Если преподать всю эту ситуацию Итальянцу правильно, а когда-то у Анатолия получалось неплохо манипулировать людьми, Тропинин сможет и себя ублажить, и девчонку уберечь и дать Варкову время на то, чтобы найти убийцу. Инстинкт, прославивший Анатолия в прошлом, который благополучно почил благодаря сытой жизни, вновь проснулся и принес давно забытые, но до чертиков приятные ощущения. Работа когда-то была любовью Варкова, и пора бы уже эти отношения возродить из пепла. Ну, хотя бы попытаться!
Замигал значок о новом сообщении, и экран монитора осветился, кадрами из жизни Криминального Петербурга. Женщина сглотнула.
— Это Светлана.
Когда такси пробралось сквозь хаос машин к моей парадной, было двенадцать ночи, дрема, обуявшая меня во время беседы и заполнения протоколов, выветрилась, и жутко захотелось есть. Темнота, слякоть и страх вынудили забросить идею сходить в круглосуточный магазин, а ведь покупкой еды я так и не озаботилась.
После всего увиденного и услышанного меня трясло при мысли, что надо входить в парадную. Лицо матери Димы без кровиночки стояло перед глазами. Видение тела Светланы я гнала всеми возможными способами вплоть до прикусывания губы.
Зайдя в квартиру, я поспешила включить свет везде: немного помогло — страхи тенями разбежались по углам, затаившись до поры.
Заказав коробку китайской лапши и чизкейк и успев за время, пока ехал курьер, посетить ванную, сварить кофе и призадуматься, как же пережить следующий день, я плюхнулась в кресло, где недавно спал Тропинин.
Тихо запищал домофон — прямо скажем, непривычный звук для моей квартиры. В последнее время мои гости как-то умудрялись просачиваться в парадную без использования этого нехитрого приспособления. Молодой парень, получив лишние полторы сотни на чай и пожелав приятного аппетита, убежал развозить еду таким же полуночникам. А я вывалила «завтрак» на тарелку и, поставив кофе рядышком, пожалела, что Тропинин прикончил коньяк, он был бы как нельзя кстати. Собственно в этот момент тишину квартиры нарушил стук в дверь.
Я замерла с вилкой, обмотанной лапшой, у самого рта. Затылок заныл, как и живот. Сейчас до моего уставшего от кошмаров последних дней мозга дошло! Так сказать, обрушилась вся неприглядная правда жизни! Мне дважды угрожал опасный преступник. Я уже познакомилась с его кулаком и ножом, оставившим легкий порез на щеке. А я слишком безучастно, наплевательски к этому отношусь!
Однажды мы с Томой смотрели политический триллер, совещаясь по поводу того, кто же виновным окажется. Угадала Тома: интрига, закрученная вокруг смерти, больших денег и власти, где каждый в каждом видел врага, получила простое разрешение — случайность — важную персону убил воришка, даже не желавший того, лишь неудачно попавший не тем предметом не по той части тела. Подруга тогда долго потешалась, заявив, что я боюсь политиков и олигархов больше воров и наркоманов. Меня действительно в этой истории до сего момента больше напрягал Тропинин. А теперь он стал призрачной дымкой, милым ветерком на фоне набирающего силу торнадо.
Стук повторился. Так обычно делала Тома, если знала, что Абрикос спит.
Руки мелко задрожали. Все чувства обострились до гипертрофированных размеров.
На цыпочках подойдя к двери, я заглянула в глазок и, охнув, быстро зашумела замком. На пороге стояла бледная, растрепанная Тома в черном свитере и брюках. Прямо как на поминках. Да еще и глаза на мокром месте. Она сделала два быстрых шага и обняла меня, крепко-крепко.
— Том! — зашептала я испуганно. — Что случилось?
— Ты где была? Мы вторую ночь трясемся! Телефоны выключены. На работе тебя нет, — гневно зашипела подруга, а потом вдруг шмыгнула носом. — Прости, Сонь. Я дура. Да, мне страшно. У меня Наташка, и Славка, и Андрей… Но не должна была я так уходить. Андрюша мне тут мозг прочистил. Я даже не представляю, каково тебе сейчас!
— Но у вас-то все в порядке?
— Все нормально, — кивнула Томуля.
— Как же ты меня напугала! — я крепко обняла подругу.
Все закончилось соплями, которые мы на пару наматывали на кулаки. Я рассказала подруге про Олега, про мать Димы, про Светлану. Про то, что Тома и ее семья должны пока держаться от меня подальше. Томуля слушала и возмущенно сопела. Она все никак не могла успокоиться. Предложение о чае было встречено кивком.
Звонок в дверь я не слышала, набирая воду в чайник. А вот хриплое, мужское: «Где она?» заставило меня дернуться, я так испугалась за подругу, что пулей вылетела в коридор.
У входной двери стояли Тропинин и Тома. Он, как и она, был бледен, тяжело дышал, не отводя взгляда от заплаканного лица моей подруги.
— Виталий Аркадьевич? — удивление мое было безгранично.
Ровно через удар сердца я оказалась в объятиях под яростным сиянием зеленых глаз. Тропинин сжал руки, вытеснив чуть ли ни весь воздух из легких, и впился в губы. Нежности в этом поцелуе было ни на грош, одна давящая сила и злость. Я была в таком шоке, что даже желудок, до этого распевавший песни о голодной жизни и вселенской несправедливости, замолчал и сжался.
