— Хочешь, веди нас в огонь, хочешь — в воду! Мы твои верные спутники!
— Ребята! — ответил тронутый Габдулла. — Ведь и в сказке их было трое: один — бегун, второй — меткий стрелок, третий — борец!
— Но вожак бывает один.
— Ты наш вожак! Тебе — ура! — крикнул Айдар.
— Ура! — подхватил Вазир так громко, что даже горы откликнулись гулким эхом: «Ура-а-а!»
Габдулла отряхнул со своей одежды пыль, поправил ремень и строгим голосом, как в подобает вожаку, объявил свой первый приказ:
— Отряду, организованному для спасения Кирамет, присвоить имя «Таганок». Согласны?
— Согласны. Таганок опирается на три ноги, да еще есть такая пляска, — добавил Вазир.
Айдар в знак согласия кивнул головой.
Приняв такое историческое решение, мальчики, обнявшись, зашагали домой.
В эти минуты сам «Таганок» казался уже крепким, а его подпорки чувствовали себя навеки связанными нерушимой клятвой о дружбе и верности.
У меткого стрелка Вазира настроение было приподнятое. Он шел, обнимая правой рукой вожака и думая о том, что до двенадцати лет прожил он на свете рядовым человеком в дальше проживет. Не всем же быть вожаками, зато теперь он стал верной опорой «Таганка». Без него «Таганок» развалится, ото как пить дать! Вот какой он нужный человек! Вазиру хотелось кого-то обрадовать, сделать какое-нибудь хорошее, доброе дело. Он нащупал в левом кармане штанов одну очень дорогую ему вещь, которой и сам еще не успел вдоволь налюбоваться.
— Ребята! — неожиданно сказал он. — Вожаку неудобно ходить без оружия! — И, вынув из кармана старый ножик с костяной ручкой, великодушно протянул его вожаку. — На, Габдулла, бери!
Вожак и бегун замерли от удивления, глаза их раскрылись широко и впились в нож. Вот это да!
— Откуда ты взял ото? — с испугом спросил Габдулла.
— Не спрашивай! Дают — бери! — засмеялся Вазир.
Но вожак не спешил взять подарок. Да, ножик поправился ему, очень понравился! И он уже было протянул за ним руку, но удерживала смутная мысль: «Не по ошибке ли попала к Вазиру такая замечательная штука?» Он вспомнил, что в руки отого меткого стрелка нет-нет да попадали «нечаянно» кой-какие вещички.
— Откуда взял, говори правду. Иначе и копчиком пальца не прикоснусь к твоему ножику! — строго сказал он.
— Какую еще тебе правду?.. Раз дают, бери!
— Нет, так я не возьму! Тебя спрашивают: откуда взял?
Вазир осекся:
— Откуда — спрашиваешь… Если правду сказать…
— Что, если сказать правду?
— А то, что если сказать правду, то я его стянул из сумки Шарифуллы-агай, — решился наконец Вазир и, почувствовав, что сказал не то, тревожно спросил: — Что, разве не нравится?
В глазах рассерженного Габдуллы сверкнули недобрые огоньки.
— Украл? — удивленно и гневно воскликнул он и, оттолкнув Айдара, шагнул к Вазиру. — Украл, что ли, собачья шкура?!
— Не украл, а вытащил. Так ведь из сумки ручка торчала… — лепетал Вазир, отступая назад.
Но Габдулла, размахнувшись, ударил его по щеке.
— Вор!
Он размахнулся еще раз, но Айдар удержал его.
— Не марай рук! — с презрением сказал он. Вожак тяжело перевел дух и, указывая на Вазира, объявил свой второй приказ:
— За то, что Вазир украл у пастуха ножик с костяной рукояткой, исключить его из нашего «Таганка», не считать его нашим товарищем, не подавать ему руки, не вступать с ним в разговоры! Позор!
— Позор вору! — повторил Айдар.
Вазир точно свалился с неба на землю. От его радостного настроения не осталось и следа. Низко опустив голову, он смотрел на жуканавозника, который медленно вылез из своей норки и, оглядевшись, не спеша пополз своей дорогой. Дела жука были куда лучше, чем у Вазира. Прохладный вечерний ветер теребил лохмотья рубашки Вазира, со лба, оставляя грязные следы, струился пот, покрасневшие веки часто-часто моргали. Только большая белая пуговица па уцелевшем воротнике спокойно держалась на своем обычном месте. Она была единственной светлой точкой па всем его теле. На Вазира жалко было смотреть, но в закаленных сердцах его товарищей не было места для жалости, и твердое решение вожака осталось непреклонным.
В этот вечер над опальной головой Вазира прозвучал и третий суровый приказ: ножик немедлепно вернуть хозяину Шарифулле и, упав к его ногам, просить прощения. Если Вазир этого не сделает, то по всему аулу распространить позорное прозвище — вор!
И вожак безжалостно повторил:
— Вазир — вор! Никто из нас не подаст ему больше руки, никто не вступит с ним в разговоры.
И двое из «Таганка», резко повернувшись, пошли домой. Третья опора «Таганка», несчастный Вазир, остался один-одинешенек. Уже совсем сгустились сумерки, а он все еще стоял и думал о своей беде. Последний наказ вожака — немедленно верпуть нож его хозяину — ставил Вазира в особенно трудное положение. Если б завтра был конец света, он, наверное, и не подумал бы исполнять его, но конца света не предвиделось, и, постояв еще немного, Вазир медленно поплелся на ферму. Как раз в это время, закончив работу, пастух Шарифулла-агай возвращался домой. Они встретились на дороге.
