— Что-то сами они об этом не говорят. Может, им еще не хочется учиться? — спрашивает мама, а сама улыбается.
Конечно, мама шутит. Я вспоминаю телеграмму, которую мы получили зимой. Ни бабушка, ни дедушка Ман-сур не смогли ее прочитать. Только школьник Махмут гордо прочитал эту телеграмму и объяснил, что в ней написано. Мама но знает этого. А если б знала, не стала бы так шутить.
— Мы очень хотим учиться, мама, — говорит Оксана. — Когда придет сентябрь, мы вместе со всеми ребятами пойдем в школу!
Я все еще вспоминаю, как хотел тогда сам прочесть телеграмму.
— А ты, Ямиль, что думаешь? — спрашивает папа. Что я могу думать!
— Я хорошо думаю, папа, — говорю я громко. — Пусть скорее приходит сентябрь.
Больше о школе никто ничего не говорит.
Когда мама и папа уходят на работу, мы с Оксаной усаживаемся на крыльце. Отсюда видно большое белое здание школы. Первого сентября мы возьмем свои сумки, сойдем с этого крыльца, откроем калитку и пойдем во-он той дорогой! Прямо в школу!
— Мы там будем читать, рисовать! Я нарисую цветок. Ладно, Ямиль?
— А я нарисую коня, ружье…
— Будем петь красивые песни. Ты будешь запевать.
— Пусть запевает учительница…
Но сейчас мне очень хочется петь. Если вы увидите белую школу, ее светлые окна, гладкую дорогу, усаженную большими красивыми деревьями, и если еще вы представите себе, что идете по этой дороге в школу, то вам тоже, наверно, захочется петь. Я запеваю:
На горе стоит белая школа,
Все вместе пойдем мы туда…
Сестренка смотрит на меня, щурит свои голубые глаза и тоже начинает петь. Нам так весело, что ноги сами притопывают под нашу песню.
Научи нас, дорогая школа,
И читать, и писать,
И картинки рисовать.
Под воротами показывается Фагима. Мы замолкаем. А кто это там на заборе? Ну конечно, Марат! Фагима подбегает к нам.
— Кое-кто уже ласпевает песни, — говорит она. Марат свистит в свисток и машет нам рукой, чтобы мы выходили на улицу. Оксана плотно закрывает дверь дома, а то сейчас же в дом заберутся цыплята и рассядутся на окнах.
— Идем? — спрашивает Фагима.
— Куда?
Марат опять свистит и кричит нам:
— Идем скорей!
— Куда?
— Эх, вы! — говорит Марат. — Ничего на знаете! Вчера, пока мы с вами ходили в лес, одна тетя записывала всех, кто пойдет в этом году учиться. Пойдемте скорей записываться!
Спасибо Марату, что сказал. Вчера мы и правда пошли в лес. Совсем ненадолго пошли. И пропустили такое важное дело.
— Пойдемте же скорей! Пойдемте сейчас! — торопит Оксана.
Вчетвером мы выходим на улицу. Нас догоняют Фа рит с Заманом.
Заман показывает маленький карандаш, длиной с пальчик.
— У меня тоже есть карандаш! — говорит он. — А наш кот сегодня чуть не поймал перепелку. Перепелка улетела. Хороший…
— Кто, кот?
— Карандаш.
Заман, по-моему, многовато разговаривает. Мама мне часто замечает: «Ты любишь много говорить!» А что я против Замана, хоть он и совсем маленький!
Мы пошли по той стороне улицы, где живет Рушан. Он теперь никогда не бросается камнями. Недавно, когда шел дождь, наш теленок залез на просяное поле. Мы с Оксаной бегали, бегали, никак не могли выгнать теленка. Тогда прибежал Рушан и выгнал его. Рушан очень быстро бегает!
Вот он, Рушан, сидит сейчас на воротах и поет. Он все-таки занятный, этот Рушан. Любит забираться куда-нибудь высоко — то на столб, то на крышу — и там песни поет. Никак не поймешь, о чем он поет.
— Пойдем, Рушан, в школу, — говорит Марат.
— В сентябре пойду, — отвечает Рушан. — Вчера была тетя, она сказала — учиться начнут в сентябре.
— А мы были в лесу и не видели эту тетю, — говорит Фагима.
Марат сердито смотрит на нее.
— Ты не очень много разговаривай в школе, — го ворит он Фагиме. Все-таки помни, что ты картавишь.
Фагима не обижается, только кивает своей рыжей кудрявой головой:
— Ладно…
Мы дошли до школы, у двери остановились. Никто не хочет войти первым. Фагима взялась за ручку, но Марат остановил ее. Пока мы стоим, поглядывая по сторонам, из школьного сада показывается Заман. В руке у него большой красный цветок. Мы и не заметили, когда он забрался в школьный сад.
— Там много цветов, идемте собирать цветы! — говорит Заман. — И я там карандаш потерял.
Фарит сердится и начинает ругать Замана:
— Разве можно рвать цветы в школьном саду! И правда, ничего-то не понимает этот Заман! Из сада выходит тетя:
— Кто из вас тут цветы рвал?
— Это не я, — говорит Заман и прячется за спину Фа-рита.
Тетя смеется. Если смеется, значит, не сердится.
— В этом саду можно играть, но цветы рвать нельзя, — говорит она и гладит Замана по голове. — Идите играйте.
— Мы пришли не играть, а по делу, — заявляет Марат.
— По какому же делу вы пришли?
