не поддался волне отчуждения и не отгородил дворец ещё одной глухой стеной. Красивая она, Летняя Резиденция, лёгкой тенью парящая в сгустившихся над Оварой сумерках. В детстве она казалась мне похожей на печальную красавицу, проливающую слёзы над телом павшего возлюбленного. Повзрослев, я осознал, что красавицам свойственно быстро утешаться. И всё же щемящее чувство охватывало меня каждый раз при взгляде на замок. Возвращаясь поздно вечером домой, я никогда не упускал случая остановиться, чтобы полюбоваться изящными аспидно-чёрными очертаниями в стремительно темнеющем небе и поприветствовать несколько пятнышек-огоньков, подмигивающих мне.
Однако сейчас времени хватило лишь на мимолётный взгляд. Я поздоровался со знакомым стражником, пригласившим меня в небольшой зал, где мой троюродный дядя частенько принимал личных гостей. Там меня уже поджидали.
— Не помешаю ли я благословенному отдыху повелителя? — спросил я у своего преемника и, разумеется, дальнего родственника, доверенного начальника охраны покоев Летней Резиденции, коего звали Вака-но Аоса. Юноша покачал головой.
— Ещё днем я получил распоряжение Его Императорского Величества по вашему поводу, и только что сообщил ему, что вы здесь. Располагайтесь. — Аоса приветливо поклонился и оставил меня одного в пустом зале, всей обстановки в котором — татами на полу, несколько объёмистых подушек для сидения (а значит, беседа предстоит долгая) и низенький столик с лакомствами и писчими принадлежностями.
С вожделением я взглянул на румяный персик, занимавший половину серебряного блюда, однако покуситься на заманчивый плод не посмел. Хотя персик по весне — чудо невиданное, с юга их привозят, что ли? Душу томило предчувствие неладного, чему способствовал и расплывчатый ответ начальника охраны покоев. На дне таких ответов обычно скрывается намёк: дело срочное, и просто так отсюда не выйти.
Не стал я и присаживаться. Бедные мои ноги!
Фусумы вновь отворились, впустив Сына Пламени, и тихо задвинулись; в проёме мелькнуло смуглое лицо всё того же Аосы. Значит, разговор из тех, что не любит лишних ушей. А родному племяннику наш дядя доверяет, пожалуй, как немногим. Удивительно — и как я, отдалённый родич, в такую среду затесался?
Несмотря на позднее время, император был при полном параде. Я оторвал его от беседы с кем-то из послов? Алые церемониальные одеяния расшиты золотой нитью. Птица Хоо, держащая в когтях пылающий камень. На такую вышивку имеет право лишь он — государь и верховный жрец. Волосы, лишённые, как и подобает, головного убора и каких-либо украшений, багровеют языками пламени. Кармин отлично прокрашивает седину. А повелитель далеко не молод и, похоже, сильно сдал за два с лишним дзю. Тени под глазами углубились, нос болезненно обострился, а поступь, ранее величественная, кажется неверной. Не глядя на меня, он прошествовал к самой высокой подушке и тяжело опустился на нее. Сразу вспомнился дед, и потаённое злорадство по поводу нелепой смерти среднего принца покинуло меня окончательно.
— Можешь занять место напротив меня, Хитэёми-но Кайдомару, — произнес он, и я поднялся с пола, к которому склонился, приветствуя господина и повелителя. — Что, постарел я, сынок? Видел я, видел, как ты на меня искоса поглядываешь — и каким чудом шею не вывихнул?
Ворчливо-тёплое обращение могло бы порадовать, кабы не голос дяди. Усталый и безнадёжный. Дорого ему обошлась потеря Такаты; наш смех — его слёзы.
Не поднимая глаз, я забормотал положенные соболезнования, но император резким взмахом руки, всё ещё повелительным и властным, оборвал мои излияния.
— Не для того я позвал тебя, чтобы внимать словам, которые вовек бы не слышал! Тем более, — голос его слегка окреп, — мало, кто из вас сочувствует по-настоящему. Многих допёк этот дуралей, слишком уж многих. Но хотя бы ты воздержись от лицемерия, будь милосерден!
Я ничего не произнёс, лишь поклонился и, после повторного приглашения, занял место напротив правителя, на подушке с журавлями. Птицы изгибали изящные шеи в ритуальном танце, движения и позы которого заложены в самом их естестве. А что за танец начнётся в этой комнате? Какие слова и действия ему сообразны? Кто бы подсказал…
И где этот несносный ханец? Не упекли же его в темницу за излишнюю резвость?
— Как здоровье твоего отца? — продолжал тем временем император. Не торопится приступать к главному? Решает, с чего начать?
— Волей богов всё благополучно, хотя возраст и даёт о себе знать, — сдержанно ответил я. Негоже нахваливать здоровье одного пожилого человека другому.
— Удачным ли было твоё путешествие? — продолжал выспрашивать тот.
Я замялся. И да, и нет. Указанную особу я доставил, но вот предъявить её… Если ханьца не окажется во дворце… Наконец, я определился с ответом.
— Путь мой был приятен и не слишком утомителен. И человек, за которым я был послан, благополучно прибыл в Овару.
Император поднял бровь.
— И где же он, этот человек… кстати, как его зовут?
Этого я и боялся… Боги, неужели он действительно исчез?!
