.
Кто-то считает, что у гнева есть свои преимущества. Например, разгневанный человек сильнее мотивирован. Сенека не согласен. Люди и правда иногда выигрывают от гнева, говорит он, но из этого едва ли следует, что мы должны приветствовать его в своей жизни. Потерпевшие кораблекрушение тоже, бывает, извлекают из случившегося какую-то выгоду, но кто же в здравом уме будет прилагать усилия, чтобы поскорее в него угодить? Что касается гнева как мотивирующего инструмента, Сенеку беспокоит, что, один раз включив, выключить мы его уже не сможем: какую бы пользу он ни принес вначале, она (в среднем) нивелируется вредом, нанесенным в дальнейшем. Иными словами, «разум никогда не возьмет себе в помощники непредсказуемые и неистовые побуждения, для которых он сам ровно ничего не значит»[252].
Значит, Сенека запрещает человеку, на чьих глазах убивают отца и насилуют мать, приходить в ярость? Говорит ему стоять, опустив руки? Нисколько. Он обязан спасти родителей и покарать преступника, но при этом, насколько возможно, сохранять спокойствие. Наверняка он лучше справится, если не будет разгневан. Шире говоря, когда кто-то причиняет нам зло, его надлежит исправить «увещанием и силой, мягко и сурово». Однако такие исправления нельзя делать в гневе. Людей следует наказывать не для возмездия за содеянное, а ради их же блага, чтобы удержать от повторения ошибок. Другими словами, наказание должно быть «выражением не гнева, а предосторожности»[253].
В главе про оскорбления мы видели, что Сенека делает исключение из своего правила отвечать на них шуткой или молчанием: если нас оскорбил взрослый, шкодящий словно ребенок, ему можно пригрозить наказанием. Ведь это единственное, что он понимает. Также встречаются люди, причиняющие нам зло и не останавливающиеся, даже услышав взвешенные, рациональные просьбы. Имея дело с такого рода мелким негодяем, незачем впадать в настоящий гнев (что наверняка испортит нам весь день), но, пишет Сенека, не лишено смысла его симулировать[254]. Поступая так, мы сможем заставить этого человека исправиться, потревожив собственный покой наименьшим образом. Иными словами, Сенека против того, чтобы гневаться для поднятия своей мотивации, но не против притвориться разгневанным, чтобы мотивировать других. Сенека дает много конкретных советов по предупреждению гнева. Мы должны бороться со склонностью видеть в других худшее и делать поспешные выводы об их мотивах. Должны помнить, что, если обстоятельства складываются не так, как нам хочется, это не значит, что с нами поступили несправедливо. Нам надлежит помнить, что в некоторых случаях человек, на которого мы сердимся, на самом деле помог нам, а гневаемся мы из-за того, что он не помог нам еще больше[255].
Если мы чересчур чувствительны, то будем быстро выходить из себя. Как говорит Сенека, если мы балуем себя, если позволяем удовольствиям разрушать себя, нам все будет казаться непереносимым. Вещи покажутся несносными, но не потому, что они жесткие, а потому, что мы мягкие. Во избежание этого Сенека рекомендует принять меры, чтобы никогда не ощущать избыточный комфорт. (Это, конечно, лишь одна из причин, почему стоики отказываются от комфорта, – другие рассмотрены в главе 7.) Если мы закаляем себя таким образом, то будем обращать гораздо меньше внимания на крик слуги или хлопанье дверью, а потому гораздо реже сердиться из-за таких вещей. Мы перестанем остро реагировать на чужие слова или дела, и с меньшей вероятностью нас рассердят такие «ничтожные мелочи», как слишком теплая питьевая вода или незастеленная постель[256].
Чтобы уклониться от гнева, говорит Сенека, следует держать в уме, что раздражающие нас вещи обычно не несут реального вреда – они просто раздражают. Позволяя себе сердиться по пустякам, мы берем едва заметный повод для волнения и взвинчиваем себя до состояния, не оставляющего от покоя и следа. Более того, «гневаемся мы дольше, чем ощущаем причиненную нам боль»[257]. Какими же глупцами нужно быть, чтобы позволять мелочам нарушать нашу безмятежность.
Стоики, как мы видели, рекомендуют противопоставлять оскорблениям юмор: Катон пошутил, когда ему плюнули в лицо, Сократ – получив по голове. Сенека предполагает, что юмор не только служит эффективным ответом на оскорбление, но и предохраняет от гнева: «Насколько достойнее смеха то, из-за чего мы то и дело льем слезы!»[258] Если мы считаем неприятности, в которые попадаем, курьезными, а не возмутительными, то инцидент, который мог разгневать, вместо этого станет источником смеха. И правда, легко представить, как Катон и Сократ, отвечая с юмором на оскорбление, не только парировали его, но и избегали гнева.
