Судя по выражению лица, вякать что-то против было глупо. Ничего страшного — покатаемся по городу и вернемся. Может, поговорим и все проясним.
Пока мы ехали в лифте, я заметила, что выглядит он как-то не так. И действительно, на нем были джинсы, вот уж не думала, что такое в его гардеробе водилось. Свитер и короткая куртка. У подъезда, изображая из себя белый Гелек, правда, с сильной натяжкой, стоял мой монстрик.
Меня усадили на переднее пассажирское сиденье, моя сумку была закинута на заднее, а Тропинин уселся за руль и одел очки. Надеялась же, несмотря на объем выпитого, что я себя контролирую, но нет, нижняя челюсть все же вниз поползла.
Черканув защитой по поребрику, он сполз с тротуара и стал петлять по дворам. Я украдкой осмотрелась, ища Лёню или Артема на худой конец, но мы были в машине одни. Вряд ли они добровольно заползли в багажник? Через десять минут машина вырулила на КАД и понеслась в сторону… как оказалась Пулково.
Прибыв в ярко освещенный аэропорт, я почувствовала себя Алисой в Стране Чудес. Мы подъехали прямо к терминалам. Тропинин вышел и поздоровался с подошедшим к нему мужчиной, хлопнул багажник, затем с заднего сиденья, обдав меня холодом, исчезла моя сумка, а потом пришла моя очередь. Правда, прежде чем вытянуть меня, Виталий открыл бардачок и достал два загранпаспорта.
Меня аккуратно, под локоточек, вывели из машины, оглядели с ног до головы и недовольно сморщили нос. Возле Тропинина стоял чемодан на колесиках, который подхватил наш провожатый. Я оглянулась и увидела, как за руль монстрика садится Артем, широко мне улыбнувшись.
Рамки. Досмотр. Регистрация. Девушка, сверявшая фотографию в паспорте и оригинал, как-то подозрительно на меня посмотрела (правда, уже в зоне вылета, узрев себя в зеркале туалетной комнаты, я не поняла, почему неотложку не вызвали сразу, хотя… понятно почему, рядом со мной стоял Тропинин, который явно ограниченно дееспособным или пьяным не выглядел). И Амбал — Перевозчик чемоданов оказался еще и работником аэропорта.
Мне без разговоров поставили штампик и отправили восвояси.
Когда в руки наконец-то попали мой паспорт и билет, я осознала, что Страна Чудес еще только ждет меня. Рейс «Санкт-Петербург — Венеция, Италия».
Он давно уже все сделал. В пустом паспорте, который я получила сразу после рождения Абрикоса, но выехать никуда не успела, конечно, красовалась итальянская виза. Неделю назад, я вроде подписывала заявление и сделала фото, даже забыв об этом.
Бизнес-класс самолета был крохотным — всего-то на четыре места, причем два соседних пустовали. Сам самолет был забит. Из эконом-класса, несмотря на поздний час, доносились детский веселый лепет, гул голосов, шорох одежды и щелчки застежек поясов и верхних багажных отделений.
Меня усадили возле окна. Сам же Тропинин сел рядом, скинув куртку и передав свою одежду и мое пальто симпатичной бортпроводнице. Та приветливо улыбнулась, спросила нужно ли нам что-то, но получив вежливый отказ, исчезла в салоне за нашей спиной.
— При всем моем к тебе хорошем отношении, начинают напрягать твои постоянные попытки сбежать, — на меня смотрели два чуть красноватых от лопнувших сосудов глаза.
— У всех свои недостатки, — ответствовала я, — и фобии, — а это было сказано тише.
Но Тропинин услышал и отвернулся.
— Ты же понимаешь… — начал было Виталий.
— Да, я все понимаю, — оборвала я Тропинина, глядя, как мигают огоньки на крыльях соседних самолетов.
— Сложно мне смоделировать ситуацию, когда женщина что-то понимает, — хмыкнул Тропинин.
Промолчала, все еще смотря в иллюминатор. Понятно, о чем шла речь. О том, что его не было со мной рядом.
— Ну, если что, труп мой опознавать надо будет лично, Виталий Аркадьевич, тут уж вам придется быть рядом, — я сказала это, повернувшись к нему.
Зеленые глаза сузились и зло блеснули. Но теперь промолчал он.
— Мы летим в Италию, — поставили меня в известность. А спустя минуту. — И что, не будешь возражать и возмущенно пыхтеть? — осведомились у самого уха.
Я покачала головой.
— Нет. Я очень хочу жить, Витя. Сейчас. Сегодня. Завтра. По-настоящему.
В горной области Италии (где у Вити был дом) мы провели целых четыре дня. Вместе, одни, если не считать женщины, которая появлялась и исчезала, а с ней появлялись чистое постельное белье, еда в огромном холодильнике и некая степень чистоты, которую я принципе пыталась поддерживать сама.
Добротный двухэтажный дом, деревянный, чем-то напоминающий шале, с просторным холлом-гостиной, с бесподобным видом из окна (и это сейчас, а летом, наверное, красота была неописуемой) заворожил меня своим уютом и простотой.