— Мне он известен под именем Ю, — с незначительной задержкой выговорил я. А что? Ни слова лжи!
— Так почему же ты не привёл с собой… господина Ю? — вкрадчиво осведомился Сын Пламени, и моё сердце оледенело. Теперь — ни малейших сомнений!
— В терпеливом ожидании вашего высочайшего внимания этот чужестранец предпринял прогулку по городу и не вернулся, — отчеканил я, понимая, что попал в редкостно неприятную передрягу. — Было это вчера, предпринятые попытки его разыскать до сих пор не увенчались успехом. Я готов понести любое наказание, которое Сын Пламени соблаговолит назначить!
С этими словами я встретил его взгляд. Пусть никто не говорит, что младший сын Хитэёми-но Хидэ валялся в ногах у правителя, дрожа от страха!
Тот сузившимися глазами смотрел на меня, молча, и я продолжил:
— Но даже на том свете я буду вспоминать вашу доброту, повелитель, если предварительно мне будет позволено отыскать этого человека!
— Зачем? — в упор спросил меня император.
— Чтобы исправить совершённую ошибку. А ещё не хотелось бы отягощать душу грехом негостеприимности, — ответил я.
Это было лишь толикой правды, хотя и немалой. Но разве поверит он, что можно волноваться о малознакомом человеке, вовсе и не друге, настолько сильно? Я бы и сам не поверил. Но мысль о том, что Ю попал в беду, и что, возможно, я ещё успею его спасти, горела в сознании, стараясь испепелить другую.
Образ юмеми, скорчившегося в одном из грязных переулков в тщетной попытке зажать тонкими пальцами перерезанное горло.
Мой собеседник поднялся и навис надо мной.
— Почему же ты не воспрепятствовал сей опасной прогулке? — прошипел он, и на мгновение я забыл, с кем разговариваю.
— Потому, что изложенные на бумаге распоряжения не давали мне чётких полномочий это сделать! Я бы мог запретить ему выходить или навязать своё сопровождение, если бы знал, какими правами наделён. — Тут я почувствовал, что веду беседу в непозволительно вольном тоне, и умолк, не желая усугублять и без того опасное положение. Император некоторое время буравил меня глазами, затем попятился, шагнув на прежнее место. Осторожно присел и внезапно расхохотался:
— Кай… ну ты совсем, как я в молодости! Не обижайся на старика, просто уж очень сильно ты меня расстроил. Возьми персик!
— Простите, Ваше Императорское Величество! — я счёл не лишним коснуться лбом татами — благо, нагибать голову приходится нечасто, с моим-то ростом. Кажется, высочайший гнев пронёсся мимо, как та самая молния. Интересно, что отвело от меня беду на этот раз? Милосердие правителя? Ох, сомневаюсь. Какие странные перемены настроения! — Премного благодарен! Приложу все силы, чтобы загладить перед вами свою вину!
— Перед гостем заглаживай, раз он у тебя без присмотра оказался, — уже совершенно беззлобно отмахнулся тот.
Я этому гостю так заглажу… я так ему заглажу! До скончания века будет у меня заглаженный ходить! Как только найду, так и… Я мстительно вгрызся в сочную мякоть. От подарков повелителя не отказываются, да и голод, унявшийся после горсточки риса, снова принялся докучать. Видимо, от острых переживаний пустеют и сердце, и желудок.
— Не беспокойся, я с тебя вину службой стребую, — продолжал тем временем правитель. — А ты как думал? Я всё помню: и плохое, и хорошее. Справишься с поисками — посмеёмся потом над твоей оплошностью да забудем. Мне и самому следовало побеспокоиться и принять вас раньше, да горе подкосило. Думал, не встану больше. Должно быть, ты уже догадался, что этот человек очень мне нужен?
— Да, господин.
Давно. А вот зачем? Эх, и ведь не спросишь!
— Наверно, тебя разбирает любопытство? Зачем, мол, старому императору понадобился чужеземец? Сам-то что думаешь?
Ну вот, сменили хворост на дрова! От одного допроса — к другому.
— Я слышал, — осторожно начал я, поднеся полусогнутый палец к губам, но вовремя опомнившись, — что ханец добывает свой насущный рис торговлей различными диковинками. Среди них могло оказаться нечто редкое. Может ли быть, что?..
Дядя следил за моими рассуждениями, не спеша их подтверждать или опровергать. Но дожидаться окончания вопроса он не стал.
— Скажи, Кай, а не замечал ли ты в дороге за своим попутчиком каких-либо странностей?
— Господин Ю показался мне необыкновенно образованным для своих лет человеком, — вежливо заметил я. — Его познания вызывают уважение. Странно то, что он мог попасть в неприятности.
Император поднял бровь, но моя попытка увести беседу с опасной тропы так и осталась попыткой.
— Вы не разговаривали с ним о… сновидениях?
Он знает! Теперь всё ясно: он знает, что скрывается за торговлей диковинками! Эх, а южанин-то наивно полагал, что успешно водит покупателей за нос, выдавая собственные умения за исконные свойства волшебных амулетов. Но кто-то, видимо, оказался чересчур догадливым и осведомлённым. А вот хорошо ли будет, если такую же осведомленность проявлю я? Что опаснее — подтвердить знания или их отсутствие? Лишние люди быстро исчезают. Но вдруг ему известно, что мне тоже?.. Впрочем, откуда?