Андреас кладет ее на землю, поворачивает так, чтобы К смотрело на северо-запад.
– Klar, – касаясь каждой буквы, – Entlüftung – это женские буквы. Северные. В наших селеньях женщины жили в хижинах на северной половине круга, мужчины – на южной. Сама деревня была мандалой. Klar – оплодотворение и рождение, Entlüftung – дыхание, душа. Zündung и Vorstufe – мужские знаки, деятельность, огонь и подготовка или строительство. А в центре – Hauptstufe. Загон, где мы держим священный скот. Души предков. Тут то же самое. Рождение, душа, огонь, строительство. Мужское и женское – вместе… Четыре стабилизатора Ракеты составляют крест – тоже мандалу. Номер один показывает, куда она полетит. Два – это тангаж, три – рыскание и крен, четыре – тангаж. Каждая противолежащая пара стабилизаторов работала вместе и двигалась в противоположных смыслах. Единство противоположностей. Вы понимаете, отчего нам могло казаться, будто она с нами говорит, хоть мы и не ставили ее на стабилизаторы и ей не поклонялись. Но она ждала нас, когда много лет назад мы пришли на север, в Германию… пускай смятенные, пускай лишенные корней, мы и тогда знали, что наш удел связан с ее судьбою. Что мы обойдены армией фон Троты, дабы сумели найти Агрегат.
Ленитроп отдает ему мандалу. Может, подействует, как та Энцианова мантра: mba-kayere (я обойден), mba-kayere… оберег на сегодня против Клёви, против Чичерина. Мезуза. Надежный пропуск через дурную ночь…
Шварцкоммандос добрались до Ахтфадена, зато Чичерин дотянулся до Нэрриша. Это ему стоило Дер Шпрингера и троих бойцов в лазарете с глубокими укусами. Одной порванной артерии. Нэрриш старался уйти в стиле Оди Мёрфи. Скакуна на офицера – Нэрриш под наркогипнозом бредил о Священном Круге и Кресте Стабилизаторов. Но черные не знают, что еще знал Нэрриш:
(а) с земли до «S-Gerät» была радиолиния, а обратно – не было;
(б) между сервоприводом и специальной линией подачи кислорода от главного бака в корму к устройству имелись помехи;
(в) Вайссманн не только координировал проект «S-Gerät» в Нордхаузене, но и командовал батареей, запускавшей Ракету 00000.
Тотальный шпионаж. Кусочек за кусочком мозаика расширяется. Чичерин – без всякого бюро – таскает ее с собою в голове. Всякая щепочка и обрывочек на своем месте. Драгоценнее Равенны, что-то возводится под этими крахмальными небесами…
Радиолиния + кислород = некая разновидность форсажной камеры. В обычных условиях так бы оно и было. Однако Нэрриш еще говорил что-то про асимметрию, про нагрузку где-то в корпусе у стабилизатора 3, которая усложняла контроль рыскания и крена почти до полной невозможности.
Ну а форсажная камера не дает ли асимметричность горения и тепловые потоки, превышающие те, что сможет выдержать конструкция? Черт, ну почему ему не попался никто из двигателистов? Неужто все достались американцам?
Майор Клёви на полянке, в зубах – охотничий нож, на бедрах – по «томпсону» наизготовку, так же ошеломлен, как и прочие в его штурмовой группе, беседовать не расположен. Вместо этого дуется и хлещет водку из бездонной фляги Джабаева. Но если б кто-то из двигателистов, приписанных к «S-Gerät», появился в Гармише, Клёви б сообщил. Такова комбинация. Западные разведмозги, а палец на курке – русский.
Ох, он чует Энциана… быть может, даже сейчас черный выглядывает из ночи. Чичерин закуривает, зеленоголуболавандовое пламя желтеет, успокаиваясь… не гасит дольше, чем нужно, думает: пусть ему. Не посмеет. Я не посмею. Ну… может, и посмею…
Но сегодня ночью – на квантовый скачок ближе. Они непременно встретятся. Из-за «S-Gerät», реального или выдуманного, рабочего или испорченного – они встретятся лицом к лицу. И вот тогда…
А меж тем – кто этот таинственный советский агент, с которым разговаривал Клёви? Вот тебе и паранойя, Чичерин. Может, Москве стукнули про твою вендетту. Если собирают улики к трибуналу, тебе не светит даже Средняя Азия. Светит тебе Последним Секретарем посольства в Атлантиду. Будешь вытаскивать из-за решетки утопших русских морячков, свинченных за наркоту, сращивать своему папаше визы в далекую Лемурию, на курорты Саргассова моря, куда прибивает кости – греться на солнышке, выбеливаться и дразнить проходящие суда. И перед тем, как отплывет с полуденным теченьем, распихав проспекты меж ребер, свернув в глазницу аккредитивы, – расскажешь ему о его черном сыне, о том дне, что провел с Энцианом на подкравшемся краешке осени, холодном, как смертный холод апельсина, который хранился под ледяной стружкой на террасе отеля в Барселоне, si me quieres escribir[313], ты уже знаешь где я остановлюсь… холодном под кончиком пальца, которым чистишь его, надвигающемся, окончательно холодном…
– Слышь, – Клёви уже слегка окосел и сварлив, – када ж мы этих подлюк зацапаем?
– Недолго осталось, будьте уверены.