— Мы плишли учиться, — говорит Фагима. Но Марат тянет ее за рукав:
— Нет, пока не учиться, а записаться.
Тетя ведет нас в школу. Мы входим в большую комнату. Там стоят парты.
— Садитесь, дети, — говорит тетя и достает большую тетрадь.
Заман не может сидеть спокойно — он все время вертится и наконец громко заявляет:
— Тетя, мы вчера ходили в лес.
— А-а! Кто же ходил?
— Мы! — бойко отвечает Заман.
Ну что за мальчик! И ведь говорит неправду: он с нами вчера в лес не ходил.
— Ну, кого первого записывать? — спрашивает учительница.
Сначала мы все молчим, потом тетя учительница спрашивает у всех по очереди, кому сколько лет.
Когда очередь доходит до Замана, он протягивает учительнице тот большой красный цветок, который сорвал в саду:
— Нате, тетя. Мне четыре года.
Учительница смеется, берет цветок, гладит Замана по голове и говорит:
— Тебе еще рано учиться. И тебе, Фагима, рано. А вы все приходите первого сентября. Меня зовут Рауза-апай.
Рауза-апай проводила нас до крыльца, и мы побежали домой.
Около дома остановились.
— Рауза-апай хорошая? — спросила меня Оксана.
— Конечно, хорошая. Она же будет нас учить читать и писать.
— Через четырнадцать дней — сентябрь, хорошенько запомните это, сказал нам Марат.
С этого дня нас начали готовить в школу. Папа купил нам карандаши, краски, а мама сшила мне и Оксане новую одежду и красивые сумочки для книг. Мы теперь каждый день ходим к школе, даже в сад заходим.
А в школьном саду растет много разных деревьев и кустов, и каких только цветов нет на клумбах.
Однажды вечером мы сидим вчетвером и пьем чай. Оксана спорит со мной о том, сколько дней осталось до первого сентября. Я говорю: «Семь дней». Она говорит; «Восемь». Я говорю: «Нет, семь!» Она говорит: «Нет, восемь!» Папа с мамой молча смотрят на нас и улыбаются.
Сестра моя вдруг обнимает папу.
— Тогда пусть папа самую-самую правду скажет, — просит она.
Папа медленно гладит свой ус и говорит:
— По-моему, самая правда — это семь дней и восемь ночей.
Я считаю по пальцам дни и ночи. Но почему-то у меня не получается пи семь, ни восемь. Ну что же, пусть так, ночей можно и не считать. Ночью ведь люди спят.
Мы перестаем спорить. Мама сидит за столом, подперев рукой щеку.
Папа смотрит на маму, потом на нас и тихо говорит:
— Сегодня, дети, из далеких краев к нам пришли добрые вести. Мы получили письмо от очень близкого человека.
Из каких далеких краев, от какого близкого человека могло прийти к нам письмо? Но этого пана не объясняет.
Я думаю о далеких краях, где живет этот близкий человек. Где эти края? Может, за тем голубым лесом возле Тимертау? Спросить бы папу.
Но папа уже встает из-за стола и говорит маме:
— Не забудь, Кюнбике, завтра принести меду с пасеки. Посылай приглашение матери в Тимертау. Так лучше будет.
Мама молча кивает головой. Конечно, так лучше будет. Когда бабушка у нас, всегда лучше. Мы бабушку любим. И сладкий мед тоже нам нравится.
— А вам, дети, как говорится, пора на сонный базар ехать. Раздевайтесь и ложитесь спать, — вставая из-за стола, говорит мама. Голос ее звучит сегодня как-то невесело.
Мы ложимся спать, не разузнав толком, о чем говорил папа.
А утром-то, утром! Что делалось в нашем доме!
Мама побелила печь, повесила на стены наши красивые узорчатые полотенца, на окна — белые кружевные занавески. Мамина кровать покрыта большим клетчатым ковром. А посмотрите-ка на самовар, как он весь сияет! Папа чисто-пречисто вьшел весь двор. Сколько ни ищи, даже в траве не найдешь самой маленькой соринки!
Вот, оказывается, как бывает, когда из далеких краев приходят хорошие вести!
К вечеру пришла и бабушка. Мы с Оксаной увидели ее издали и выбежали навстречу, когда она еще была около дома Рушана.
— Бабушка, — сказали мы, крепко обнимая се, — к нам пришли добрые вести из далеких краев. Поэтому мы тебя пригласили.
— Добрые вести — дело хорошее, — отвечала бабушка, улыбаясь и поглаживая нас по спине и по плечам.
Папа до позднего вечера был в колхозе, около своих лошадей. С выгона уже вернулось стадо, а его все еще нет. Бабушка с Оксаной ушли к дедушке Мансу-ру. Я тихонько подошел к маме, когда она доила корову.
— Мамочка, — спросил я шепотом, — а мамочка, кто же этот близкий человек, который живет в далеких краях?
Мама вдруг обернулась и тихо проговорила:
— Скоро, сынок, ты все узнаешь сам. Пусть только это будет в добрый час!
День прошел, два дня прошло — мы еще ничего не узнали. А на третий день в наш дом, как говорит бабушка, вошли и радость и печаль…
Мы долго были на речке и вернулись домой поздно. На бревнах возле сада сидели папа и какой-то незнакомый красноармеец. Увидев нас, этот красноармеец вскочил и крикнул:
— Оксана!..
Он еще что-то сказал, но я не расслышал.