но в конце концов им придет конец, и прекратится гибель животных, которые не нравились фермерам и другим людям. В этом году больше не будет кровавого убийства новорожденных тюленей, которых безжалостно истребляли из-за их восхитительных белых шкурок. В этом году произойдет новое рождение мира... и, если для этого потребовалось насилие, оно стоит той цены, которую уплатит человечество за свои преступления. Им на смену придут люди, обладающие разумом и любовью к природе и способностью ценить ее. Это было религией для Брайтлинга и его людей. Несомненно, в их вере сохранились все характерные атрибуты религии. Они боготворили великую общую систему жизни, называемую Природой. Они сражались за нее, потому что знали, что Она любит и лелеет их. Все было так просто. Природа была для них не существом, а гигантской всеобъемлющей идеей, которая создает и защищает всех, кто близок к ней. Вряд ли они были первыми людьми, посвятившими свою жизнь идее.
— Сколько еще до Хикэма? — спросил Нунэн.
— Еще десять часов, сказал сержант бортовой службы, — ответил Пирс, посмотрев на часы. — Это напоминает мне пребывание в Восемь-Двойке. Мне не хватает только парашюта, Тим, — сказал он Нунэну.
— Что?
— Я говорю о Восемьдесят Второй воздушно-десантной дивизии, Форт Брэгг, это первая часть, в которой я служил. Все время, бэби, — объяснил Пирс ради просвещения этого безграмотного парня из ФБР. Он скучал по прыжкам с парашютом, но этим упражнением не занимались солдаты войск специального назначения. Высадка с вертолета была организована лучше и намного безопаснее, но ей недоставало шума воздуха, проносящегося мимо тебя, когда ты прыгаешь из транспортного самолета вместе со своими товарищами по взводу. — Как ты относишься к тому, что пытался сделать этот парень? — спросил Пирс, указывая на Гиэринга.
— Трудно поверить, что это правда.
— Да, я знаю, — согласился Пирс. — Мне тоже хочется думать, что на свете нет таких безумцев. Подобный замысел не помещается у меня в голове, приятель.
— Это верно, — ответил Нунэн. — У меня тоже. — Он пощупал крохотный магнитофон у себя в кармане. Является ли юридически обоснованным полученное признание? Он зачитал этому мерзавцу его права, и Гиэринг сказал, что понял их, но любой адвокат, даже недостаточно компетентный, приложит все усилия, чтобы судья не счел это признание полученным с соблюдением всех юридических норм. Он заявит, поскольку они находились на борту военного самолета, окруженные вооруженными людьми, обстоятельства принудили Гиэринга сделать такой шаг, — и не исключено, что судья согласится с ним. Он может также признать, что арест был проведен с нарушением юридических норм. Но, тут же подумал Нунэн, все это ничего не значило по сравнению с полученным результатом. Если Гиэринг говорил правду, этот арест спас миллионы жизней... Он прошел вперед, в кабину радиосвязи самолета, нашел кодированную линию и позвонил в Нью-Йорк.
Кларк спал, когда зазвонил телефон. Он схватил телефонную трубку и проворчал:
— Да? — и только потом понял, что две системы безопасности все еще продолжают совмещение. Наконец механический голос сообщил, что установилась кодированная связь. — В чем дело, Динг?
— Это Тим Нунэн, Джон. У меня возник вопрос.
— Какой?
— Что ты собираешься делать, когда мы прилетим домой? У меня записано на магнитофонной ленте полное признание Гиэринга, каждое слово, и все обстоит именно так, как ты говорил Дингу несколько часов назад. Слово за словом, Джон. Что нам делать теперь?
— Я еще не знаю этого. Нам придется, наверно, поговорить с директором Мэрреем, а также с Эдом Фоули в ЦРУ. Я не уверен, что закон предусматривает что-то настолько огромное, и сомневаюсь, что мы пожелаем привлечь их к ответственности в открытом заседании суда, понимаешь?
— Да, понимаю, — согласился голос Нунэна из другой половины мира. — О'кей, меня устраивает, что кто-то думает об этом.
— Да, мы думаем, что-нибудь еще?
— Нет, пожалуй.
— Отлично. Тогда я снова усну. — Связь прервалась, и Нунэн вернулся в грузовой отсек. Чавез и Томлинсон следили за Гиэрингом, а все остальные пытались поспать в неудобных креслах ВВС и, таким образом, убить время в этом самом скучном из перелетов. За исключением снов, как обнаружил Нунэн через час. Они не были скучными, даже наоборот.
— Он так и не позвонил, — сказал Брайтлинг, когда телевидение показывало записи основных, наиболее запоминающихся событий Олимпийских игр.
— Я знаю, — был вынужден признать Хенриксен. — Я сейчас позвоню. Он встал, вытащил карточку из своего бумажника и набрал номер сотового телефона старшего сотрудника «Глобал Секьюрити» в Сиднее, записанный на обратной стороне.
— Тони? Это Билл Хенриксен. Мне нужно, чтобы ты сделал для меня что-то очень срочное, прямо сейчас, о'кей? Отлично. Найди Вила Гиэринга и передай ему, что я прошу его немедленно позвонить мне. У него есть мой телефонный номер. Да, совершенно верно. Займись этим прямо сейчас, Тони. Да. Спасибо. — Хенриксен положил трубку. — На это не потребуется много времени. Он не может быть где-нибудь еще, разве что едет в аэропорт, чтобы вылететь своим рейсом на северное побережье. Не беспокойся, Джон, — посоветовал ему начальник Службы безопасности, по-прежнему не ощущая холодка на своей коже. В сотовом телефоне Гиэринга могла разрядиться батарея, он застрял в толпе и не может найти такси, чтобы вернуться в отель, не исключено, что около стадиона вообще нет такси — любое объяснение из множества самых невинных.
