Биллу показалось, что сейчас самое время пролить масло на бушующие волны и подкинуть слова утешения.
— А что до вашего злосчастного букмекера, капитан, мне кажется, я могу зажечь для вас луч надежды. Я допускаю, что он действительно сбежал от вас с быстротой нетопыря, вырвавшегося из преисподней, но полагаю, когда от ромашек побелеют луга, он возвратит вам долг. У меня впечатление, что он вернет все, дайте только срок.
— Он у меня получит срок, — грозно сказал капитан. — И я позабочусь, чтобы подлиннее. А после того, как он вернет долг обществу, я займусь им лично. Тысяча сожалений, что мы не на Востоке. На Востоке такие вещи понимают. Если знают, что вы человек правильный, а тот, другой, не прав… что ж, тогда лишних вопросов не задают.
Билл слушал, широко раскрыв глаза, как трепетная серна.
— Ка… каких вопросов?
— Избавиться, и из головы долой — так в общем и целом там мыслят. Чем меньше на свете таких гадов, тем лучше для англосаксонского престижа.
— М-да, пожалуй, можно и так на это взглянуть.
— Не стану от вас скрывать, на моем дробовике есть две-три зарубки, обозначающие не буйволов и не львов… и не антилоп… и не носорогов.
— Да? А кого же?
— Да этих, что удирают быстрее всех. Уродов в пестрой шкуре.
— Да, да, я знаю. Это гепарды, такие как бы леопарды, бегают со скоростью скаковой лошади.
Дживсу пришлось вмешаться с поправкой:
— Даже несколько быстрее, милорд. Полмили за сорок пять секунд.
— Вот это да! Вот это резвость! Вот это скакуны!
— Да, милорд.
Капитан Биггар раздраженно фыркнул.
— Я говорил о пестроклетчатых неплательщиках, а не о пятнистых гепардах. Хотя случалось и тех пару-тройку подстрелить.
— Случалось?
— Бывало.
— Понятно, — сглотнув, произнес Билл. — Их тоже.
Дживс кашлянул.
— Могу ли я высказать предположение, милорд?
— Конечно, Дживс. Высказывайте несколько.
— Мне сейчас только пришло в голову, милорд, что тот мошенник на скачках, к которому капитан Биггар питает вполне заслуженную вражду, мог подменить номер на своем автомобиле поддельным…
— Точно, Дживс! Вы попали в яблочко!
— …и по редкому совпадению как раз намалевал на щитке номер машины вашего сиятельства.
— Конечно! И сразу все стало ясно. Удивительно, как нам это раньше в голову не пришло? Теперь все объясняется, вы согласны, капитан?
Капитан Биггар сидел и молчал. Судя по сведенным бровям, он обдумывал новый оборот дела.
— Но это же очевидно! — ликовал Билл. — Дживс, ваш выпирающий сзади мозг, подпитываемый рыбной диетой, разрешил загадку, которая, если б не вы, осталась бы в истории нераскрытой тайной, о каких пишут в книгах. Будь у меня на голове шляпа, я бы сейчас ее снял перед вами.
— Я счастлив, что заслужил одобрение, милорд.
— Вы всегда заслуживаете одобрение, Дживс, неизменно. За это вас все так уважают.
Капитан Биггар кивнул:
— Д-да, пожалуй, что это возможно. Другого объяснения просто нет.
— Слава богу, что все наконец разъяснилось, — повеселел Билл. — Еще портвейну, капитан?
— Нет, благодарю.
— Тогда, может быть, присоединимся к дамам? А то они, наверно, недоумевают, что такое у нас тут приключилось? И говорят себе: «А он все не идет!», как эта самая, как ее, Дживс?
— Как бедная Марианна, милорд.
И вечером, когда выпадала,
И утром, когда высыхала роса,
Лила Марианна горькие слезы,
Не в силах взглянуть в небеса.
— Ну, настолько уж убиваться из-за нашего отсутствия они вряд ли станут. Но все-таки, я думаю, пора… Идемте, капитан?
— Я хотел бы сначала позвонить по телефону.
— Позвонить можно из гостиной.
— Это личный разговор.
— Уговорили. Дживс, отведите капитана Биггара в вашу буфетную и посадите к аппарату.
— Очень хорошо, милорд.
Оставшись в одиночестве, Билл задержался на несколько мгновений, раздираемый противоречивыми желаниями: и поскорее очутиться в дамском обществе, и опрокинуть еще стакан портвейна за здравие Честного Паркинса, благополучно обогнувшего опасный угол.
Единственное, что омрачало его довольство, была мысль о Джил. Билл был не вполне уверен, в каких отношениях он сейчас с путеводной звездой своей жизни. За ужином миссис Спотсворт, сидевшая от него по правую руку, своим панибратством превзошла его самые мрачные опасения. И кажется, в глазах Джил блеснул тот холодный, задумчивый огонек, который влюбленному меньше всего хочется видеть в глазах суженой.
По счастью, в процессе ужина панибратство миссис Спотсворт постепенно сошло на нет, поскольку разговорился капитан Биггар. Миссис Спотсворт перестала поминать веселые каннские денечки, а вместо этого с упоением внимала рассказам Белого Охотника:
О сказочных пещерах и пустынях…
О каннибалах, то есть дикарях,
Друг друга поедающих, о людях,
Которых плечи выше головы.