– Вы б знали, как на меня с Парижу давят! Со штаб-квартиры! Не поверите! Этим шишкам хотца подлюк прям щас повывести. Им-то на кнопу давануть, ток и всего, и никакого мексиканского блядва мне больше не увидать, скока жив буду. А сами ж видите, чего эти черномазы сотворить хотят, их же ж хоть кто-то должен остановить, пока не поздно, бля…
– Этот ваш знакомый, из разведки, – оба наши правительства с легкостью могут проводить одну и ту же политику…
– А вам в затылок, приятель, не дышит никакая «Генеральная лектрика». Диллон, Рид… «Штандарт ой» в жопе… блядь…
– Ну так это ж вам и надо, народ, – мимоходом замечает Драный Зубцик. – Зашлите туда деловых людей, чтобы правильно все работало, а не правительству давайте рулить. У вас левая рука не ведает, что творит правая! Понимаете хоть?
Это что? Политические дебаты? Мало нам унижения от того, что прохлопали Шварцкоммандо, нетушки, ты ж не думал, что так легко отделаешься…
– А-а Герберт Гувер? – вопит Зубцик. – Пришел и всех вас, толпа, накормил, когда вы голодали! Они тут обожают Гувера…
– Да… – Чичерин встревает: – А чем, кстати, здесь занимается «Генеральная электрика»?
Майор Клёви дружественно подмигивает:
– Мистер Суоп был, видите ли, закадычным дружком старины ФДР. Там теперь Электрик Чарли, но Суоп – он как раз из этих «мозговых трестовиков». По большей части – жиды. Но Суоп – он нормальный. А у «ГЭ» тут связи с «Сименсом», они вместе работали по наведению V-2, если помните…
– Суоп – жид, – грит Зубцик.
– Нееее – Драный, нихера ты не петришь…
– Я тебе говорю…
Они пускаются в заунывную бухую перебранку насчет национальной принадлежности бывшего председателя «ГЭ», насквозь ядовитую и пропитанную вялой ненавистью. Чичерин слушает вполуха. К нему подползает головокружение. Нэрриш под наркотой вроде упоминал какого-то представителя «Сименса» на встречах по «S-Gerät» в Нордхаузене, нет? да. И человека от «ИГ» тоже. Разве Карл Шмиц из «ИГ» не сидел в совете директоров «Сименса»?
У Клёви спрашивать нет смысла. Уже так нализался, что с любой темы сползает.
– Знашь, я ж када суда приперся, совсем детка был. Бля-а, думал, «И. Г. Фарбен» – эт фамилие такое, знашь, типа чувак – алё, это И. Г. Фарбен? Не, эт его супруга, миссис Фарбен! Йяааа-ха-ха-ха!
Драный Зубцик пускается в свой обычный номер «Элеанор Рузвельт».
– Как-то на днях мы с сыночком Идиотом – не, Эллиотом – печеньице пекли. Послать это печеньице нашим мальчишечкам за море. А когда мальчишечки получат это наше печеньице, они тоже испекут печеньице и пошлют нам. И вот так у всех будет печеньице!
Ох, Вимпе. Старый ты V-Mann, ты, значит, был прав? Станет ли твое «ИГ» моделью для наций?
И вот до Чичерина доходит на этой самой полянке, по бокам два дурня, среди обломков какой-то непронумерованной батареи на последнем рубеже, среди тросов, парализованных, когда операторы лебедок довели их до неподвижности, среди пивных бутылок, разбросанных точно там, куда швырнули их последние люди в последнюю ночь, где все так чисто свидетельствует об очертаниях поражения, об оперативной смерти.
– Скажите-ка. – Похоже, к нему обращается очень большой белый Перст. Его Ноготь изумительно отманикюрен: вращаясь пред Чичериным, Перст медленно являет ему Отпечаток, который запросто может оказаться видом Города Дактилика с воздуха – города будущего, где всякая душа известна, а прятаться негде. Сейчас же суставы движутся, тихонько гидравлически посасывая, Перст обращает чичеринское внимание на…
Ракетный картель. Структуру, взрезающую насквозь любое ведомство, будь то человечье или бумажное, что когда-либо ее касалось. До самой России… Россия же покупала у Круппа, не так ли, у Сименса, у «ИГ»…
Выходит, это комбинации, которых Сталин не призна́ет… о которых он даже не ведает? О, в безгосударственной германской ночи начинает обретать форму Государство – Государство, охватывающее океаны и поверхностную политику, суверенное, как Интернационал или Римская Церковь, и Ракета – душа его. «ИГ Ракетен». Ярко, как в цирке, афиши красные и желтые, арен не сосчитать, и все одновременно. Посреди всего этого вертится державный Перст. Чичерин уверен. Не столько по видимому свидетельству, что у него на глазах перемещалось по Зоне, сколько по личному фатуму, что всегда с ним, – всегда на гранях откровений. Впервые так случилось с Киргизским Светом, и тогда у него было единственное просветленье: страх никогда не впустит его до конца. Никак не продвинуться ему глубже грани этого мета-картеля, явившего себя ныне, этой Ракетодержавы, чьих границ ему не пересечь…
Он прощелкает Свет, но не Перст. Прискорбно, весьма прискорбно – все остальные здесь, похоже, в курсе. Любой падальщик нанят «ИГ Ракетен». Все, кроме него – и Энциана. Его брата Энциана. Неудивительно, что Они гоняются за Шварцкоммандо… а…