На примере своей собственной матери она давно поняла, что жалеть саму себя – последнее дело, которое только лишает жизненных сил. Кэсси твердо решила не предаваться этому.
Только после второй примерки удалось подобрать слуховые аппараты для малюсеньких ушек Эми. Сначала Кэсси очень переживала, когда надо было выводить дочку на прогулку. Эти желтовато-коричневые наушники, казалось, ставят штамп на ее малышке, как на неполноценном ребенке, и на ней самой, как на плохой или невнимательной матери. Кроме этого, Кэсси боялась людских предрассудков, которые, увы, частично разделяла и сама, – предрассудков нормально слышащего человека, что глухота – это неполноценность.
Чтобы собственная неграмотность – и медицинская, и педагогическая – не помешала нормальному развитию малышки, Кэсси отыскала в библиотеках все книги о детских дефектах слуха.
К ее разочарованию, их оказалось крайне мало.
Да и те, которые она нашла, были скорее предназначены для специалистов – сурдопедагогов или для врачей; они изобиловали медицинской терминологией, схемами, которые не так-то просто было применить к маленькой Эми.
Если бы шумы и звуки можно было взвесить, то Кэсси сказала бы, что уже тоннами их завалила свою дочь: рев пылесоса, шум текущей воды, радио, звон и лязг кухонной утвари усилиями Кэсси раздавались то позади ребенка, то у него перед носом. Таким образом мать надеялась научить Эми различать громкие шумы и резкие звуки, расширить ее представления об окружающем мире. Кроме грохота, стуков, трелей, издаваемых намеренно, Кэсси постоянно говорила с дочкой, говорила часами, старательно артикулируя, надеясь, что «звукоочертания» слов запомнятся Эми, помогут ей чуть позже разобраться в значении слов, фраз, а еще позднее – помогут заговорить самостоятельно.
Таковы были планы Кэсси. Но шли дни, шли недели, месяцы, а признаков того, что Эми понимает значение каких-либо слов не наблюдалось.
Больно было видеть невинную и безмятежную улыбку своей крошки, нисколько не усваивающей уроки, которые старательно давала ей мать.
– Эми требуется профессиональный уход и занятия со специалистом, – сказала Нина, однажды заглянув к ним с очередными подарками.
В этот раз – с огромным плюшевым жирафом для девочки и коробкой шоколадных конфет для Кэсси.
– Я не отдам в приют годов алого ребенка, – начала отбиваться Кэсси, как всегда, когда Нина поднимала эту тему. Нина не могла допустить, чтобы чувство материнской вины перешло пределы разумного.
Слуховой аппаратик на правом ушке Эми запищал.
– В конце концов, я ее мать, – отрегулировав давление наушника, сказала Кэсси.
Тревога давно превратили ее нервы в туго натянутые струны.
– Я единственная, кто понимает, что ей нужно и чего она хочет. Я единственная, кто может помочь ей.
– Именно поэтому она так «блестяще развивается», – сухо ответила Нина. Лицо Кэсси болезненно исказилось, и Нина ласково обняла ее. – Прости меня, я понимаю, что это звучит жестоко, но иначе ты ничего не поймешь. Ты утверждаешь, что только ты можешь помочь Эми, но вот перед нами факты. Девочке уже почти год. И несмотря на то, что ты почти загнала себя в гроб с этими занятиями, никаких признаков улучшения или развития речи нет.
Убитая и опустошенная, Кэсси закрыла лицо руками не в состоянии смотреть на Нину, не в состоянии встретить ужасную правду.
– Я так люблю ее, – всхлипнула она.
– Я знаю, – тихо произнесла Нина, поглаживая волосы Кэсси, желая как-то унять ее мучительную боль. – Но люби ее так, чтобы она смогла жить.
– Да, ты права, – сквозь пелену слез Кэсси едва различала предметы. Потом судорожно вздохнула. – Мы снова пойдем к доктору Гэрриет Грин.
Кэсси, которой просто кощунственной, дикой казалась сама мысль отдать ребенка в приют, с облегчением восприняла неожиданное предложение Гэрриет Грин.
– Недалеко от вашего дома есть очень хорошая детская сурдоклиника, – сообщила доктор Грин. – Если Эми трижды в неделю будет приходить туда на процедуры и специальные занятия, эффект сразу даст о себе знать. Конечно, понадобятся и дополнительные упражнения дома, и консультации, для вас, кстати, тоже. – Она сняла очки, покрутила их в руке. – На счастье, есть такой специалист, именно для домашних занятий. Бывшая медсестра из моей клиники ищет работу.
– Медсестра?
– Эдит Кэмпбелл, о которой идет речь, больше, чем просто медсестра, – улыбнулась доктор Грин. – Кроме всего прочего, она еще и страдающая в пустом доме без внуков бабушка.
– Не совсем понимаю вас.
– Эдит – вдова. Долгие годы она держала на себе почти всю организационно-практическую работу у нас. Но вот Челси, ее тогда трехлетняя внучка, неожиданно потеряла слух из-за тяжелейшего тонзиллита и осложнившегося воспаления среднего уха. Это было пять лет назад. Дочь Эдит, Энджи, тогда жила одна, муж давно оставил ее, она не могла бросить работу, чтобы постоянно водить девочку в клинику. Тогда со службой рассталась Эдит, переехала к дочери и внучке, чтобы Энджи не потеряла места. Однако дела их шли неплохо, со временем Энджи вышла замуж за одного биржевика из Мерил-Линч, позднее его перевели в Сиэтлл. Пришлось уехать туда и Энджи с дочкой. Теперь Эдит снова хочет начать работать. Безусловно, я была бы счастлива взять ее на старое место, тем более, что все наши маленькие пациенты всегда обожали ее. Но у меня есть ощущение, что Эдит страдает от одиночества, переживает, что нет малышки, о которой она могла бы заботиться.
