— Наш стюард прекрасно заваривает чай, вы согласны? — спросил он. — Сахару, пожалуйста, совсем немного, мисс Биксби.
— Вы правда любите чай, сэр? — спросил Чоун.
— У нас дома, когда я был маленьким, мы всегда пили чай, — сказал он. — Еще, пожалуйста, чуточку кипятка.
Хотя они были затеряны в Атлантическом океане, она наливала, словно светская дама на званом чаепитии.
— Меня удивляет, каким образом такой человек, как] вы, настолько легко вошел в роль военного моряка, — сказала она. — Как вам это удалось?
— Просто старался хорошо выполнять свои обязанности.
— А все-таки?
— Нет, именно этот незабвенный совет дал мне отец. Он был врачом.
— Хорошо выполнять свои обязанности, — повторила она. — А когда же вы сядете и скажете: «Теперь уже нет обязанностей, которые надо выполнять хорошо. Теперь я добился, чего хотел»?
— Вероятно, когда окажусь в единственном правильном месте.
— И это единственное правильное место — Юкатан?
Словно не имело ни малейшего значения, что Чоун не поймет, о чем они говорят; он был необразованным тупицей, он был Рыжим Чоуном, подручным профессионального игрока. Однако Чоун кивнул и ухмыльнулся. Опираясь на огромные ладони, он откинулся, вытянул ноги и скрестил их.
Вспомнила ли она его рассказ о девушке майя? Что хочет узнать она о тех ночах в майяской деревне? Или она старается представить себе, каким он был тогда, услышать, как он говорил с той девушкой? Он начал рассказывать про забытый колодец, почти полный черепами — черепами принесенных в жертву: жертвоприношения, громоздящиеся одно на другое. Он задумался тогда о страшной потребности жертвоприношений. Ее безмолвное удивление и напряженный интерес в ее глазах незаметно заставили его забыть, что они находятся на просторах Северной Атлантики. Не слышал он и голосов матросов, проходивших мимо лазарета. Не замечал он и того, как Чоун, полностью расслабившись, поглядывал то на него, то на ее изменившееся лицо. Казалось, что она где-то далеко-далеко и совсем одна. Он спросил себя, почему это так, и замолчал, переводя дыхание.
— Я бы хотела поехать в Юкатан, — сказала она мечтательно. — Я бы хотела быть там с вами в то время. — Она задумчиво кивнула и наклонилась к нему. Большой палец ее правой руки поглаживал остальные пальцы, и ему почудилось, что они касаются его кожи. Ее задумчивые глаза опустились, они смотрели теперь на ее босую ногу, и когда он взглянул на эту босую ступню, на обнаженную лодыжку, в его воображении вдруг возникло все ее нагое тело, которое он видел здесь, на койке. Он искал выхода из своего желания, но пока ему оставались только слова.
— Там был город, который назывался Тулан, — сказал он. — Один из волшебных городов, город света. На протяжении темной цепи истории есть такие звенья света. Звенья теплого света.
Она слушала как завороженная, и он ощутил, что притягивает ее к себе, почти ощутил ее прикосновение, а он ведь только произносил слова, в которых даже не было чувственности. Никогда прежде он не делал ничего подобного ни с одной женщиной.
— Скажите мне… скажите мне… да, это так, именно так. Да, так, — сказала она тихо, не спуская с него глаз, пока он рассказывал. А потом она заколебалась, словно боясь сказать что-то, чего она не хотела говорить. — Этот город. Этот толтекский город, Тулан, — сказала она неожиданно. — Я хотела бы, чтобы меня назвали Тулан. Почему меня не назвали Тулан? — И он почувствовал, как она борется с собой, или, может быть, с Чоуном, или со своим отцом, а затем ее глаза стали морем, стали джунглями, и он почувствовал, что стремительно уносится с ней куда-то.
— Я все еще тут, — сказал Чоун невозмутимо.
— Что? Ах да.
— А чем плохо ее имя — Джина? — спросил Чоун.
— Да, конечно, — сказал он невпопад. То, что происходило между ним и Джиной, было бесстыдно очевидным, и Айре хотелось сказать что-нибудь, чтобы ей стало легче. Но она смотрела на Чоуна, а потом снова взглянула на него, почти исподтишка, как будто выдала себя и испугалась.
— Ты хотел бы поехать в Юкатан, верно, Джетро? — сказала она, кладя ладонь на плечо Чоуна.
— Пожалуй, нет, — сказал Чоун. — Я про Юкатан ничего не знаю. — И он продолжал лежать, удобно растянувшись на полу. Хотя он похлопывал Джину по руке, его глаза были по-прежнему полны насмешливого, снисходительного одобрения.
— Как хотите, мистер Чоун, — сказал он и растерянно поднялся на ноги.
— Во всяком случае, это очень интересно. Очень интересно, — сказал Чоун. — Верно, Джина? — добавил он, словно признавая, что ей нужно так или иначе отвлечься от грозящей им опасности.
— Вы увлекательно рассказываете, сэр, — сказал Чоун.
— Благодарю, — ответил он коротко. До них донеслись голоса проходивших мимо матросов.
— Чушь собачья.
— А пошел ты!
— Я говорю, чушь собачья.
— Да пошел ты!