Его пальцы больно царапали плечи и спину, путаясь в распущенных волосах, путая их, дергая. Но в какой-то момент я утонула в этой жесткости. От него пахло сигаретами, автомобильным ароматизатором, дорогой и ветром, когда живешь в Питере — знаешь, как пахнет ветер, это ни с чем несравнимый запах озона. Тропинин кололся обозначившейся щетиной, от него едва тянуло коньяком и тем парфюмом, что запомнился мне с тех пор, как он подписывал сделку.
Почему-то опять мелькнули мысли об Италии, в которой я была лишь раз, и почему-то мне теперь казалось, что она пахла именно так, этой неповторимой гремучей смесью, особенно жаркой летней ночью. Не хватало, правда, вина и соленого привкуса моря, где звезды отражаются в темной воде, а водяная гладь стремится слиться с небом так, что разделить их горизонтом я бы не смогла.
Глава 14
В тот момент, когда он приник к моим губам, мне стало наплевать на все: на то, что Тома стоит с широко открытыми глазами и смотрит на нас, что целует меня тот, от кого разумнее держаться подальше. Все здравые мысли ушли на второй план. Да, что там! Далеко за тот горизонт, что я искала между небом и землей.
Сработала химия. Мои пальцы утонули в его волосах, а тело мое хотело быть как можно ближе к его. Ведь в его глазах плескалось столько облегчения…
В умных статейках в Интернете пишут, что мужчина сразу определяет женщину, которую хочет. Для него внешность — важнейший фактор, даже, скажем, первостепенный, чтобы там не плели про душу и прочее.
А для женщин определяющим является… А что для нас определяет мужчину? Уверенность, сила, ощущение того, что он хочет и может потянуть такую вещь, как тебя, и, черт его дери, момент! Да, момент! Удачнее время выбрать было сложно, я так устала бояться и переживать, я устала быть одинокой, а кольцо рук Тропинина отгородило меня от всего мира железным занавесом.
Но!
Эйфория от поцелуя схлынула быстро, собственно, в тот момент, когда я сделала глубокий вдох и поняла — от Тропинина коньяком не веет, от него им разит. Обладатель аромата Италии был пьян, и описание «в стельку» к нему подходило более чем… Более, чем хотелось бы любой нормальной бабе, организм которой отреагировал на жадность его желания.
Одновременно с осознанием состояния мужчины, у которого откуда-то брались силы сжимать меня в объятиях, я с ужасом тормознула свою ногу на середине его бедра. Тропинина остановить было труднее, мужская рука довершила начатое, заставив мою ногу замереть на его бедре. Однако, это все, на что ему хватило сил. Уткнувшись мне в шею, он промычал что-то нечленораздельное и начал заваливаться.
И если у мужиков есть инстинкт добытчика, который позволяет притаскивать мамонтов в пещеру, то у женщин точно наличествует поколениями выработанный рефлекс спасать покорителя мамонтов от позорного падения после празднования победы над представителем семейства слоновых.
Правда, Виталий Аркадьевич весил несколько больше меня, и рухнуть бы ему, но судьба была к победителю благосклонна, и рядом оказалась Тома.
По инерции сделав пару шагов, с нашей помощью конечно, господин Тропинин приземлился на диван, и, в чем был, по-детски подсунув ладонь правой руки под щеку, моментально отключился.
— Давно я так не развлекалась! — Тома покрутила головой, разминая шею. — Это что такое было?
— Это Виталий Аркадьевич Тропинин, — сдавленно выдала я.
— Вот «это»? — Тома ткнула пальцем в любимца бизнес-фортуны, совершенно позабыв о культуре и манерах.
Я закивала.
— А какого, прости, он тебя чуть в коридоре… — замялась подруга, подбирая слова, — не оприходовал? — и с подозрением уставилась на меня. — А ты еще и отвечала… — глаза сузились. — Два дня! — ко мне уже повернулись, многозначительно приподняв брови. — Соня?
— А если я рядом прилягу, это остановит допрос? — кивнула я на Тропинина.
— Размечталась! — рявкнула подруга. — Мы тут переживаем, места себе не находим, а ты?
— Да, я, как бы, сама не ожидала, — почему-то стало смешно, и я прыснула.
Накопленное напряжение, страх, дальность любимого Абрикоса, труп Светланы, болезнь Валентины Алексеевны, попытка взять на себя все то, что, по сути, было не моей проблемой, бессонная ночь, голод, радость от того, что Тома тут, странное поведение Тропинина, все это вылилось сначала в тихий, но плавно нарастающий по громкости истерический хохот, который я никак не могла остановить.
Томуля смотрела на меня, как на сумасшедшую, но я ничего поделать не могла. Слезы лились по щекам сплошным потоком, а смех раздирал грудь. Подруга махнула рукой и пошла на кухню. А я уселась на пол рядом с диваном, на котором сладко почивал виновник половины моих страхов, и рыдала от смеха.
Более-менее я успокоилась лишь спустя минут десять и двух стаканов воды.
— Диван тебе испачкал ботинком, — грустно выдала Тома.