В Сиднее Тони Джонсон шел по улице к отелю Гиэринга. Он уже знал номер комнаты, поскольку они там встречались, и поднялся на лифте на нужный этаж. Тони подошел к комнате и с легкостью открыл дверь — замок не представил ни малейшей трудности, пришлось просто вставить в щель кредитную карточку и отодвинуть язычок замка. Он вошел в комнату и увидел чемоданы Гиэринга, стоящие у зеркальных дверей шкафа, а на столе лежали его билет на рейс к северо-восточному побережью Австралии, а также карта и несколько брошюр, посвященных Великому Барьерному рифу. Это показалось ему странным. Рейс Вила — он проверил по билету — должен отправиться через двадцать минут. Вил должен был уже давно быть в аэропорту, зарегистрироваться на рейс и подняться на борт самолета, но он даже не выехал из отеля. Очень странно. Где ты, Вил, — подумал Джонсон.
Затем он вспомнил, почему находится здесь, и поднял телефонную трубку.
— Слушаю тебя, Тони. Итак, где же наш мальчик? — уверенно спросил Хенриксен. Тут выражение его лица изменилось. — Что ты хочешь сказать? Что еще тебе известно? Если узнаешь что-нибудь, позвони мне. До свидания. — Хенриксен положил телефонную трубку и повернулся к супругам Брайтлинг, находящимся в комнате. — Вил Гиэринг исчез, словно сквозь землю провалился. Его нет в своей комнате, но багаж и билет находятся там.
— Что это значит? — спросила Кэрол Брайтлинг.
— Я не уверен. Может быть, он попал под машину на улице.
— Или, может быть, Попов все рассказал не тем, о ком мы думали, и они арестовали его, — высказал предположение Джон Брайтлинг, явно нервничая.
— Но Попов даже не знал его имени — Ханникатт не мог сказать ему, потому что сам не знал имени Гиэринга. Но тут Хенриксен вспомнил: Проклятие, Фостеру было известно, как произойдет распыление Шивы, верно? Проклятие!
— В чем дело, Билл? — спросил Джон, заметив, как изменилось лицо Хенриксена. Значит, произошло что-то катастрофическое.
— Джон, у нас возникла проблема, — заявил бывший агент ФБР.
— Что за проблема? — спросила Кэрол. Хенриксен объяснил, в чем она заключается, и настроение в комнате внезапно изменилось. — Ты хочешь сказать, что им все стало известно?
Хенриксен кивнул:
— Не исключено.
— Боже мой, — воскликнула советник президента по науке. — Если они знают, тогда... тогда...
— Да, — кивнул Билл. — Тогда все потеряно.
— Что нам нужно предпринять?
— Для начала уничтожить все вещественные доказательства. Все емкости с Шивой, все вакцины, все документы. Они находятся на жестких дисках компьютеров, так что мы просто сотрем их. Вряд ли существует осязаемый бумажный след, потому что мы настаивали на том, чтобы никто не печатал никаких отчетов или заметок, и требовали уничтожать все записи, которые они делали. Стереть документы из компьютеров мы можем отсюда. У меня есть доступ ко всем компьютерам компании из моего кабинета, так что я могу уничтожить их.
— Но все они зашифрованы, — напомнил Джон Брайтлинг.
— Ты хочешь соперничать со специалистами по расшифровке кодов в Форте Мид? Я не хочу, — сказал им Хенриксен. — Нет, необходимо уничтожить все файлы, Джон. Послушай, есть единственный способ лишить их возможности обвинить нас в преступной деятельности — уничтожить все доказательства. Не имея вещественных доказательств, они будут бессильны.
— Как относительно свидетелей?
— Самая переоцененная вещь в мире — это свидетель. Любой адвокат, у которого есть хоть немного мозгов, сразу поставит его в глупое положение. Нет, когда я участвовал в судебных делах, выступая от ФБР, я всегда хотел иметь что-то, что можно взять в руки, передать присяжным, чтобы они могли увидеть это и пощупать. Свидетельские показания практически бесполезны в суде, несмотря на то что показывают по телевидению. О'кей, я иду к себе, чтобы избавиться от всех документов в компьютерах. — Хенриксен поспешно вышел из комнаты, оставив двух Брайтлингов наедине.
— Боже мой, Джон, — сказала встревоженная Кэрол, — если люди узнают об этом, никто не поймет...
— Поймет, что мы собирались убить их вместе с семьями? Нет, — сухо ответил ее муж. — Не думаю, что Джо Сикспэк и Арчи Банкер поймут, к чему мы стремились.
— Тогда что нам делать?
— Мы уберемся к чертовой матери из этой страны. Полетим в Бразилию вместе со всеми, кто полностью ознакомлен с подробностями Проекта. У нас все еще есть деньги, — у меня десятки счетов, к которым есть электронный доступ — и они, по всей вероятности, не смогут обвинить нас в преступлении, если Билл уничтожит все компьютерные файлы. У них под арестом может находиться Вил Гиэринг, но это голос всего лишь одного человека, и я не уверен, что они имеют юридические основания для преследования нас в другой стране на основании заявления одного человека. Существует