А глаза Джины что-то говорили ему…
— Мне надо идти, — сказал он. — Было очень приятно. Благодарю вас. — И он ушел. Чоун — нет, это что-то невероятное. «Сумасшедший сукин сын, — сказал он себе. — Даже не из нашего времени. Прямо из какого-то старого ковбойского фильма». Это было забавно. Чоун — киногерой, едущий в дилижансе с молодой красавицей через дикий край, где полным-полно индейцев. Разбойники сожгли дилижанс, но их подобрал другой, и вновь они едут в окружении врагов, но он вполне доволен, если почтительный кондуктор дилижанса немного развлек мисс Биксби.
Туман, надвигавшийся узкими курчавыми грядами, завивался вокруг, точно дым из тысячи труб, а там, где он расходился, появлялись полированные эбеновые полосы — дорожки, уводящие в скрытый мир дымчатых теней. Эти манящие, твердые, влажные дорожки на мгновение озарялись неясным холодным светом, и на одной из них он увидел ее, услышал в тумане дружелюбные голоса: «Здравствуйте, мисс Биксби!», «Эй, погодите минутку, а?», и увидел, как с ней соприкоснулась сначала одна тень, а потом другая. А на верхнем мостике Боузли, впередсмотрящий по левому борту, словно бы следил за морем, но косился на эти дорожки в тумане на палубе, пока не увидел мисс Биксби. Теперь она была одна и сидела на бухте каната возле рельсов для глубинных бомб, упершись локтем в колено, положив подбородок на ладонь, а корабль кренился, зарывался носом, и гребни волн плясали вокруг нее в беспокойном, жадном, ласковом движении. Когда он возник рядом с ней, она сказала:
— Привет, Айра Гроум. Скажите мне… Где мы находимся?
— На фланге конвоя.
— Я не вижу никаких судов.
— Естественно. В таком тумане.
— Но когда-нибудь мы все-таки придем в порт?
— Думаю, что да.
— А в какой порт мы идем?
— Это зависит от обстоятельств.
— Но кто-нибудь все-таки знает?
— Думаю, что да.
— Матросы в тумане мелькают словно привидения.
— Поглядите на них хорошенько, когда туман рассеется.
— Я думала о вас, — сказала она, хотела еще что-то сказать, но потом заколебалась. — Послушайте, когда мы придем в порт, если мы придем в порт…
— Я мог бы выбраться в Лондон, — сказал он.
— Серьезно?
— Думаю, что да. Я могу приехать к вам в Лондон.
— Айра… мне можно на это рассчитывать? Твердо?
— Да, Джина. Чего вы боитесь?
— Я? Ничего. А что?
— Чоуна… в Лондоне?
— Айра… я не боюсь Чоуна. Просто мне нравится думать, что мы с вами встретимся в Лондоне.
— Мистер Чоун не внушает мне ни малейшего страха, Джина.
— Он и не пытается, Айра. Правда, — сказала она тревожно.
— Ну так, значит, мы пообедаем в Лондоне — пообедаем вдвоем.
— Если вы этого хотите, Айра, я буду очень рада. И стану ждать, — сказала она. — Да! — словно она убедила себя, что должна пообедать с ним в Лондоне.
— Я знаю, Джина, что вы меня мало знаете, — сказал он. — И все же…
— Я знаю, — помолчав, сказала она нежной просто. — Много ли на это нужно времени? И вообще — можем ли мы знать? Если не понять сразу, то вряд ли можно когда-нибудь понять по-настоящему. Но если мы что-то знаем, то должны ловить этот миг понимания. Когда вы рядом, я чувствую себя в такой безопасности, в таком мире с собой.
— А Чоуна в Лондоне рядом не будет?
— Нет, не будет.
— Вы ведь говорили, что он всегда там, где ваш отец.
— Он будет там, где захочет отец.
— Вопреки всей этой великолепной самоуверенности? А он всегда был таким? Это для него естественно?
— Нет.
— Нет?
— Его сейчас занесло. Очень занесло. То есть… — В тумане он почти не различал ее лица, но надлом в ее голосе, ее колебания сказали ему, что она пытается умолчать о чем-то.
— Перемена в Джетро Чоуне… ну, это смешно, — сказала она жестко. — Возможно, он никогда не знал, кто он и что он, а потому компенсировал это шутовством. Иногда он в моем присутствии разговаривал на воровском жаргоне, словно для того, чтобы напомнить мне о своем трущобном прошлом. А в следующий раз ронял слова неторопливо и со вкусом, как старый профессор. Собственно говоря, в окружении моего отца его так и называли — Профессор. Ему это нравится. По-моему, он всегда чувствовал себя не на месте.
— Не на месте?
— Да. Впрочем, не совсем так. Словно бы он уже сам больше не понимает, где его место.
— Послушайте, Джина, что произошло между вами и Джетро Чоуном?
— Как-нибудь потом, Айра.
— Нет, сейчас.
— Вы знаете, после того как я уехала из Нью-Йорка…
— С Чоуном?
— Да. У меня ни разу не было случая поговорить об этом хоть с кем-нибудь.
— Вы же спасались бегством.
— Только Джетро и я, и никого рядом. А теперь вы. Странно, Айра, — из-за того, что я не говорила об этом с вами, я чувствовала себя страшно одинокой. Айра… я вас почти не вижу: вы просто тень в тумане. — Но тут туман на мгновение поредел, они увидели друг друга, и он был тронут тем, как она смотрела на него.
— Джина… — сказал он. Но она вдруг быстро заговорила:
— Я расскажу вам, что произошло между мной и Джетро Чоуном, что происходит сейчас и почему.