– Вы полагаете, она согласилась бы жить у нас, занимаясь с Эми?
– С радостью согласилась бы, – не колеблясь сказала доктор Грин. – Почему бы вам с нею не встретиться, не переговорить? И поверьте мне, дорогая, лучшего человека для ухода за вашей девочкой вы не найдете. Дело тут не только в том, что Эдит – добрейшей души женщина, она первоклассный специалист-дефектолог, она знает, как растить глухих детей.
Ничем особенно себя не утешая, Кэсси согласилась встретиться с этой чудо-Эдит. Знакомство нисколько не разочаровало ее. Интеллигентная, лет шестидесяти женщина, мягкого нрава, только подошла к маленькой Эми, как та, конечно, ничего не слыша, не издавая никаких звуков, счастливо и радостно заулыбалась ей. Кэсси поняла, что слова Гэрриет Грин о том, что все дети обожают Эдит, соответствуют действительности. Более того, Эдит Кэмпбелл прекрасно чувствовала состояние самой Кэсси.
– Мы тогда пережили шок, – рассказывала она. , – Челси была таким ярким, музыкальным ребенком, мы даже не подозревали, что ее ждет такая судьба. Бы, конечно, думаете, что я, работая в клинике Гэрриет Грин, ежедневно видя неслышащих ребятишек, легче перенесла все это.
Нет. Я оказалась полна глупых предрассудков, сомнений, о которых сама прежде не подозревала.
И потом это мучительное чувство вины перед малышкой... Но, так или иначе; я воспринимала Челси как нормального ребенка, лишь с нарушениями слухового аппарата. И это было самой большой моей сшибкой.
– Почему? – ахнула Кэсси. Ведь она именно так думала о своей дочке.
– Потому что со временем я поняла, в чем была не права. Глухота – это не инвалидность, когда, например, отказывают конечности или наступает слепота. К сожалению, в нашем сегодняшнем мире глухота считается неполноценностью. А ведь мир глухого человека – это мир человека нормального, мисс Макбрайд. И наша задача в тем и состоит, чтобы глухие дети чувствовали себя полноценными, не изгоями, не инвалидами.
Какой бы непривлекательной вам не показалась сейчас моя идея, но Эми необходим равный доступ и в мир глухих людей, и в мир слышащих. Ей необходимо бывать в среде глухих, тех, кто уже достиг многого в своем развитии, именно для того чтобы поверить в себя. Конечно, в сочетании с постоянными индивидуальными занятиями.
– Эми ведь только один год, миссис Кэмпбелл, – сочла нужным напомнить Кэсси.
– Никогда не рано заняться воспитанием уверенное, и в себе, – успокоила ее Эдит, дружески похлопав по коленке. – Не волнуйтесь, дорогая, не так уж много времени вы потеряли, вместе мы все наверстаем.
Эдит Кэмпбелл, как выяснилось, была своеобразной последовательницей Дейла Карнеги и Нормана Винсента Пила. Она говорила почти два часа; печенье было все съедено, чай давно остыл, а Эдит повторяла и повторяла: глухие люди могут делать абсолютно все, что люди слышащие, все, кроме одного – они не могут слышать. Если разум постигнет это, а сердце поверит, достичь можно будет всего. Могу все, но не слышу. Формулировки этой мысли менялись, оставалась суть.
Главное – достоинство человека неслышащего.
Когда наконец Эдит замолчала, Кэсси неожиданно для себя обнаружила, что впервые за эти полгода настроение у нее оптимистичное и бодрое.
– Когда бы вы смогли начать работу? – поинтересовалась она.
– Когда буду нужна.
– Вы были нужны и полгода назад, – призналась Кэсси. – Придется исправлять сделанные мною ошибки.
Однако уже через неделю воспрявшая было духом Кэсси получила очередной удар – после разговора с администратором клиники, которую рекомендовала доктор Гэрриет Грин.
Сурдодефектологическая детская клиника была уютной, удобной, стены холлов и кабинетов были разрисованы мозаиками и орнаментами – дело рук самих пациентов. Всюду были игрушки – куклы, машинки, складные головоломки, краски и карандаши на маленьких ярких столиках. Побеседовав с лечащим врачом Эми, Кэсси узнала, что сначала важно заняться с девочкой индивидуально – это забота специалистов клиники. Особая программа будет и для домашней работы. Позднее Эми определят в возрастную группу для коллективного обучения.
– Место замечательное, – на следующий день Кэсси рассказывала Нине, во всех подробностях описывая клинику. – Сотрудники высонепрофессиональны, к детям внимательны и, похоже, по-настоящему любят свое дело.
– Тогда почему у тебя лицо кислое?
– Да потому что это жутко дорого. Полдня промотавшись по страховым конторам, я выяснила, что скидок мне не положено. А самостоятельно оплатить все счета я не смогу, даже если найду вторую работу.