овую трубку? — он зачем-то похлопал себя по карманам пальто, видимо по привычке в поисках телефона.
— Нет, конечно, — пожала я плечами. — А где Виталий Аркадьевич? — это вопрос меня интересовал сильнее всего.
— У Виталия Аркадьевича… — он замялся, — сложности, — и, подумав, добавил, — семейные.
— Что-то с Сережей? — сердце у меня екнуло, так себя ведут, когда что-то происходит с очень близкими людьми, о «не очень близких» в тот момент забываешь. А из всей родни Тропинина я знала только о сыне.
— Нет, — развеял мои страхи Артем. Пояснений от него я так и не услышала.
Мы вышли на свежий воздух. Вокруг переливалась и бурлила Петроградка. Я глубоко вздохнула и наконец озвучила то, о чем размышляла, пока мы спускались.
— Я могу поехать к подруге?
— Зачем? — удивленно покосился на меня Артем. — Вас ждут на Фонтанке. Когда у Виталия Аркадьевича появится время, он с вами свяжется.
Спорить я не стала, если честно находясь в подавленном состоянии, как и всегда, когда планы, которые лелеешь целый день, с треском проваливаются. Пока Артем рулил, бегал по делам, а потом опять рулил, я с безучастным видом ковырялась в телефоне. Тома выложила в социальной сети в группе детского сада фотографии с представления, где малыши задорно аплодировали Иванушке-дурачку и его приключениям в поисках любимой лягушки. Мне захотелось вместо Германии слетать в родные края, желание накатило с такой силой, что даже обожгло глаза непрошенными слезами.
Анна Александровна встретила меня в гостиной, экономка была уважительна и приветлива, будто пыталась компенсировать неловкость ситуации. От ужина я отказалась, попросив лишь стакан чая с ромашкой и кефир, и, абсолютно без задней мысли, направилась в свои покои в «отсеке» для обслуги. Анна Александровна, решив, что я задумалась, тормознула меня в самом начале пути сообщением, что одежда моя приведена в надлежащий вид и в гардеробной комнате в спальне заняла положенное ей место, как и все мои вещи, причем экономка демонстративно кивнула в направлении спальни Тропинина. Уж не знаю, как вещам, но было ли там место мне, я уже была не уверена. Он ведь даже не позвонил…
Приняв душ и забравшись в огромную кровать, я приютилась у самого края, подальше от половины Тропинина. Суть романа, который я пыталась читать, ускользала, и я забросила это неблагодарное занятие. Телефон так и оставался немым: ни звонков, ни сообщений.
Конечно же, мне не спалось. Дурацкое состояние, когда не можешь из-за внутреннего разброда ничего делать, даже убежать в царство Морфея. Я долго крутилась юлой, сбив простыни, пару раз вставала и оправляла труд горничных. Но в итоге сон и усталость все же победили.
Меня разбудили руки. Пальцы скользили по обнаженному плечу. И я, лежа с закрытыми глазами, могла поклясться, что меня пристально изучают два зеленых глаза.
Его дыхание чуть щекотало кожу моей руки, которая, как выяснилось после приподнимания век, была рядом с его лицом.
В темноте спальни, где на нас падал лишь рассеянный свет из окон, мы лежали с минуту, смотря с Виталием друг на друга. Спустя эту самую минуту он наклонился и легко коснулся моей руки губами.
— Прости, что не позвонил. Был очень тяжелый день, — его голос был хриплым и уставшим.
— Все в порядке? — мой был не лучше.
— Теперь да, — он пододвинулся ближе. Запах сигарет и кофе защекотал нос, хотя могу дать руку на отсечение, что Тропинин не курил. Да если вдруг и курил, вряд ли отдавал предпочтение женским сигаретам с сильным запахом и вкусом ментола. Его волосы пропахли этим дымом. — Я хочу тебя, Соня.
Его рука скользнула под одеяло, притягивая меня к мужчине.
Он был очень уставшим, это чувствовалось в движениях и в дыхании. Он, несомненно, учитывал то, что вроде бы как должен доставить мне удовольствие, но его хватило ненадолго, а мне состояния экстаза было не достичь, слишком высока моя зависимость от эмоциональной стороны, и хотя я ощущала нежность и принимала ласки, но заставить мозг отключиться была не в моих силах. Посему я просто обняла его, уткнувшись губами в плечо, а думала совсем о другом. О том могу ли я… Нет, не так! Имею ли я право спросить, что же такого произошло, что Тропинин даже не позвонил? С одной стороны мы знали друг друга без году неделю, а с другой он сам был инициатором отношений такого рода. В общем Тропинин сладко спал, положив мне руку на бедро, а я нашла новый повод бодрствовать, так и не решившись открыть рот.
Было почти четыре утра, когда я плюнула на попытки заснуть. Забрав телефон тумбочки н и вынырнув из-под руки мужчины, я выскользнула из кровати, накинула длинную кофту, которую захватила из дома, и, плотно закрыв дверь, прошла к утопавшей во мраке кухне.
Хотелось чая с сахаром и лимоном, уютного места, где можно спрятаться ото всех и побыть одной. На ум пришла лишь комната, в которой я квартировалась до переезда в апартаменты Тропинина.