Мы делали все то, что делают обычные люди, когда им хорошо: спали, говорили, занимались любовью, гуляли, сидели в крохотных ресторанчиках, а некоторые даже пытались запомнить пару фраз на итальянском. Тропинин не насмехался над моей неумелостью, помогал, подсказывал. Он как-то изменился. Чуть-чуть, самую малость! Будто пытался себя пересилить в чем-то. И это стало понятно спустя день, когда мы сидели в маленькой пиццерии, полной непередаваемым запахом, который сам по себе способен был насытить.
Он рассказал о Нонне, которая предпочла его московскому бизнесмену, правда об этом, конечно же, упоминалось вскользь. Самой большой сложностью стал Сережа. Каким ударом было для отца мальчика то, что в то время как вокруг Вити крутились все от криминала до налоговой и ОБЭП, Нонна забрала сына. Как почти два года не давала видеться с малышом. И только получив первый чек, позволила прилетевшему в Москву Тропинину провести с мальчиком час.
Я тоже многое рассказала Вите о своей жизни, показала то самое письмо Димы. Но уже без внутренней дрожжи. Без страха. С нежностью к человеку, который хмуро двигал страничку пальцем. Мы стали осторожно, может, чуть трусовато, но все же, строить планы на будущее.
А я была собой, такой, какой и должна была бы быть, с оптимизмом смотрящей в будущее, нет в чудеса я не верила, но во что-то хорошее… А почему бы и нет?! Я не стремилась завоевать Витю или покорить. Это все равно лишь секунда, не удержишь того, кто захочет уйти, я теперь это знаю. И уж тем более я не буду искать никому оправданий. Даже себе. Я хочу меняться и развиваться, я готова к этому, я точно муха в смоле, которой судьба дала шанс не стать застывшим раритетом в янтаре.
Если примет Тропинин меня, то такой, какая есть.
Он чувствовал изменения, и, кажется, был не против.
Когда мы прибыли в Тессеру за окнами аэропорта кипела итальянская ночь, переливаясь огнями, а я смотрела на наше с Виталием отражение, ожидая вызова на посадку. Он был в темном пальто, найденном в закромах дома, и писал кому-то сообщение, а я улыбалась вполне себе милой женщине, которая сжимала локоть приятного мужчины, вспоминая замечательную куклу, которую прикупила в магазинчике в Венеции, где мы пробыли полдня до отлета. Малышке должна понравиться такая подружка, Сережке Витя тоже купил подарок — какой-то навороченный гаджет.
Объявили посадку, и все пассажиры нашего рейса двинулись к выходу. Я заторопилась вслед за Тропининым, сжавшим мою ладонь, но только накатила вдруг беспричинная дрожь, и я оглянулась. Шел дождь, но в то самое окно, возле которого мы ожидали вызова, билась мелкая белая крупа, точно питерский снег из моего сна, где между мной и чем-то очень страшным встал Витя.
Глава 25
Перелет вышел тяжелым: самолет нещадно трясло, отчего надпись «Пристегните ремни» с крохотного экранчика над головой практически не сходила. Витя хмурился, изучая бумаги, распечатанные еще в домике в Италии. Глаза у него сильно устали, но было очевидно, что оторвать мужчину от работы чревато проблемами. А для человека с благими намерениями особенно. Стюардесса принесла кофе, которое он опрокинул залпом. Это было очередным подтверждением гипотезы, что в данный момент его лучше не трогать. И как итог, я, не удержавшись, скользнула пальцами по его ноге, Тропинин будто очнулся, его поцелуй был сильным, коротким и требовательным, только требовал он, чтобы Вите не мешали.
Я оставила трудоголика в покое и отвернулась к окну, занявшись изучением темноты за стеклом иллюминатора и слушая аудиокнигу Карамзина об истории Государства Российского. Мне в тайне очень хотелось, чтобы Абрикос побыстрее пошел в школу, интересно было взглянуть на программу, которая, как говорят, сильно отличалась от того, что преподавали нам.
Огни Питера вспыхнули резко, как-то только мы, начав снижение, прошли щит из облаков, чтобы практически нависнуть над третьим по численности населения городом Европы.
Погода и здесь подкачала, самолет, пропустив взлетно-посадочные полосы и аэропорт, пошел на второй круг, скользя над дорогами и домами, превратившимися в точки света с черной дырой залива, устрашающе к Северной Столице подбирающегося с запада.
Кружили над городом мы минут двадцать, готовясь к посадке. В какой-то момент машина начала сбрасывать скорость, отчего гул моторов стал ниже и бил по нервам.
— Будем разбиваться? — спросила девочка, летевшая с папой в кресле позади нас.
Я вздрогнула и обернулась. Крошечка, почти как Абрикос, сидела на коленях у молодого мужчины с планшетом в руках. Отец же, уставшим голосом, одернул ребенка: «Что ты глупости говоришь».
Тропинин, постучав бумагами по коленке, выравнивая листы в более-менее аккуратную стопку, откинулся и закрыл глаза. Похоже, летать он тоже не любил. Хотя скорее просто устал.
Навстречу понеслись огни посадочной полосы. Толчок, и мы на земле, но еще не в безопасности. Еще секунда, и включен реверс. Турбины взвыли, тормозя металлическую птицу. Я вцепилась в руку Вити, как-будто, и правда, сейчас собралась умирать. Но машина лавировала между себе подобными, петляя в лабиринте разметки, понятной только пилотам. Из салона эконом-класса послышались хлопки. Всегда скептически относилась к этой придуманной непонятно кем традиции, но сегодня хотелось присоединиться.