Вот и Васька. Никогда его на митинге не видно, плевал он на всех, на Ивана Матвеевича плевал! Наверняка с утра, пока перевозил пассажиров, насшибал мелочи. Сейчас закупится в магазине да удерёт, будет он дожидаться…
Спасибо, разгулялся денёк, ветром отнесло облака, а с ними – невесёлые мысли.
По реке, развалив борозду, прожужжал жёлтый «Крым» с двумя седоками в оранжевых спасательных жилетах – один за рулём, другой – с ружьём наизготовку. Из затопленного ольшаника, тревожно гагая, поднялись утки. Засеребрились в воздухе быстрыми крыльями, словно кто-то стриг ножницами.
– Ну, паразиты! Ведь писали в газете, что нельзя охотиться с лодки, а они за своё! – Иван Матвеевич замедлился, ожидая выстрела, но лодка молчком прошла в низовье.
Зато догнала уже знакомая «копейка», нашпигованная незнакомой публикой. Георгиевская ленточка, подвязанная к прутику антенки, клокотала на ветру. Чавкая полуспущенными шинами, на кочках оскребая бампером камни, жигулишко навострился в посёлок, делая такие маневры, что Иван Матвеевич поскорее отступил на обочину.
От винта стремительной пыли запершило в горле, заслезились глаза. Но и то не беда – живым оставили, не своротили в овраг!
5
Во дворе школы, стоявшей на угоре и обнесённой штакетником, уже толклись. Школа была просторная, приметная – из белого кирпича и по деревенским меркам высокая – в два этажа. Из раскупоренных окошек верхнего выглядывали ребятишки. Над крылечным козырьком завернулся вокруг древка красный флаг, который каждый год вывешивали в этот день ещё с утра. Зелёные, белые и голубые воздушные шары, колыхаясь не столько от ветра, сколько от движения внизу, обрамляли багровый матерчатый транспарант с надписью: «С Днём Победы!» С краёв транспаранта, пришпиленные булавками, летели навстречу друг другу два голубя, вырезанные из ватмана.
Раньше лавки выстраивались вдоль крыльца в несколько рядов, да с краёв мостили стулья. А нынче обошлось одной лавкой. На ней уже сидели Альбина Мухтарёва, Тамара Сопрыкова, Настасья Шибанова и другие старухи. Все, как нарочно, обуты в суконные полуботы с оторочкой из искусственного меха.
Иван Матвеевич, отвечая на приветствия, протиснулся сбоку:
– Ну-ка, девки, в кучу!
– Или тебе места мало? – подмигнув соседкам, кудахтнула Мухтарёва, смолоду зубоскалка и активистка. – Гляди, сколь – хоть Настасью вали!
Посмеялись, а скорее мелконько зашлись, раззявив полупустые рты.
– Да ну тебя, Альбина! – укоротила подругу Шибанова, которая одна даже не улыбнулась, и опёрлась склонённым лбом на магазинский посошок с пластмассовой ручкой. – И без тебя тошно…
– Чё-то припозднился наш солдат! Опять Тася замком взяла?! – утерев пальцами губы, на которые вытекла слюна, ничуть не сникла и снова подковырнула Мухтарёва.
– Ага, держит оборону, – подыграл Иван Матвеевич.
– Где она сама-то, чё опять не пришла? – спросила моложавая Сопрыкова, не скрывая укоризны: Таисия от роду на праздники – ни ногой.
– Укатила в город!
– И чё она, слушай, в нём забыла?
– К дочке… – Иван Матвеевич тускло поглядел на мельтешню вокруг.
– О, будто не могла подождать! – гуртом заговорили остальные старухи. – Много ли нас теперь? На году раз или два собираемся! В прошлый раз мало-мало наскребалось, а нынче ни Христины Францевны, ни Паны, ни Катерины Петровны…
– Дак и Николай Глебыча считай! И Ачкасова…
– Старик Тамирский…
– Который?
– А Иван. Стрелил-то в себя из малопульки!
– Тоже, чё не жилось человеку?
– А чё хорошего? Дети пьют, внуки пьют, пенсию таскают, нигде не работают да ишо командавают! Вот он выждал, когда никого не было, пошёл в сарай да пульнул в себя…
Огромные чёрные динамики, ещё с советских времён выставляемые на крыльцо, противно засипели, откашливая горло.
– Итти вашу мать, ажно уши заложило!
– Слушай, щас начнётся!
– А-а?!
С приветственным словом отрапортовала поселковая глава, коротко постриженная и, словно пасхальное яйцо, покрашенная в луковый цвет. Она бодро перечислила проведённые за год мероприятия, посвящённые ветеранам войны и труженикам тыла, и посчитала, сколько всех в наличии. Получилось ни пусто ни густо, но всё же терпимо, потому что в иных поселеньях и тех не было.
За главой к микрофону вышел директор школы Лоншаков, поджарый человек в очках, преподаватель физкультуры. Этот хорошо говорил о трудностях войны, о том, как надо беречь каждого ветерана. Но сам-то, конечно, знал о том лихолетье по книжкам да фильмам.