— Агай, — робко сказал Вазир. — Вот ваш ножик… я нашел его на склоне Кукрэк-тау…
У Вазира не хватило смелости сказать правду и попросить прощения. Но пастух ничего этою не знал и очень обрадовался.
— Вот молодец! Спасибо тебе! Ты честный человек, — сказал Шарифулла.
В старину говорили: «Одно спасибо спасает от тысячи бед». Но ни похвала Шарифуллы, ни его «спасибо» не спасли Вазира от его главной беды — потери товарищей.
Теперь заглянем домой к мальчикам. С кого же начать? Начнем с вожака. А то еще обидится.
В семье у Габдуллы трое. Мать его работает дояркой, и с самого начала лета она уехала на летнее пастбище. Габ-дулла остался вдвоем с бабушкой Нагимой. Отец мальчика погиб на войне, и до сих пор еще в селе вспоминают гармониста Мухаммеда.
Страшная бумага об отце пришла за две недели до окончания войны. Там было написано: «Геройски погиб в бою за Родину». Мама и бабушка долго плакали, не осушая глаз, потом они совсем притихли, и бывало так, что за долгий день никто из них не говорил ни слова. Тогда Габдулле не было еще и семи лет, но он своим маленьким сердечком чувствовал, какое большое несчастье вошло к ним в дом, и не мешал взрослым по-своему переживать тяжелое горе.
Накинув на себя старую отцовскую стеганку, долгими часами сидел он на камне у ворот. Весна в том году пришла теплая. Еще до конца апреля зазеленела трава, запели птицы, в озерах заиграли белые сорожки. Женщины, проходя по улице, на минутку останавливались около дома Габдуллы и, глядя на мальчика, тихо перешептывались между собой: «Бедненький…» А некоторые концом рукава потихоньку вытирали слезы. Габдулла еще плохо понимал, что такое отец. И все-таки в душу ребенка закрадывалась глубокая, неосознаппая печаль. Потом, спустя некоторое время, пришла медаль Мухаммеда «За отвагу». Ее прислали фронтовые товарищи. И теперь вот уже шестой год бабушка Нагима каждый четверг до блеска чистит эту медаль и снова прикрепляет ее под карточкой сына, которая висит над комодом в почерневшей раме.
Сегодня был как раз четверг, и, когда Габдулла вошел в дом, бабушка Нагима сидела и чистила отцовскую медаль.
— Ребенок без отца что копь без узды. Совсем перестал слушаться! Где черти носили тебя до темноты? — сердито выговорила бабушка. — Хоть бы брал пример с Якупа, уж тот, как ни глянешь, все вертится возле дома. Вовремя поест, вовремя попьет! И одежа на нем чистая, просто загляденье! А ты только и делаешь, что ходишь по пятам за Вазиром! И на что ты только похож! О аллах!
— Вазир, бабушка, сам за мной ходит и дальше бы ходил, конечно, если бы ему позволили, — пробормотал Габдулла.
Разумеется, бабушка Нагима и не подозревала, что обыкновенный мальчик, ее внук Габдулла, стал вожаком «Таганка». Знай она, то разговаривала бы иначе…
— Вот брал бы пример с Якупа, — продолжала ворчать она.
— Да бросьте вы этого Якупа, бабушка! — сказал Габдулла.
Якуп был на всей улице самым смирным, самым послушным мальчиком. И хотя способности у него были не ахти какие, он и по учебе был не среди последних, всегда брал своей старательностью. В школе учителя, дома мамы и бабушки во всех случаях ставили в пример Якупа. И после драки или веселой игры, когда штаны и рубахи их превращались в пыльные и грязные лохмотья и когда они возвращались домой с синяками и шишками, всегда слышали мальчики одно и то же: «Вот брал бы пример с Якупа!»
И к бедному Якупу как-то само собой приклеилось прозвище «Примерный Якуп».
Якупа часто обижали, иногда даже колотили. Однако сам Якуп никогда ни на кого не поднимал руки, ни с кем не вступал в пререкания и не жаловался.
Упреки бабушки на этот раз закончились довольно быстро. Габдуллу дожидалась миска с кашей, от которой шел едва заметный пар, и бабушка Нагима боялась, что, пока она будет ругать внука, каша окончательно остынет.
— Помой хорошенько руки и садись! — приказала бабушка и, тяжело вздохнув, повесила под портретом сына пачищенную медаль.
Над столом ярко горела лампочка, и при электрическом свете серебряная медаль искрилась и сверкала. Сегодня Габдулла не сводил с медали глаз до тех пор, пока не выскреб всю кашу до последней крупинки.
Как бы там ни было, вожака дома встретили не только упреками, но и жирной кашей.
Мать Вазира, Курбанбика, встретила сына таким криком, что ее голос был слышен всей улице. Что поделаешь, такой уж скверный характер у Курбанбики! Если случится, что корова не вернется из стада, она начинает причитать на всю улицу:
— Хоть бы волки задрали эту проклятую корову! За это я бы на радостях сама отнесла милостыню Эжмагол-мулле.
Если куры забредут па огород, то все соседи Курбанбики услышат знакомый крик:
— Хоть бы холера их задушила! Меньше было бы хлопот, и я бы покой обрела! Киш-киш!