К его речам она, не дыша, склонила слух, полностью исключив из застольной беседы каннские мотивы, так что, возможно, еще не все так плохо.
Меж тем в столовую вернулся Дживс, и Билл принялся вновь возносить ему хвалы за выигранное сражение.
— Замечательная мысль вас осенила, Дживс. Просто спасительная.
— Благодарю вас, милорд.
— Она разрешила все трудности. Успокоила его подозрения, так ведь?
— Можно предполагать, что так, милорд.
— А знаете, Дживс, даже в наши неспокойные послевоенные времена, притом что, куда ни посмотришь, повсюду выделывает кульбиты социальная революция и цивилизация, так сказать, угодила в плавильный котел, все же неплохо, когда твое имя значится в книге пэров, да еще крупными буквами.
— Бесспорно, милорд. Это придает джентльмену некий статус.
— Вот именно. В обществе, не требуя доказательств, тебя считают порядочным человеком. Возьмите, например, графа. Он живет себе, поживает, люди говорят: «Он — граф» — и довольствуются этим. И никому даже в голову не приходит, что, может быть, в свободную минуту он лепит на глаз черную нашлепку, наклеивает усы и в клетчатом пиджаке и при галстуке с подковами кричит из дощатой будки: «Один к шести на всех, кроме одной!»
— Совершенно справедливо, милорд.
— И это хорошо.
— Весьма, милорд.
— Могу вам признаться, что на протяжении сегодняшнего дня были минуты, когда мне казалось, что ничего не остается, как сказать себе: «Что ж поделаешь!» — и поднять лапки кверху. Но сейчас еще немного, и я запою, как херувимы и серафимы. Ведь эти, которые поют, они херувимы и серафимы?
— Да, милорд. Главным образом «Осанну».
— Я словно заново родился. Прошло неприятное ощущение, будто проглотил пинту бабочек, которое у меня возникло, когда под барабанную дробь в языках пламени выскочил из подпола этот чертов Белый Охотник.
— Рад это слышать, милорд.
— Я знал, что вас это обрадует, Дживс. Само собой. Сочувствие и Понимание — ваши средние имена. Ну а теперь, — сказал Билл, — присоединимся к обществу дам и избавим их от мук ожидания.
Глава 9
Но в гостиной оказалось, что число дам, к чьему обществу можно было присоединиться, сократилось до одной, осталась только, считая слева направо, Джил. Она сидела на диване, держа в ладонях пустую кофейную чашку и устремив перед собой, как принято выражаться, невидящий взор. У нее был вид девицы, которая о чем-то глубоко задумалась, которой недавние события дали обильную пищу для размышлений.
— Привет, дорогая! — радостно воскликнул Билл, точно потерпевший кораблекрушение моряк, завидевший на горизонте парус. После того страшного испытания, которое он перенес в столовой, когда ушли дамы, любое лицо, если это не лицо капитана Биггара, показалось бы ему прекрасным, а лицо Джил — тем более.
Джил подняла на него глаза.
— Ну, привет, — отозвалась она.
Биллу показалось, что она встретила его довольно сдержанно, но это не убавило его жизнерадостности.
— А где все?
— Рори и Мук в библиотеке смотрят телетрансляцию банкета в канун Дерби.
— А миссис Спотсворт?
— А Рози, — ответила Джил ровным голосом, — пошла к разрушенной часовне. Она надеется побеседовать там с призраком леди Агаты.
Билл от неожиданности вздрогнул и сглотнул.
— Рози? — переспросил он.
— По-моему, ты так ее называешь, разве нет?
— M-м… ну да.
— А она тебя — Билликен. Она твоя старая приятельница?
— Нет, что ты. Познакомился с ней когда-то летом в Каннах.
— Из ее рассказов за ужином про поездки при луне и купания под Райской скалой у меня сложилось впечатление, что вы были довольно близкими друзьями.
— Какое там! Вовсе нет. Просто знакомые, не более того.
— Понятно.
Оба помолчали.
— Скажи, ты помнишь, — прервала наконец молчание Джил, — что я давеча говорила насчет того, чтобы ничего друг от друга не скрывать, если двое хотят пожениться?
— Я… Д-да… Помню.
— Мы согласились, что иначе и быть не может.
— Д-да… Ну конечно. Ясное дело.
— Я рассказала тебе про Перси, верно? И про Чарлза, и Скиффи, и Тома, и Блотто, — продолжала Джил, перечисляя героев своих забытых романов. — Мне и в голову не приходило скрыть от тебя, что я уже была один раз помолвлена до тебя. Почему же ты прятал от меня эту Спотсворт?
Биллу показалось, что за один летний день на одного в общем-то неплохого парня, никому не желающего зла и со всеми старающегося поступать по-хорошему, жестокая судьба обрушила слишком много неприятностей. Тот малый — Шекспир, кажется, но надо будет уточнить у Дживса, — который писал про пращи и стрелы яростной судьбы, знал, что говорил. Вот именно что пращи и стрелы.
— Не прятал я от тебя эту Спотсворт! — горячо возразил он. — Просто к слову не приходилось. Да господи! Когда сидишь с любимой девушкой, держишь ее за ручку и шепчешь ей на ушко ласковые слова, разве можно вдруг сменить тему и сказать: «Да, между прочим, была одна женщина, с которой я познакомился несколько лет назад в Каннах, и по этому вопросу я хочу теперь произнести несколько слов. Для начала — про поездку в Сан-Тропе».