О возможности экспедиции на Северный полюс я впервые услыхал, как уже упоминал, в 1930 году от Владимира Юльевича Визе. Выслушав его рассказ, я немедленно попросил Визе считать меня первым кандидатом на возможную вакансию радиста на Северный полюс.
К моему великому огорчению, дело оказалось не очень реальным. Когда в 1931 году В. Ю. Визе на конференции «Аэроарктики» поставил вопрос о создании дрейфующей станции и все участники конференции поддержали его, то немецкая фирма «Строительство цеппелинов» не выразила ни малейшего желания предоставить для этой цели воздушный корабль. А «контрольный пакет» в виде реально существующих дирижаблей был в руках этой фирмы. Нетрудно догадаться, что дело было отложено на неопределенный срок.
Все это выглядело неутешительно, и поэтому Советский Союз, ни на кого не рассчитывая, стал самостоятельно продвигаться к осуществлению великой цели.
Спустя некоторое время на борту «Сибирякова», когда мы проходили по Северному морскому пути, я услыхал о планах покорения полюса. На этот раз уже не международных, а советских. Отто Юльевич Шмидт, рассказывая о планах освоения Арктики, сообщил, что экспедиция на Северный полюс, с высадкой там небольшой группы научных работников, запланирована на последний год второй пятилетки.
Это уже деловой разговор! Конечно, я не преминул заявить о своем желании стать участником экспедиции, отлично понимал, что замыслы, записанные в пятилетних планах, когда приходит их время, становятся конкретными делами.
Третий раз вернулись к той же теме после гибели «Челюскина», во время дрейфа ледового лагеря. Времени там было достаточно, и мы с Отто Юльевичем Шмидтом и Петром Петровичем Ширшовым не раз беседовали на волновавшую нас тему. Двухмесячное пребывание в палатках на льду казалось нам вполне приличной практикой, обогатившей опытом, который в других условиях накопить было бы трудно. Иными словами говоря, мы рассматривали ледовой лагерь челюскинцев как своеобразную практику и модель будущей дрейфующей станции «Северный полюс».
Добраться до Северного полюса для настоящего полярника — мечта жизни. Неудивительно, что энтузиастов, готовых реализовать эту идею, сыскалось много. Решающую роль сыграл не энтузиазм отдельных личностей, а система, научный подход к решению проблемы. По инициативе О. Ю. Шмидта, С. С. Каменева и других руководителей советских арктических исследований острова и побережье советской части Северного Ледовитого океана были покрыты сетью полярных станций. Станции регулярно передавали информацию о погоде, состоянии льда, физике и химии моря. Не хватало только сведений из центра полярного бассейна — с полюса.
Штурм полюса начал О. Ю. Шмидт. К этому обязывали и положение руководителя, и душа романтика. Через год после челюскинского дрейфа Шмидт перешел к делам практическим. Он понимал: задача настолько серьезна и необычна, что решить ее в лучшем случае можно за два года, не быстрее.
К тому времени вопрос: лететь ли к полюсу на самолете или на дирижабле — уже не стоял. И слабые стороны дирижаблей, и сильные черты самолетов определились с достаточной очевидностью. Вопрос заключался в другом — как использовать самолет, ибо десанты, а такая экспедиция была десантной операцией, бывают и парашютными и посадочными. Одним словом, нужен был специалист по авиационным делам.
Вскоре Шмидта вызвал Сталин. 13 февраля 1936 года, ровно через два года после гибели «Челюскина» Отто Юльевич и несколько знаменитых летчиков, в том числе Леваневский и Громов, отправились в Кремль. Сталина интересовала проблема трансполярных полетов. Основные вопросы, которые он задавал, касались безопасности этих полетов. В такой ситуации, как говорится, сам бог велел Шмидту доложить о проектах организации станции «Северный полюс». Сообщение было встречено с интересом. Сталин принес глобус, предложив конкретно продемонстрировать, где и что предполагается сделать.
Советская авиация находилась на подъеме. Авиационная промышленность, созданная позже, чем в других странах, словно торопилась наверстать упущенное. Летчики и конструкторы стремились реализовать популярный лозунг тех дней: «Летать быстрее всех, выше всех и дальше всех». К тому времени, когда Сталин вызвал на доклад Шмидта, быстрее и выше всех мы уже летали — существовал самый быстроходный в мире истребитель. Поликарпова И-16, и совершили свои первые полеты советские стратостаты. Сталину хотелось как можно эффективнее и убедительнее продемонстрировать миру дальность советских самолетов. Возможности для этого были. Коллектив А. Н. Туполева дал «РД», двадцать пятый по счету АНТ. Оставалось вывести его на надлежащую трассу. Генеральная репетиция была уже проведена полетом на остров Удд, для которого, как знает читатель, я, находясь на Северной Земле, давал нужную информацию. Но теперь хотелось большего. Установление мирового рекорда дальности в сочетании с пролетом над полюсом было для этой цели делом весьма подходящим, а возможность гарантировать летчикам метеорологические сведения, от которых во многом зависел успех экспедиции, делало будущую станцию «Северный полюс» на редкость своевременной и нужной.
