Кофе был еще горячий. Она взяла кофейник и с удовольствием вдохнула аромат кофе — сегодня он пахнул особенно вкусно.
Но она поставила кофейник на место, поскольку найти Джеффа было важнее, чем пить кофе. Кроме того, подумала она, положив руки на живот, малышу кофеин вреден.
Она нашла Джеффа сидящим на ступеньках крыльца со стороны кухни. Он даже не обернулся, когда она приблизилась к нему.
— Доброе утро, — сказала она бодро.
Джефф не ответил. Он продолжал сидеть молча, втянув голову в плечи, опершись локтями о колени и закрыв лицо ладонями. Она подошла поближе, предчувствуя недоброе. Марион никак не ожидала увидеть его в таком состоянии сегодня.
И вдруг ее осенило — Джефф ни на минуту не отказывался от мысли уйти из дома. Ничего не изменилось. Даже эта ночь не изменила его планы. Он просто не знает, как сказать ей о своем уходе теперь, после ночи, проведенной вместе. Чтобы как-то прийти в себя и успокоиться, Марион крепко вцепилась в перила веранды.
Боже мой! На что она надеялась?
В который раз подпав под обаяние мужа, она закрыла глаза и на Тиффани, и на «Ситем». Она искренне поверила, что спектакль, о котором они оба договорились, превратился в подлинное чувство и Джефф решил остаться.
До чего же она наивна! Ведь он ни слова не сказал о том, что остается!
Она проглотила слезы и, набравшись храбрости, спросила:
— Ты хочешь мне что-то сказать?
Он обернулся, и первое, что она увидела, — страдальческое выражение его глаз.
— Да. Лучше поздно, чем никогда. — Он поднялся с крыльца. — Давай пройдемся!
С замиранием сердца она спустилась по тем же ступенькам, на которых они сидели вчера вечером, обошла тент, где они вчера танцевали, и пошла по мокрому от росы газону бок о бок с Джеффом.
— В чем дело? — спросила она севшим от волнения голосом.
Он горько усмехнулся:
— Это правда, что ты беременна?
Она вся засветилась от счастья, но тут же сникла. О Боже, она-то думала, что он просто ищет повод, чтобы извиниться перед своим отъездом за сегодняшнюю ночь. Но, оказывается, все гораздо сложнее…
Марион краешком глаза взглянула на мужа. Стиснутые до боли зубы красноречиво говорили о том, какие муки ему приходится испытывать. Действительно, он был сильно расстроен. Раз он связывал свое будущее с ней, можно себе представить, что он сейчас чувствует — ущемление своих отцовских прав и горькую обиду.
— С чего ты взял? — спросила она, заикаясь от волнения.
— Сегодня утром, приводя в порядок комнату, я открыл этот чертов ящик!
Марион обхватила себя руками, чтобы унять озноб, хотя солнце уже сильно пригревало.
— Я не хотела, чтобы ты узнал.
— Вижу, что не хотела. — Горечь, сквозившая в его голосе, задела ее за живое.
— Да, не хотела. Я думала… пусть ничто не омрачает твою новую жизнь! Я не хотела, чтобы ты чувствовал себя виноватым или обязанным. Я и сейчас не хочу! — Ее глаза блестели от подступивших слез.
Он смотрел на нее с нескрываемым удивлением.
— Марион! Опомнись! Что ты говоришь?
— Ничего особенного! Уходи поскорей, раз уж собрался! Так со мной поступить!.. Всего хорошего! Прощай!
— Как же я поступил с тобой, могу я спросить?
Она посмотрела по сторонам, собираясь с мыслями:
— Как поступил? Разве не мой муж влюбился в кого-то там еще и собирается уехать за три тысячи миль отсюда?
Джефф был ошеломлен. Его обуревали противоречивые чувства, но внешне он оставался совершенно спокоен.
Марион тут же охватило искреннее раскаяние. Она тяжело вздохнула.
— Забудь, что я тебе сказала. Я не держу зла на тебя.
Но ей было горько и обидно. Когда она стала снимать свое обручальное кольцо, губы у нее дрожали.
Темные глаза Джеффа округлились от изумления.
— Что… ты… делаешь? — Казалось, что слова застревают у него в горле.
— Вот. — Смело улыбаясь, Марион взяла его руку и, положив ему на ладонь свое обручальное кольцо, сжала его пальцы в кулак. — Так мне будет спокойнее. — Ее силы были на исходе, она едва держалась на ногах. — Будь счастлив, Джефф.
Она совсем было собралась повернуть в дом, когда Джефф рванулся и схватил ее за руку.
— Что еще? — нетерпеливо бросила Марион.
— Как это — что? То, ради чего я начал этот разговор!
Она отвела глаза в сторону, не в силах выдержать его гневный взгляд.
— Ладно, говори, что там у тебя?
Джефф притянул ее за руку к себе, заставил поднять к нему лицо.
— Ты думаешь, я поверил, что ты скрыла новость о ребенке, потому что хотела, чтобы я спокойно уехал? Неужели ты думаешь, что я настолько наивен, что поверю в это?
— А ради чего еще я стала бы скрывать эту новость?
— Вот это-то я и хочу от тебя услышать, — сказал Джефф.
— Ты получил ответ.
Он отпустил ее руку.
— Ты еще ничего не сказала мне. Это ты не хочешь, чтобы мы были вместе. Я стал совершенно лишним в твоей жизни. А ты сделалась такой независимой, что даже решила оставить своего ребенка без отца!
