Я с тоской оглядела свое незавершенное дело, но упускать случай поговорить с Тропининым тоже не хотела.
— Если только никуда не надо будет идти, — гардероб-то мой беден.
— Надо будет, — он протянул руку и нежно отвел пальцами за ухо локон, выбившийся из смастеренного мною пучка волос на макушке. — Но недалеко, и о дресс-коде можешь не переживать. Это небольшой ресторанчик с прекрасной кухней.
— Итальянской? — улыбнулась я.
Тропинин вернул улыбку, став похожим на того мужчину, что принес корзинку со сладостями, которые Сливка с Абрикосиком угомонили с нашей, конечно же, с Томой помощью, за три дня.
— И итальянской тоже. Ресторанчик принадлежит моему другу. Он — отличный повар, это его хобби, и он не любит ограничивать себя национальностью блюд.
— То есть узбекский плов могут подать вместе с рататуем?
— Если войдет в раж, — пальцы его замерли на моей щеке. — Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?
Я чуть отстранилась.
— Двадцать минут.
Брови Тропинина дрогнули.
— Сколько? — голос его был полон удивления и недоверия.
— Долго? — ответила вопросом на вопрос.
— Я ожидал услышать цифру не меньше часа.
— Могу оправдать ваши ожидания, и оставшиеся сорок минут изучать всю эту, как вы ее нелестно обозвали, макулатуру.
— Через полчаса в гостиной, — он усмехнулся уголком губ и вышел из комнаты.
А я выдохнула.
Из одежды у меня были с собой юбка, блузка и кофта (пора бы уже и домой к родному шкафу). Волосы я заплела в аккуратную косу.
— Выглядишь как школьница, — припечатали меня в гостиной через полчаса.
Я пожала плечами.
— Простите, вечернего платья в моем гардеробе не оказалось.
— А я разве сказал, что плохо? — поинтересовались с усмешкой.
Он помог мне надеть пальто, хотя раненой рукой старался двигать меньше. Накинув шарф, я последовала за Тропининым, полагая, что мы посидим в утробе железного коня, но мужчина на улице галантно предложил мне локоть, на который я несколько удивленно положила свою ладонь, и мы пошли вдоль набережной в сторону Невского проспекта.
Было уже темно, свет фонарей игрался в замерзших лужах, стеклах автомобилей и домов, темное небо было подсвечено тысячами огней огромного города. Ветра не было, царило какое-то удивительное морозное спокойствие, такое редкое для города на Неве.
Ушли мы недалеко; всего-то через пару домов, в одном из собратьев-особнячков, нас встретил неприметный вход, появившийся здесь вопреки первоначальному строительному плану, но, надо сказать, все было сделано изящно, совершенно не испортив архитектуры здания.
В пальцах Тропинина мелькнула пластиковая карта, которая оказалась ключом, дверь открылась, и я оказалась в крохотном уголке Италии или Испании или юга Франции. Никаких особых изысков: стены и прочие предметы интерьера выкрашены в белый цвет, что после серо-темного Питера резануло глаз, но человек, оформлявший помещение, с любовью отнесся к своему детищу. В небольшой комнате было всего три столика, точнее они там угадывались, каждый стоял в своей нише за деревянной ширмой. Растения в кадках, на стенах, на полу и подоконниках настоящие, живые, цветы источали едва уловимый аромат. Никакого пафоса, душевность и уют, кажется, откроешь окно, а там переливается всеми оттенками синего Средиземное море, соперничая в мастерстве подбора красок с небом, игравшимся голубыми цветами.
— Вита? — из комнаты, прятавшейся за крохотной стойкой, показался удивленный мужчина в белой рубашке и светлых брюках. — Быть того не может!
Он выглядел моложаво, но было ему уже хорошо за шестьдесят, глаза выдавали, хотя задор в них никуда не делся.
— Может, Рома. Обещал же, что загляну, — Тропинин пожал протянутую ему руку.
— Рад. Как Элона? Как Сергей? Как Шурка? — мужчина был обрадован приходу Тропинина искренне. Я вспомнила, как Виталия Аркадьевича называл, господин, улетавший в Дубай, там тоже звучало «Вита». Ясно теперь, что это не акцент, так называли Тропинина те, кого он считал друзьями, те, кто был приближен к его прошлому и к его семье.
— Шурка женился, ждут первенца. Мать у них, помогает, чем может, — поведал Виталий Аркадьевич. — Сережа в Москве с матерью.
— Здоровья твоему семейству, Вита, — Роман приложил руку к сердцу. — А кто вы, очаровательная леди? — оба мужчины обратили взоры на меня, причем друг Тропинина кидал на последнего заинтересованные взгляды.
— Софья, это мой близкий друг, Роман Васильевич, лучший повар Северной Венеции.
— Возвысил прямо до небес, и совершенно безосновательно — пожурил Тропинина Роман Васильевич. — Приятно познакомиться, Софья.
Мои пальцы чуть сжала удивительно сильная рука.
— Мне нравится очаровывать молодых девушек своим умением, — лукаво улыбнулся Роман Васильевич, наклонившись к моему уху, доверительно сообщил. — Мужчины, красавица, приходят и уходят, а любовь к хорошей еде живет с нами всю жизнь.
— Не поспоришь, — улыбнулась я и сжала его руку в ответ.
— Проходите, — радушный хозяин, приобняв меня за плечи, повел за ближайшую к стойке ширму.