После подробного доклада Шмидта было принято решение поручить Главному управлению Северного морского пути организовать в 1937 году экспедицию на Северный полюс, а Наркомтяжпрому — изготовить необходимые для этого самолеты. Именно с этого момента я и оказался вовлеченным в орбиту дел экспедиции, развернувшихся незамедлительно…
Первым в работу по подготовке экспедиции включился Михаил Васильевич Водопьянов. По приказу О. Ю. Шмидта вместе с летчиком В. М. Махоткиным он 29 марта 1936 года вылетел на север. Задача летного отряда — найти место для будущей базы. Ею стал один из островов, откуда до полюса — рукой подать, девятьсот километров. Для самолета пустяк. Но именно эти девятьсот километров оказались в 1914 году непреодолимым барьером для Георгия Яковлевича Седова. Здесь, на этом острове, покоится прах отважного исследователя.
Близость к полюсу привлекла внимание организаторов экспедиции. В их глазах это было большое достоинство. Ведь чем ближе к полюсу опорная база, тем больше грузов могла взять наша экспедиция.
Найти базу — только половина дела. Гораздо трудное ее освоить, доставив туда грузы, необходимые будущей экспедиции. Вскоре после возвращения Водопьянова — а вернулся он 21 мая 1936 года — ледокольный пароход «Русанов» и пароход «Герцен» повезли грузы, необходимые для постройки на острове станции.
Это была очень сложная работа. Лед тем летом оказался тяжелее обычного. Приходилось искать кружные пути. Дважды подходил «Русанов» к острову и оба раза отступал. Выгрузку удалось организовать лишь с третьей попытки. И не самую удобную — грузы пришлось тащить на руках два с половиной километра, взрывая большие торосы, сбивая мелкие и наводя через трещины мосты. Когда кончилась эта адова работа, «Русанов» вернулся в бухту Тихую, где взял грузы с «Герцена». «Герцен» не мог совладать со льдами. Перегрузив все, что надо, с «Герцена» и пополнив запасы угля, «Русанов» снова пошел к острову, и все началось сначала.
Теперь на безлюдном дотоле острове закипела жизнь. Быстро строились жилые дома, радиостанция, мастерские, технические, продовольственные и хозяйственные склады, машинное отделение, баня, скотный двор… Большая группа полярников была оставлена на зимовку. Вершину купола ледника, возвышавшегося над островом, предстояло превратить в посадочную площадку.
Доставкой всего сложного хозяйства и строительством руководил И. Д. Папанин, а затем, закончив эту огромную работу, он отбыл на материк, оставив начальником зимовки Яшу Либина. После совместной работы на мысе Челюскин, где, к слову сказать, с ними зимовал и Евгений Константинович Федоров, Либин в глазах Папанина был стропроцентно проверенным человеком. Отличный товарищ, смелый полярник, он вместе с Федоровым совершил поход с мыса Челюскина на реку Таймыр по местам, которые в то время на карте выглядели белыми пятнами.
Поход был трудный. Эти районы и сегодня не очень-то населены, тогда же это были совершенно нехоженые земли. От мыса Челюскин до реки Таймыр далеко. Добираться туда пришлось сначала на собаках по тундре зимним путем, а потом идти по реке против течения на маленьком клипперботе и еще пешком. Чтобы не пользоваться пышными словами о героизме, которые я не люблю, скажу, что это был сильный номер, с большой долей риска.
Папанин знал, что оставляет на острове не только смелого человека и опытного полярника, но и отличного организатора. И действительно, Яша Либин и другие воспитанники и выученики Ивана Дмитриевича, оставшиеся готовить наш плацдарм для овладения полюсом, показали себя лучшим образом. К тому времени, когда Папанин, организовав базу, вернулся на материк, стало ясно, что врачи не разрешат Владимиру Юльевичу Визе трудную зимовку, которой он ждал так много лет. Медицина возражала категорически, наотрез, и было решено, что станцию «Северный полюс» возглавит И. Д. Папанин.
Весной 1936 года, когда происходили эти важные события, я, как уже известно, читателю, зимовал на Домашнем. Именно туда и пришел запрос Папанина: можно ли шить полярное обмундирование по размерам моей одежды, оставшейся в Москве?
Конечно, можно! Я немедленно отправил жене телеграмму, чтобы в качестве эталона был передан мой лиловый костюм, тот самый, который я сшил в Японии после прихода туда «Сибирякова», не доглядев, что из такого же материала заказал себе костюм и Ширшов.
Эталон оказался удачным. Вернувшись с острова Домашнего, я обнаружил, что сшитые по нему полярные туалеты сидят на мне отлично. Но мало того — я не обнаружил самого эталона. Костюм исчез. Впрочем, нет худа без добра: это избавило меня от необходимости опасаться, что вдруг мы с Ширшовым появимся где-нибудь, одетые как близнецы.
Следующая радиограмма, предлагавшая прислать пожелания по поводу создания специальной радиоаппаратуры, окончательно убедила: в своих предположениях я не ошибся и на полюс обязательно попаду.