нибудь отель, пусть даже с мэром или с генеральным прокурором, он шел на полшага впереди, а они чуть отставали, словно были его подчиненными или молодыми офицерами, для которых честь — нести его чемоданы.
Потом, в середине марта, когда вдруг наступили холода, он как-то дном шел по Ратушной площади, направляясь к отелю, где у него было назначено деловое свидание. Красивое пальто из коричневой замши с норковым воротником он набросил на плечи, точно плащ, а так как раненая нога не болела и трость ему была не нужна, шел через площадь энергичной походкой под яркими лучами мартовского солнца. Но, несмотря на солнце, большой пруд был все еще скован льдом. Дети в шапочках и ярких свитерах носились по нему на коньках, вдруг круто поворачивая и взметывая фонтанчики ледяных брызг. Потом дети — их было восемь — принялись выписывать петли вокруг единственного взрослого конькобежца, старичка в потертой меховой шапке и длинном шарфе. Проносясь мимо, дети по очереди дергали его за шарф, и каждый раз он чуть не падал. Потом он сообразил, что они включили его в свою игру, и просиял — так это ему понравилось. Теперь, когда его дергали за шарф, он каждый раз отвечал широкой старческой счастливой улыбкой. Кто-то позвал:
— Э-эй, коммандер!
И он обернулся.
Его нагонял Лео Котра, который тоже переходил площадь. Он действительно не узнал Котру, совсем седого и исхудалого.
— Лео Котра, Айра.
— Лео… Сколько же лет прошло. Ну, ну, ну… — И он протянул руку. — А ты похудел, Лео.
— Ничего, еще потолстею.
— Ну…
— А ты прекрасно выглядишь, Айра.
— Я в хорошей форме. Чем ты занимаешься?
— Веду колонку.
— А, в газете? Тебе нравится?
— Ага, Айра! Значит, ты меня не читаешь. А ведь ты когда-то много читал.
— Я и сейчас читаю. Экономика, история — то, что мне нужно.
— И наверное, все военные мемуары.
— Да, конечно, военные мемуары.
— А я помню те дни, когда при встрече мы начинали с того, что спрашивали: «Что ты сейчас читаешь?» Во всяком случае, ясно, что моей колонки ты не читаешь.
— Сегодня же вечером начну, Лео.
— Ну и прекрасно, — сказал Котра весело и умолк, ожидая вопроса о том, как сложилась его жизнь, женился ли он, есть ли у него дети и не хочет ли он пойти сейчас куда-нибудь выпить. Выпить и поговорить. Пауза вышла неловкая. Расстояние между ними становилось все больше. Наконец Котра натянуто засмеялся. Глядя зло и насмешливо, он сказал:
— Мне следовало бы предвидеть, Айра.
— Что предвидеть, Лео?
— Что ты кончишь начальником над всеми полицейскими.
— Начальником над всеми полицейскими, — повторил он, откидывая голову и глядя на Лео с почти судейской пристальностью. Потом он улыбнулся. Это была неторопливая улыбка, очень личная сардоническая улыбка. — Отлично, Лео, — сказал он. — Начальник над всеми полицейскими. Просто отлично. — И он потрепал его по плечу. — Ты отличный человек, Лео. Ну, меня ждут.
Он энергично пошел дальше, и его прекрасное пальто колыхалось как плащ. Он перешел улицу, вошел в вестибюль отеля и неожиданно остановился у эскалатора. Он не мог понять, почему остановился.
Он стоял и смотрел на лица, плывущие вниз по эскалатору, плывущие к нему, словно его свидание было назначено тут, и он ждал, что одно из этих лиц осветится улыбкой узнавания. Старик? Молодой человек? Девушка? Но пока лица плыли и плыли вниз, равнодушные, незнакомые. Которое же из них? И узнают ли его? Надо встать так, чтобы его сразу увидели. Затем, спохватившись, он удивленно посмотрел вокруг. Он договорился встретиться с Сэмом Эйдлменом, владельцем таксопарка, — договорился встретиться с ним в баре. Он направился к бару, недоуменно покачивая головой.
В этот вечер Кэрол Финли собиралась приехать к нему после званого обеда. Ожидая ее, он сидел в библиотеке, и Хорлер принес туда утреннюю газету.
— Вам стоит это прочесть, коммандер, — сказал он и сел, а Айра Гроум начал читать статью Лео Котры.
С помощью излюбленного своего приема — легкой насмешки по собственному адресу, — приема, который обеспечил ему популярность. — Котра умел превратить сюжет, доставляющий ему тайное сардоническое удовольствие, в очередную интригующую ироническую историю. На этот раз она была посвящена столь выдающемуся во всех отношениях председателю полицейской комиссии города. В дни войны Котра вместо с другими молоденькими флотскими лейтенантами, сидя в пивных, гадал, какая страшная катастрофа произошла с их товарищем Айрой Гроумом. Прежде он был отзывчивым, дружелюбным, что называется, душа нараспашку — голубоглазый студент-археолог, немножко поэт, и все они были по уши влюблены в его невесту Джулию, удивительно жизнерадостную и веселую девушку. В самом начале войны ему пришлось очень плохо. Он был тяжело ранен и пять дней пролежал без сознания. А когда он вышел из госпиталя, в первом же плаванье корабль, на котором он служил, был потоплен.
Вот тут в нем произошла перемена. Просто невероятная. Прежде он был на редкость человечен и, добросовестно выполняя свои обязанности, надеялся, что скоро все это кончится и можно будет вернуться к прежней жизни. Но теперь его глаза, даже его осанка стали другими. Теперь он всегда держался очень прямо и даже выглядел более плотным. Возможно, он надевал липший свитер, если не два. И стал очень строг с подчиненными. Всякие сантименты он оставил раз и навсегда. Изменился и ритм его речи. Он говорил теперь четко, коротко и безлично. Его начали повышать. Вскоре, получив все ордена и медали, какие только можно получить, он стал самым молодым коммандером на кораблях, эскортирующих грузовые суда, и у него уже не было времени на добродушных, нецелеустремленных, не одержимых служебной карьерой людей, которые на берегу любили посидеть и потолковать о жизни. Сам Котра тоже чувствовал, что его отшвырнули в сторону. «Что случилось с Айрой, сукин он сын?» — спрашивали все они друг у друга.