.
– Бросайте карандаш, – командует Ленитроп. – Так, где майор Ждаев?
– На совещании. Если желаете, сообщите вашу фамилию…
– Наркота, – верещит Нэрриш, – они ему дали какую-то наркоту! Герхардт, Герхардт, ответь мне!
Ленитроп опознаёт симптомы.
– Это Амитал Натрия. Все в норме. Пошли.
– Я предполагаю, что майор вернется с минуты на минуту. Они наверху в гауптвахте, курят. Нет ли номера, по которому вас можно будет найти?
Ленитроп подлез под одну мышку Шпрингера, Нэрриш – под другую, и тут в дверь громко тарабанят.
– Курят? Что курят?
– Ленитроп, сюда.
– А.
Они выволакивают Шпрингера в другую дверь, которую Ленитроп запирает за собой на засов и заваливает конторским шкафом, после чего тащат Шпрингера наверх по лестнице в длинный прямой коридор, освещенный шестью-семью лампочками, – прогалины между ними очень темны. По стенам от пола до потолка бегут толстые связки измерительной проводки.
– Нам конец, – сипит Нэрриш. До измерительного бункера – 150 ярдов и никакого прикрытия, кроме теней между лампочками. Этим пташкам – на одну фигурную очередь.
– Она ничего не шлепает, гетеропрыть, – возопляет Герхардт фон Гёлль.
– Попробуй сам идти, – Ленитроп перепуган до обгаженных штанов, – давай, мужик, сейчас нас за жопу возьмут!
За ними следом по тоннелю эхом несется грохот. Приглушенная автоматная очередь. И еще одна. Вдруг в двух тусклых озерках света впереди материализуется Ждаев – на обратном пути в кабинет. С ним приятель: при виде Ленитропа в 40 ярдах улыбается – широченная стальная усмешка. Ленитроп выпускает из рук Шпрингера и бежит к следующему свету, ствол наготове. Русские озадаченно хлопают глазами.
– Чичерин! Эй!
Останавливаются лицом друг к другу, каждый в своем освещенном кружке. Ленитроп припоминает, что у него преимущество. Полувиновато улыбается, поводит дулом в их сторону, придвигается ближе. После дискуссии, вроде бы попусту затянутой, Ждаев и Чичерин решают поднять руки.
– Ракетмен!
– Здрасьте.
– Что это вы делаете в такой фашистской форме?
– Вы правы. Я, наверно, лучше в Красную армию запишусь.
Нэрриш приваливает Шпрингера к гладким кабелям в резине и серебристой сеточке и подходит разоружить русских. За спиной в конце тоннеля войска по-прежнему вышибают двери.
– Не хотите, ребята, раздеться, а? Слышьте, Чичерин, как вам, кстати, понравился гашиш?
– Ну, – стягивая брюки, – мы в будке наверху только что покурили… Ракетмен, вы потрясающе чувствуете момент. Он же просто что-то с чем-то, Ждаев, скажите?
Ленитроп высвобождается из смокинга.
– Только стояк себе, приятель, не заработайте.
– Я серьезно. Это ваше Schwartzphänomen[295].
– Хватит вола вертеть.
– А вы и не знаете. Оно вам весь балет ставит. Мое, например, вечно пытается меня ликвидировать. Нам вот чем нужно обменяться, а не мундирами.
Маскировочная бодяга усложняется. Китель Ждаева с золотозвездными погонами накидывают на Скакуна, который сейчас мурлычет всем попурри из Курта Вайля. Ждаев облачается в белый костюм Шпрингера, затем майора и Чичерина связывают их же ремнями, да и-и галстуками.
– Так – идея в том, – поясняет Ленитроп, – что вы, Чичерин, будете изображать меня, а вот майор… – В сей миг дверь в конце тоннеля разрывается настежь, и в коридор влетают две фигуры со зловещими автоматами «суоми» – дисковые магазины здоровые, как барабаны у Джина Крупы. Ленитроп стоит на свету в мундире Чичерина и драматично машет, указывая на двух связанных по рукам и ногам офицеров. – Постарайтесь хорошенько, – бормочет он Чичерину. – Я вам доверяю, но осторожно – у меня отличный пассивный словарный запас, я пойму, что вы говорите.
Чичерин-то не возражает, но запутался.
– А я-то кем должен быть?
– Ох блядь… слушайте, прикажите им просто сходить наверх и проверить насосную станцию, это срочно.
Ленитроп жестикулирует и шевелит губами в такт, пока Чичерин излагает. Похоже, сработало. Те двое отдают честь и удаляются через собственноручно расстрелянную дверь.
– Вот павианы, – Чичерин качает головой. – Павианы черножопые да и только! Откуда вы знали, Ракетмен? Хотя, конечно, ничего вы не знали, это все «Шварцфэномен». Прекрасный штрих. Когда те двое смотрели на меня через окно. И я подумал – ну, знаете, подумал примерно то же, что, сами подумайте, я бы и подумал…
Но Ленитроп уже вне зоны слышимости. Шпрингер теперь научился спотыкаться иноходью. Они добираются до измерительного бункера, больше ни с кем не столкнувшись. За дверью с бронестеклом, за их собственными отражениями – все тот же испытательный каркас, окна вышиблены, по всей конструкции немецко-экспрессионистской рябью стекает серо-черная маскировка. Два бойца, известное дело, рыщут вокруг насосной станции, ничего не находя. Вот они снова исчезают внутри, и Нэрриш открывает дверь.
– Скорей. – Они просачиваются наружу, на арену действий.