Столик был не большой, а вот стулья удобными и массивными, крохотная вазочка и салфетница — все, чем могла похвастаться поверхность стола.
Тропинин скинул свое пальто, повесил на вешалку, стоявшую у входа в наш кабинетик, и шагнул ко мне, его руки накрыли мои, приготовившиеся распутать длинный шарф, пальцы ослабили узел, а я почувствовала себя ребенком, или… Об этом лучше не думать. Но от его прикосновений по коже пробегали крохотные электрические разряды. Я чувствовала это даже через ткань пальто и толстую вязку шарфа.
Роман Васильевич отодвинул стул, помогая даме занять место у стола. Тропинин уселся напротив.
— И чем же ты нас сегодня удивишь, Роман Васильевич? — Виталий Аркадьевич достал из кармана телефон и, отключив звук, положил экраном вниз.
— Ох, Вита, ты же знаешь, Марьяша с мужем по всему миру мотаются, как неприкаянные. Вот недавно зазвали меня в Мексику. После этого бедно-богатого пестрого ада, Питер кажется еще серее, чем был, и роднее, все больше в этот город влюбляюсь, после каждой поездки. Грядут, дорогие мои, самые тяжелые месяцы, хочется весны, тепла, остроты чувств, — кажется, это был намек. — Узнал и попробовал хороший рецепт мексиканского кошачьего супчика. Сытный, что так важно в нашем климате. Предложу энчилады в соусе моле, остренько, пробирает. Выбор вин предлагаю гостям.
Тропинин кинул на меня задумчивый взгляд.
— На твой вкус, Рома, мы с Соней с Мексикой не знакомы, тебя доверяем целиком и полностью.
Это «мы» из его уст прозвучало как-то интимно. Или во мне проснулся параноик, или… Так, я — не параноик.
Роман Васильевич исчез. Минуты заполнились тихой музыкой, которую я даже не услышала, когда вошла. Наверняка жанр и исполнитель зависят от настроения хозяина, сейчас это были мягкие переливы аккордеона и гитары. Каждый вздох отдалял звук, а каждый выдох приближал, это создавало удивительный эффект того, что музыка живет вместе с тобой, в тебе.
Чуть откинувшись назад, Тропинин с любопытством посмотрел на меня. Зеленые глаза лукаво поблескивали.
— И почему же теперь не понравились гостевая комната?
— Такое впечатление, что вас этот вопрос занимал всю ночь? — пошутила я.
— Отчасти так и есть, тебе не понравилось мое творчество, — усмехнулся Тропинин, как-то по-мальчишески.
— Мне не не понравилось, просто там как-то холодно, — подобрала я правильное слово. — Как в плохую погоду в Питере.
— Когда я жил тут, на Фонтанке, это была моя спальня. Видимо, мое душевное устройство мрачнее, чем мне думалось.
— Вам не нравится общий стиль квартиры, раз вы сделали спальню отличной от других? — удивилась я.
— Модерн обладает большим удобством на мой взгляд, я привык к комфортной простоте.
— А по мне так английский стиль просто изумителен, такой семейный, уютный. Это забавно звучит с учетом того, что в Англии я никогда не была. Для меня это стиль романов Джейн Остин.
— Поклонница мистера Дарси? — улыбнулся Тропинина.
— Мистер Дарси… Ммм… Таких мужчин, на мой взгляд, существовать не может, которые в определенном возрасте, при сложившемся характере, притом, что они чего-то добились, вдруг пересмотрят свое отношение и поведение. Я, скорее, поклонница Элизабет, она ближе к реальности, характер, на мой взгляд, она не меняла, а лишь сумела преодолеть предубеждение и позволить обновленной версии Дарси войти в ее сердце.
— У тебя тоже предубеждение против мужчин, находящихся выше тебя по социальной лестнице? — Тропинин сощурился.
— Нет, у меня предубеждение против всех мужчин. Уж исторически так сложилось, что женщинам приходится быть гибче, приходится с большим мириться и меняться. Хотя, стоит отметить, что границы сейчас размываются. Если сравнивать поколение моих родителей и мое.
В наш импровизированный кабинет вошел Роман Васильевич. В руках его сияли гранями высокие бокалы, занявшие место возле нас с Тропининым.
Густое рубиновое вино наполнило каждый из них на треть.
— А Роман Васильевич, и правда, так хорошо готовит? — спросила я, понизив голос, едва повар ушел.
— Божественно, — кивнул Виталий Аркадьевич. — У него талант. Раз попробовав блюдо, он может приготовить абсолютно идентичное. Он как-то умеет улавливать все нюансы вкуса, специи, соль, ингредиенты. Но он считает себя скорее подражателем, нежели поваром, говорит, что придумывать что-то свое не умеет.
— Вряд ли он получает большой доход от трех столиков? — я пристроила бокал на салфетку. Вино было великолепным, терпким, сочным, я почувствовала, как оно побежало по венам после первого же глотка.
— Роман Васильевич более чем обеспеченный человек. Ему доставляет удовольствие готовка сама по себе. Это закуток для друзей и знакомых.
— Укромное место, где вы обсуждаете важные сделки и правите миром? — улыбнулась я.
Тропинин усмехнулся.
— Нет, у Ромы не принято говорить о делах, в том то и дело, что у него говорят о семьях, друзьях, событиях вне бизнеса.