Едва закончил директор, которому много и дружно хлопали, как возле микрофона скучковались первоклашки – белый верх, чёрный низ. Долговязая молодая учительница, у которой под блузкой острились маленькие, как у Катеринки, грудки, о чём-то настойчиво твердила, навесясь над ребятишками. Вероятно, дополняла те указания, что были выданы ещё в классе. А потом, как мать-гусыня, увидевшая непослушание среди своих птенцов, всплеснула крыльями и с заалевшим лицом сама развела оторопевших артистов на два рядка – мальчиков и девочек. Микрофон на пригнутой ножке встал посередине. С оглядом на покрасневшую учителку, девочки, лишь из динамика грянула музыка, первыми затянули про «подлую войну», долгим «А-а-а!» разевая ротишки и уставив к небу ясные глаза. Дождавшись своей партии, баском вступили мальчики. Эти хмурили брови и старались не смотреть на задние ряды, где их не попавшие в ансамбль товарищи привставали на носки и корчили рожицы, пытаясь рассмешить.
Песенку Иван Матвеевич ещё мог пересилить с сухими глазами. Но из-за побеленной колонны просеменила с алым шарфиком на шее нафуфыренная председательница местного Совета ветеранов.
– Подымахинский сельский Совет!.. – почти крикнула, вогнав в оторопь, и, с удовлетворением заметив это, уже спокойней продолжила: – В довоенные годы на его территории были добротные деревни, крепкие хозяйства. В канун Великой Отечественной войны в селе Подымахино проживало триста двадцать пять, в деревне Казарки – двести пятьдесят один, в Борисово – двести двадцать три человека… И никто не мог предположить, скольких наших земляков пожнёт безжалостный серп войны!..
Ивану Матвеевичу, который и не думал узнать ничего нового, неожиданно понравилось, как председательница просто сказала о войне. С этого момента он слушал её с вниманием и глубоким уважением к ней, к её незаметной работе.
– Из числа призванных с территории Подымахинского сельсовета не вернулись с полей сражений сто двадцать шесть человек! Конечно, были и мирные потери. Кто-то в эти четыре года умер по старости, по болезни или по другой причине, а кто-то уехал. Но факт, как говорится, остаётся фактом: в победном сорок пятом в Подымахино уже оставалось всего двести три, в Казарках – сто пятьдесят четыре, в Борисово – сто шестьдесят пять человек! А смерть и позднее совершала свою страшную жатву… Так вспомним же поимённо всех ветеранов, которые ушли из жизни в мирные дни!!!
И председательница зашелестела бумажками, словно осенний ветер палой листвой:
Антипин Георгий Николаевич (1926–1978)
Антипин Иван Михайлович (1922–2008)
Антипин Иннокентий Иванович (1924–1989)
Антипин Павел Фёдорович (1900–1970)
Антипин Савва Егорович (1914–1962)…
Во всём районе самая большая потеря пришлась на безвестного Антипа, который дюжих был кровей, если засеял своей родовой окружные сёла и деревни. В избах Антипиных чаще, чем в остальных, не смолкал плач, сиротливей и заброшенней других стояли после войны их обветшие без мужиков дворы. Как-то на досуге Иван Матвеевич с карандашиком в руке высчитал по книге «Память», что только из их мест ушли на фронт сто шесть Антипиных, а полегли пятьдесят шесть! Иван Матвеевич перепроверил себя, а потом и Катеринку заставил сложить-вычесть – нет, всё верно, больше половины выхлестало. Он бывал в райцентре возле обелиска, не поленился и там сделать ревизию: сто два Антипина в граните, а всего призвано было, если верить цифрам, двести одиннадцать…
Антипин Алексей Яковлевич (1902–1957)
Антипин Борис Елизарович (1924–1986)
Антипин Василий Константинович (1894–1974)…
Председательница запыхалась перечислять, сглотнула сухой комок. Ей подали стакан воды. Она выпила, откашлялась, прежде чем соскочила в списке на одну букву ниже. Ивану Матвеевичу показалось, что как будто бы и упустила она многих. Дальше слышалось разбродно:
Аксёнов Гермоген Васильевич (1921–1987)…
Деев Николай Дмитриевич (1923–2001)…
Корзенников Дмитрий Константинович (1922–1993)…
Подымахин Иван Яковлевич (1908–1981)…
Таюрский Фёдор Гордеевич (1909–1984)…
Токарь Иван Аксентьевич (1911–2000)…
Ещё долго, прежде чем упереться в Шестакова Антипа Адамовича – далее список обсекался, – оглашала председательница. Но Иван Матвеевич уже не слушал, застигнутый думой, как ветром в поле. И было отчего затужить: ещё немного – и во всём мире не найдётся ни одного свидетеля ужасной гибели народов! Живые уйдут, всё без них изоврётся, как давно и при них творится, погрязнет в грехе и бесстыдстве. И знать будут о войне, что солдаты вшивели в окопах, дезертировали с передовой да мародёрствовали по населённым пунктам, а из Берлина везли дурную болезнь, трофейную тушёнку и швейные машинки «Зингер»…
Наслоилась тень, от реки подул ветер, сифоня в микрофоне. Но и та напасть миновала, снова чистым и гладким сделалось небо.
Вперёд выдвинулись две старшеклассницы – в пилотках и пионерских галстуках. Какое-то время, перебарывая смущение, смотрели на заречную тайгу, на проплывающие облака, перестреливались глазками, понуждая друг друга не страшиться.
– Девки, а девки?! – из задних рядов, куда и во времена Ивана Матвеевича сгоняли хулиганьё и где с начала митинга похохатывали да крутили музыку на мобильных телефонах, раздался набравший мужской крепи басок.
– Максим?! Максим Аксёнов?! Я тебя сейчас выведу из строя и покажу всем, какой ты есть! – усмирял, рыская в толпе, хрипатый нервный голос, видно, классной руководительницы этого самого Максима.