Вновь взобраться по склону и углубиться в лес – это какое-то время. Появляются Отто и Хильда. Они изящно лишили машину и водителя Ждаева ручки распределителя зажигания. Поэтому теперь им четверым предстоит взгромоздить заливающийся трелями полезный груз – Герхардта фон Гёлля – на несколько захудалых футов песчаной насыпи: хуже сконструированной силовой установки этот испытательный стенд уже давненько не видывал. Отто и Хильда тянут Шпрингера за руки, Нэрриш и Ленитроп толкают в корму. Где-то на полпути вверх Шпрингер испускает неимоверный ветер, что много минут эхом разносится по всему историческому эллипсу, вроде как: а теперь, публика, только для вас – моя анальная пародия на А4…
– Ох, еб твою, – рявкает Ленитроп.
– Эрегированный зеленый конь планетоида и кости, – в ответ кивает Скакун.
Музыка и болтовня вдалеке у Монтажного Корпуса уже замерли, их сменило неприятное затишье. Перевалили наконец через верх и снова в лес, где Шпрингер упирается лбом в древесный ствол и принимается неудержимо блевать.
– Нэрриш, мы рискуем жизнью из-за этого хама?
Однако тот занят – помогает другу туже сжать живот.
– Герхардт, все в порядке? Чем вам помочь?
– Прелестно! – давится Шпрингер, рвота струйкой стекает по подбородку. – Ах-х. Как это изумительно!
Подваливают шимпанзе, лабухи, танцовщицы. Их приносит на рандеву. За последнюю дюну и вниз, к утоптанному шлаковому треугольнику Испытательного Стенда Х, за ним – море. Музыканты некоторое время играют что-то вроде марша. За нижним пляжем прибой оставил им полоску песка. Однако фрау Гнабх нигде не видно. Хафтунг идет за ручку с обезьяной. Феликс вытряхивает из тубы слюни. Хористка с волосами медового оттенка – как ее зовут, Ленитроп так и не понял, – обхватывает его руками:
– Мне страшно.
– Мне тоже. – Он ее обнимает.
И тут разверзается преисподняя – ух-ухают сирены, над ними прожектора начинают обыскивать заросли, моторы грузовиков и командные вопли. Полетная команда соступает со шлака и припадает к земле в спартине.
– Трофеев – автомат и два пистолета, – шепчет Нэрриш. – Подойдут к нам с юга. Одного хватит, чтобы пойти и задержать их. – Он кивает и начинает проверять железо.
– Вы с ума сошли, – шипит Ленитроп, – вас убьют.
Слышна суматоха возле Испытательного Стенда VII. Одна за другой на дороге появляются фары.
Нэрриш постукивает Шпрингера по подбородку. Непонятно, соображает тот, кто такой Нэрриш, или нет.
– Lebe wohl[296], – как бы там ни вышло, Шпрингер… Наганы рассованы по карманам шинели, автомат в охапку – Нэрриш, в три погибели согнувшись, отбывает бегом по берегу и не оглядывается.
– Где судно? – Хафтунг в жгучей панике.
Лишь утки, переполошившись, крякают друг на дружку. В траве перемещается ветер. Когда шарят прожектора, сосновые стволы выше по склону вспыхивают, сияя глубоко, ужасно… а у всех за спинами трясется и струится Балтика.
Сверху выстрелы, затем – может, от Нэрриша ответ – автоматная очередь. Отто покрепче обнимает свою Хильду.
– Кто-нибудь читает азбуку Морзе? – интересуется девушка у Ленитропа под боком. – Потому что вон там мигает огонек, видите, на верхушке вон того островка? уже несколько минут.
Три точки, точка, точка, еще три точки. Снова и снова.
– Гм-м, СЕЕС, – размышляет Феликс.
– А может, это не точки, – грит тенор-сакс, – может, это тире.
– Забавно, – грит Отто, – тогда выходит ОТТО.
– Так это ж ты, – грит Хильда.
– Матушка! – верещит Отто, забегает в воду и машет мигающему огоньку. Феликс принимается бумкать тубой по-над водой, остальные оркестранты тоже вступают. Их накрывает лучами прожекторов, и тени камыша вспарывают песок. Взревывает судовой двигатель. – Вот она идет, – Отто подпрыгивает в хляби.
– Эй, Нэрриш, – Ленитроп щурится, пытаясь разглядеть наводчика в том свете, что всю дорогу был слишком слаб, – пошли. Отступаем. – Ответа нет. Но стрельба продолжается.
Погасив ходовые огни, самым полным ходом суденышко мчится к ним – фрау Гнабх что, решила протаранить Пенемюнде? нет, вот она дает полный назад – визжат подшипники, из-под винтов гейзеры пены, судно, развернувшись, останавливается.
– Все на борт, – ревет матушка.
Ленитроп голосит, призывая Нэрриша. Фрау Гнабх наваливается на паровой свисток. Но ответа нет.
– Блядь, я должен его вытащить… – Феликс и Отто хватают Ленитропа сзади и волокут на борт, а Ленитроп пинается и матерится. – Его же убьют, пиздюки, отпустите…
Между тут и Испытательным Стендом VII через гребень дюны переваливают темные силуэты, у них на уровне пояса мелькает оранжевое, секунду спустя доносятся ружейные выстрелы.
– Убьют нас. – Отто сгружает Ленитропа через фальшборт и сам рушится сверху. Их уже нашли и нанизали прожекторы. Стрельба громче – в воде пузыри и брызги, пули молотят в корпус.