Марк Аврелий тоже дает советы против гнева. Как мы помним, он рекомендует созерцать бренность окружающего мира. Это позволяет увидеть, что многие вещи, кажущиеся важными, на самом деле незначительны – по крайней мере, в масштабах космоса. Марк Аврелий обращается ко временам почти столетней давности – эпохе императора Веспасиана. Люди повсюду занимались своими обычными делами: женились, растили детей, возделывали землю, любили, завидовали, сражались и пировали. Но, заключает он, «что сталось с их жизнью? Она сгинула»[259]. Схожая участь постигнет и наше поколение: что сегодня кажется жизненно важным, наши внуки сочтут чем-то несущественным, поэтому, чувствуя прилив возмущения, мы должны остановиться и оценить его космическую (не)значительность. Это даст нам шанс подавить гнев в зародыше.
Предположим, несмотря на все усилия, чье-то поведение все же разгневало вас. Чтобы преодолеть это чувство, пишет Сенека, полезно напомнить себе, что наше поведение тоже кого-то бесит: «Нам приходится жить дурными среди дурных. Единственное, что может обеспечить нам покой, – это договор о взаимной снисходительности». Следующий его совет имеет параллели в буддизме. Находясь в гневе, следует «все его внешние признаки сменить на прямо противоположные». Нужно расслабить лицо, смягчить голос, замедлить темп ходьбы. Если это удастся, вскоре внутреннее состояние придет в соответствие с внешним и гнев рассеется[260]. Буддисты практикуют похожую технику замещения мыслей. Когда их посещает болезненная мысль, они принуждают себя думать о ее здоровой противоположности. Например, ощутив гнев, думать о любви. Идея в том, что две противоположные мысли не могут пребывать в уме одновременно, поэтому здоровая вытеснит тлетворную[261].
Но что делать, если мы не в состоянии контролировать гнев? Если набрасываемся на того, кто нас разгневал? Мы должны извиниться. Во-первых, это может мгновенно устранить причиненный ущерб. Во-вторых, акт извинения полезен для самого извиняющегося: он не только окажет успокаивающее воздействие, но и поможет впоследствии не зацикливаться на том, что его разгневало. Наконец, извинения за вспышку гнева могут сделать вас лучше как человека: признавая свои ошибки, мы уменьшаем вероятность их повтора.
Каждый из нас время от времени испытывает гнев: как и горе, это эмоциональный рефлекс. Но бывают люди, раздраженные чуть ли не всегда. Их не просто легко разгневать – они на взводе даже тогда, когда никакого повода нет. В часы досуга они припоминают, с некоторым смакованием, события, которые бесили их или бесят сейчас. В то же самое время, когда гнев поглощает их, он, по-видимому, дает им энергию.
Подобные случаи стоики назвали бы трагедией. Жизнь слишком коротка, чтобы проживать ее в пелене гнева. Кроме того, если человек постоянно злится, общение с ним – настоящая пытка для окружающих. Почему бы вместо этого, спрашивает Сенека, не «постараться, чтобы при жизни тебя все любили, а после смерти о тебе жалели?»[262] И вообще, ради чего испытывать антирадость, когда в нашей власти получать от жизни радость? Ради чего, в самом деле?
Глава 14. Личные ценности. О тщеславии
Стоики утверждают, что люди несчастливы во многом потому, что заблуждаются насчет ценности вещей. Из-за этой путаницы они проводят жизнь, стремясь к вещам, которые делают их не счастливыми, а тревожными и несчастными.
Одна из таких ошибочных целей – слава. Люди стремятся к ней в разной степени. Некоторые хотят быть всемирно известными. Другие ищут не мировой славы, а региональной или окрестной. Те, кому не нужна даже окрестная слава, тем не менее добиваются популярности в своем социальном кругу или признания в профессии. И почти все ждут восхищения друзей и соседей. Люди убеждены, что обретение славы (в самом широком смысле этого слова) принесет им счастье. Они не осознают, что слава, будь то всемирная или межсоседская, имеет свою цену. И цена эта, согласно стоикам, настолько высока, что намного перевешивает любые возможные выгоды.
Чтобы лучше представить цену славы, рассмотрим пример, который приводит Эпиктет. Допустим, вы стремитесь быть социально значимым, «знаменитым» в своем кругу, и ваш знакомый устраивает вечеринку. Если вас не пригласили, вы, вероятно, заплатите определенную цену, расстроившись из-за этого. Но даже если пригласили, пишет Эпиктет, то лишь потому, что вы заплатили соответствующую цену в прошлом: постоянно уделяли внимание этому знакомому, осыпая его похвалами. Того, кто рассчитывает на место за праздничным столом, не заплатив требуемую цену, философ называет одновременно жадным и глупым