На кухне имелся кулер (обнаруженный мною еще прошлой ночью): ждать, когда закипит чайник, не пришлось, пусть заварку и не так прихватит, но зато быстро. Комната оказалась открытой, убранной и какой-то унылой после роскоши всех остальных помещений. Зато порадовал широкий подоконник с плотными шторами и видом на двор-колодец, где стояли-поблескивали в лучах фонарей, точно лоснящиеся спины огромных жуков — крыши машин. В шкафу нашелся плед, который меня грел целых две ночи. И усевшись на подоконник, я завернулась в его теплое нутро и тихо-тихо включила музыку, сама едва ее слыша. Но память прекрасно воспроизводила все аккорды и слова песен. Так легче думалось. В окнах старых домов не было света, лишь на первом этаже за плотными шторами угадывалась лампа. Там либо сидел консьерж, либо охрана.
А город спал.
Телефон вдруг заверещал гораздо громче, чем ему полагалось для нежной мелодии флейты любимого «Пастуха», я вздрогнула и, повернув экран, захлопала глазами с непривычки от яркого света. Входящий вызов от Виталия Аркадьевича, время — полшестого утра.
— Да, — сказала я почему-то шепотом.
— Соня, — у него был взволнованный голос, — где ты?
— Недалеко от кухни, — решила не сдавать пока своего укрытия. — Сейчас приду.
Соскользнув с подоконника и кинув плед на кровать, я поспешила по коридору. В сторону спальни.
Тропинин был в гостиной в своих незабвенных штанах с растрепанной шевелюрой, сжимая в кулаке телефон, он смотрел в сторону коридора, откуда должна была появиться моя персона. Он так и остался стоять между столом, чья поверхность превратилась в загадочное лесное озеро, тонувшее в ночи, ищущее света звезд, правда, безрезультатно и темным пятном дивана. Мне пришлось подходить самой.
— Я читала, не спалось, и не хотела разбудить, — лучше сразу пояснить.
— Ты расстроена, — он констатировал факт, не спрашивал.
— Нет, — покачала я головой. — Не совсем понимаю, как себя вести в данной ситуации. Это не расстройство и не обида. Непонимание, скорее.
Он тяжело вздохнул, и, обойдя меня и стол, упал на диван спиной к окну и ко мне.
— Тебе придется это терпеть, — судя по интонации, он горько усмехнулся. — Пока я не свыкнусь с мыслью, что ты есть в моей жизни. Пока не осмыслю в полной мере, что мое молчание может тебя задеть. Сумеешь?
— Не знаю, — я положила ладони на прохладный подоконник и засмотрелась на улицу. — Мне сложно обещать. С учетом того, что происходит в моей жизни, я чувствую себя в ловушке. Я могла бы в подобных случаях, когда ты… не можешь, уезжать к себе. Здесь… без тебя, я не в своей тарелке.
— Ты права, возможно, так было бы легче, для тебя, — согласился Виталий Аркадьевич.
Повисла пауза. Тишину нарушали лишь бегущие стрелки старинных часов, украшавших собой комод. «Жителями» этого сложного механизма были крохотные фигурки, стилизованные под дам и королей, валетов и тузов, бронзовые диковинки проезжали по замысловатому маршруту два раза в сутки, все остальное время прячась внутри изящного карточного домика.
— Но, пойми меня правильно, я рад, что все случилось именно так. Если оно и есть, так называемое провидение, то оно было на моей стороне. Ты появилась в моей жизни, пожалуй, в один из самых сложных моментов, когда, уверен, я выбрал бы неправильный вариант и ненавидел бы себя за это.
Я обернулась, посмотрев в темноту, туда, откуда шел звук его голоса.
— Ты уже второй раз спасаешь меня, Софья. Хотя нет, даже третий.
Если честно, я пребывала в полном непонимании. Но Виталий говорил искренне, это чувствовалось. Он однажды уже просветил меня о необходимости доверять ему. Мне же захотелось отпустить тревогу. Я подошла к дивану и села рядом с мужчиной, осторожно взяв его руку в свои ладони. Его пальцы сжали мои.
— Потерпи, Соня. Все наладится. Поверь, со своей стороны я приложу к этому все усилия.
И я поверила, даже не до конца понимая то, о чем он говорит.
Смоляков напоминал Варкову занозу, угодившую под ноготь: жутко нервировавшую, жутко болезненную и жутко недостижимую.
Почти подполковник поднял все и всех кого знал, но найти этого упыря никак не удавалось, зато интересным стало то, что поведал ему один из агентуры. Смоляков скрывался не только и не столько от органов правопорядка, сколько от тех, у кого руки были куда длиннее, чем у полиции — от своего собственного «начальства». Напрямую, конечно, информатор не сказал, да и вряд ли знал точно, но Смоляков потерял несколько месяцев назад товар на сумму с семью нулями и тянущую за собой всю эту связку «баранок» цифру, превышающую пять. За такие потери отвечают головой.
И, похоже, подозревал он в этом бывшего мужа новой Тропининской пассии. О том, что у этих двоих складываются отношения, которые после ухода Нонны Итальянец себе не позволял в силу крайне неприязненного отношения к женскому полу, недвусмысленно сказали и их приезд на ее разрушенную квартиру, взгляд Тропинина «просившего» не давить на Софью, и обнимашки, которые зафиксировало беспристрастное око видеокамеры.