С ним было поразительно легко и интересно. И дело было не в вине. Мы действительно не затронули вопросов его деятельности. Виталий Аркадьевич рассказал историю особнячка, в котором и разместился семейный ресторанчик, приютивший нас, легенду о призраке старика-сторожа, который до сих пор ищет свои ключи, бродя из помещения в помещение. Для Питера такие сказки не новы, мистикой тут пропитано все. Но Тропинин умел рассказывать, а не просто отдавать приказы, и быть недовольным.
Кошачий суп оказался наваристым, обжигающе горячим и потрясающе вкусным. Своеобразная мексиканская шаверма была остра, но специи не убивали аромата превосходного мяса и овощей.
Роман Васильевич каждым своим появлением давал нам новую тему для разговора. И во многом темы касались Тропинина и Питера. Оказалось, что детство Виталия Аркадьевича прошло в той самой квартире на Фонтанке, правда, тогда это была действительно квартира, а не целый этаж. Прошло оно и на крышах Серого города, которые для подростков были теми же улицами, в его подвалах и бомбягах, сирены, которыми мальчишки раздражали весь окрестный люд.
Мать Тропинина, имя которой с легким придыханием произносил Роман Васильевич, оказалась доцентом кафедры иностранных языков. Наш повар сокрушался по поводу того, что молодой Тропинин нервы ей подпортил основательно.
Я даже не думала, что мне будет так интересно и легко, что я будто смотрю пьесу. И в конце героям хотелось аплодировать, побыть восторженным зрителем.
Но в какой-то момент настроение Виталия Аркадьевича изменилось. Я почувствовала это нутром. Задумчивость пришла на смену веселости.
— Расскажи мне о себе, — голос его был тих, и сказал мужчина почему-то это с акцентом.
— Вас вряд ли интересует, какой садик я посещала и какую школу окончила, — взяв в руки салфетку, я решила занять руки.
— Ты права, мне интересно, чего ты хочешь от жизни, Соня? — вопреки правилам приличия он положил локти на стол, сцепив пальцы в замок и смотрел на меня выжидательно.
— Это почти так же, как спросить про смысл жизни, — я посмотрела Тропинину в глаза. — Хочу, чтобы у меня и Абрикоса было завтра. Когда ты — родитель, и, притом, единственный, жизнь, ее смысл смещаются на твоего ребенка.
— А чего ты хочешь для себя? — он подался чуть вперед.
— Лично для себя, — я задумчиво закусила губу. — Когда-нибудь сдать экзамен и занять вакантную должность. Работать на себя.
— Почему когда-нибудь? Почему не сейчас?
Я усмехнулась своим мыслям.
— У меня есть друг. При всей любви и уважении к нему, он полный профан в юриспруденции. Но его брали на работу в такие крупные фирмы, что все понимающие люди поражались. Да, долго он там не держался. Но все же. Обаяние, честный, прямой взгляд, положительный ответ на вопрос о том, что он знает все и обо всем. Я так не умею. Если иду на экзамен, собеседование, я должна быть уверена, что знаю все. Что ко мне не подкопаются. Поэтому и откладываю, я не уверена в том, что смогу ответить на все вопросы.
— То есть ты неуверенная в своих силах трусиха, — его губы сложились в улыбку, и мой внутренний параноик заподозрил в ней некую толику презрения. — Хороший доход. А что же еще ты хочешь, Соня?
— Всегда мечтала заняться танцами. В детстве я почти четыре года посещала бальные танцы. Даже что-то выигрывала, а сейчас уже и не помню ничего.
— А что мешает сейчас? — улыбка «эта» так и осталась на его губах.
— Надеюсь, что проблемы. И, может быть, когда они разрешатся, я исполню свою мечту, а может так и оставлю мечтой. Ведь нужна же человеку мечта, — мне хотелось сменить тему разговора или вообще уйти.
— Тебе нравится искать отговорки.
Мне он вдруг стал казаться холодным и колючим, хотя тон его остался таким же мягким, а может, потому что он говорил правду. Я действительно искала отговорки.
— Ты полезла во все эти дела с квартирой из-за денег? — он откинулся на стуле.
— Нет, — ответила я твердо, мне так показалось, по крайней мере.
— Тогда зачем? Ты сказала Варкову, что муж не помогал, и мать его вас не навещала после развода. Тогда зачем, Соня? Это неразумно и нерационально.
— Его мать, в смысле мать бывшего мужа, она — беззащитная старушка.
— Но она жила без тебя, и то время пока вы были женаты, и потом.
— Но не в такой же ситуации?! Вы намекаете, что если бы я не полезла, вам бы не пришлось со мной нянчиться? — мнительность выкарабкалась наружу.
— Нет, я спросил, зачем ты стараешься помогать людям, которым до тебя не было дело?
— Потому что мне ее жалко. Я так же одинока, как и она. И кто, если не я, поможет ей?
— Это дает тебе возможность считать себя правильной и особенной? — Тропинин сложил руки на груди.
— Может быть, — я посмотрела ему в глаза. Мне очень захотелось уйти. Казалось, что все то время, пока мы ели и пили, говорили, он собирал меня как пазл. И теперь увидел картинку целиком и сделал свои выводы.
Тропинин заговорил, а я от каждого его слова внутренне съеживалась все сильнее.