Марион хотела что-то возразить, но язык не слушался ее. Слова Джеффа потрясли ее до глубины души.
Наконец Марион обрела дар речи, но все, что она смогла произнести, было:
— Какой же ты болван!
Она отвернулась к реке, стараясь унять подступившие слезы, однако ей это не удалось. Внезапно ее охватило чувство отчаяния — из-за прошлого, из-за будущего, из-за тех ожиданий, с которыми они начали свою совместную жизнь и которым не суждено осуществиться.
— Ну, Марион, давай выкладывай все начистоту! — жестко сказал он.
Она обернулась. Его жестокость ранила ее в самое сердце. Неужели он не видит, как она страдает? Как он смел так вольно толковать мотивы, из-за которых она утаила от него свою беременность? Ее трясло от гнева.
— Я не говорила тебе о нашем ребенке, потому что мы его все равно потеряем!
Джефф похолодел.
— Что ты сказала?
— У меня уже было два выкидыша. Эта беременность закончится тем же! — Ею овладело чувство обреченности, и понадобилось несколько секунд, чтобы Марион взяла себя в руки и смогла говорить: — Тебе уже пришлось испытать горькое разочарование в те прошлые разы, и я не хотела подвергать тебя снова этому суровому испытанию.
— И ты решила скрыть от меня свою беременность, еще не зная, каким будет исход, — сказал Джефф, глядя куда-то вдаль. — О чем ты думала, принимая такое решение? Что я не вынесу?.. Что не пойму и не поддержу тебя?
— Нет! — Она взъерошила волосы. — Ты и так достаточно натерпелся, и… я не хотела в очередной раз причинить тебе страдания и боль. Я боялась, что ты будешь негодовать еще больше, чем прежде.
— Негодовать? Почему я должен негодовать? — воскликнул он.
— Ну… — Она с трудом подбирала слова. Горькие слова. — Неужели не понятно? Я не смогла создать ту полноценную семью, о которой ты мечтал!
Джефф схватился за голову.
— Ты хочешь сказать, что причиной разлада между нами стало отсутствие у нас детей?
— Разве не из-за этого ты охладел ко мне? — сказала она, глядя в сторону.
— Я охладел?!
— Конечно. — У нее дрожали губы. — После того, как мы потеряли всякую надежду иметь детей, ты изменился, стал отдаляться. Ты стал задерживаться на работе, проводя с сослуживцами больше времени, чем со мной.
Джефф посмотрел на нее с нескрываемым удивлением и, усмехнувшись, сказал:
— Марион, по-моему, ты единственная, кто изменился. Как только отказалась от мысли иметь детей, ты расцвела буквально на глазах. Создала товарищество ювелиров, выкупила у родителей магазин, стала потрясающе знаменитой… Мне казалось, что я вызываю у тебя раздражение.
— Почему? — удивилась в свою очередь она.
— Причин хоть отбавляй! Замужество осложнило твою учебу в институте, мешало твоей карьере. Тебя раздражала необходимость отдавать время семье…
— Ты никогда не раздражал меня! — сказала она серьезно.
— А я всегда был предан тебе!
— Тогда… что же произошло?
Они уставились друг на друга в полном недоумении.
Первым нарушил молчание Джефф. Протянув к жене руки, он произнес:
— Дорогая, иди ко мне!
Она подошла. Вернее сказать, бросилась к нему. Они обнялись так крепко, словно решили навсегда остаться в объятиях друг друга.
— Наверное, мы оба изменились, — помолчав, сказала Марион. — Бронвин настойчиво твердила мне, что наши пути разошлись, когда мы перестали посещать клинику. Как ты думаешь, она была права?
— Может быть. — Он откинулся назад и, вздохнув, сказал: — Признаться, я возненавидел все эти анализы и процедуры. Пройдя курс лечения, сколько супружеских пар обрели долгожданных детей! Но мне не хватило силы воли и выдержки, и я возненавидел клинику. Меня постоянно преследовало чувство униженности, мне смертельно надоело быть подопытным кроликом. Когда мы перестали ходить в клинику, я даже вздохнул с облегчением. Прости меня, дорогая, видимо, это не по мне!
Марион нежно погладила его по щеке.
— Что-то похожее было и со мной.
— Правда?
— Да. К тому времени, когда мы забросили лечение, я почувствовала себя полной неудачницей. — Марион распрямилась от неожиданной мысли. — Вот тогда-то я и ушла с головой в работу, — сказала она, — где я могла реализоваться как личность, где все зависело от меня одной — от замысла до воплощения. Там я снова обрела себя. Успех окрылил меня, и стало так легко на душе. Вот почему я старалась заполнить свою жизнь до отказа, Джефф. Исключительно из желания обрести душевное равновесие.
Джефф взглянул на нее, грустный и расстроенный, и тыльной стороной ладони провел по мокрой от слез щеке Марион.
— Я ни о чем не подозревал. Пойми, мне искренне жаль. Я был так поглощен своими собственными переживаниями, что ни разу не задумался над тем, что творится у тебя на душе. — Он прижал ее к себе, его подбородок касался ее волос. — Я тоже окунулся в работу, чтобы забыть все, что нам пришлось пережить. Хотя, если говорить честно, я относился к тебе с большой долей настороженности. Это была своего рода реакция на твое равнодушное ко мне отношение, как мне тогда казалось.