— Если разобрать тебя на составляющие, ты ничем не будешь отличаться от других. Ничем. Не способнее, не красивее, не умнее. Ты глупа в своей наивности, слепа в гордыне. Тебя устраивает твоя жизнь, твоя ниша, разве ты бы захотела что-то менять? Ты откладываешь все на потом. Ты боишься отказов и провалов, так, Соня? Если бы я предложил тебе быть вместе, что бы ты сделала? Испугалась? Согласилась, но подумала бы, что можно что-то с этого «поиметь». Правильно, но чтобы ты поимела: дорогу в нечто большое или деньги? Ведь от мотивации в таких случаях зависит и успех отношений, ты ведь это понимаешь?!
Сердце сжалось, кулаки сжались. Прекрасный вечер превратился в попытку раскатать меня. Но, по крайней мере, этот фарс закончится сейчас.
— Виталий Аркадьевич, вы абсолютно правы. Жизнь приучила меня к страху, особенно, когда я уже была не одна, когда у меня появилась дочь. Потому что я за нее отвечаю. Мой ребенок никому не нужен кроме меня. Да, я не смогу предложить ей столько, сколько вы своему сыну, и не заменю ей отца. Мой расчет гораздо горше вашего. Да, я боюсь отказов, и не всегда уверена в себе. И кстати, если бы вы вдруг мне предложили, я бы испугалась поначалу, потом подумала бы, и если бы я вдруг согласилась, я бы даже этот дурацкий язык выучила, я бы постаралась соответствовать, потому что я интерес к жизни не потеряла, я потеряла веру в чудо. Мне пришлось самой покупать Алые Паруса и корабль строить. Потому что даже тот, кто твердил, что любит меня, не сдвинулся бы и на сантиметр. Это я приехала в Питер к Диме. Не приехала, и он бы погрустил и нашел бы другую. Я захотела ребенка. И я не жалею. Может, моя дорога, усилия и мечты не так глобальны как ваши. Но они мои. И да, мне приходится довольствоваться своей нишей, потому что надо думать о том, что мне и Абрикосу завтра есть, и на что покупать жетон на метро.
Я швырнула салфетку.
— У нас больше не получится с вами нормального разговора, Виталий Аркадьевич.
— Потому что ты ждешь от меня только плохого.
— Не правда.
— Правда. Ты настроена на это. Для тебя финалом наших отношений будет расставание месяца через три, угадал? Ничего серьезного, просто секс. Опять угадал? Ты, вполне возможно, даже ждешь от меня привычных ухаживаний, но я не ухаживаю за женщинами, Соня.
— Я заметила. Видимо плохой опыт сказывается, — я уже не смотрела ему в глаза.
— Права, мне хватило того, что я потратил годы и уйму душевных сил на человека, который просто выкинул меня из своей жизни.
— Виталий Аркадьевич, вам больше не стоит переживать. Жизнь уже доказала, что земля круглая.
Я встала.
— Я не отпускал.
Я оперлась руками на спинку стула, встав за нее как можно дальше от него.
— А я не нуждаюсь в вашем разрешении. В этом разница между Лёней, Артемом, Анной и даже вашей женой и мною.
Я обошла стол, и направилась было к выходу, но его стальные пальцы сжала мое запястье.
— Давно ты на работу не устраивалась, Соня, — его улыбка вызвала прилив ярости. — Стрессовые ситуации ты переживаешь весьма странно.
— Стрессов у меня уже предостаточно. А у нас тут разве собеседование?
— Самое натуральное, — его руки окружили меня. — Я был груб, прости.
— На правду не обижаются. Отпустите меня, пожалуйста.
— Нет. Не хочу и не буду, — горячие ладони забрались по кофту и заскользили по спине. — Мне тоже тяжело, Соня. Я хочу, чтобы у нас с тобой получилось нечто большее, чем просто секс. Я в это верю сильнее, чем хотелось бы. Хочу верить, что ты не обманешь моих ожиданий. Я уже оступался. И сейчас не могу позволить себе ошибиться. Ты слышала, какой я тебя вижу, но чувствую я тебя своей, необходимой, правильной, честной, твердой, нежной. Я схожу по тебе с ума. Понимаешь? Нас с тобой обманывали, и мы как никто оценим то, что может быть между нами.
Зря я подняла на него удивленные глаза, его губы накрыли мои, и кислороду вместе со здравыми мыслями в доступе к мозгу было отказано. Его поцелуй был жадным и собственническим. А я вспыхнула как спичка, обвила его шею руками и не могла оторваться. Это было страшно и потрясающе, восхитительно и больно, потому что в чудеса я все же не верила.
Глава 19
Ладонь Тропинина скользнула за пояс юбки, а мои пальцы сминали ткань пиджака на его плечах: я сошла с ума, опьянела, меня приводила в исступление неспособность противостоять его запаху и вкусу. Я стала ведомой и послушной, подчиняясь движению его рук, прижимаясь все ближе, желая ощутить его до конца. Даже не верилось, что так бывает. Если я такая не особо красивая и не шибко умная (что, судя по моим действиям, факт очевидный), почему же тогда его дыхание сбилось, а пара моих жалких попыток отстраниться утраивали силу его объятий, это с его-то до сих пор перебинтованной рукой.
Не хочу думать, чем бы это все закончилось, если бы мой телефон не запел песню сверчков в летних сумерках, а солист «Несчастного случая» не затянул скороговоркой песню «Аркадий», стоически ассоциирующуюся у меня с Варковым.