Наконец, если возможно, было бы желательно получить от господина Префекта рекомендательное письмо гонфалоньеру Флоренции… Такое письмо мне необходимо, поскольку я заинтересован поработать в одном из дворцовых залов, а заказ на роспись дается гонфалоньером. Прошу Вас получить его для меня. Надеюсь, что, узнав о моей просьбе, господин Префект исполнит ее. Передайте ему бесконечную признательность его бывшего слуги и famulus. Ваш Рафаэль, художник из Флоренции».[41]
Видимо, говоря о цене за картину, Рафаэль имел в виду «Мадонну под балдахином». Не совсем понятно, какую работу на доске он просит прислать. Но самое главное, ему не было известно, что папа в гневе лишил своего племянника Франческо Мария звания префекта. На разглашение кровавой драмы был наложен запрет, и дядя Симоне не стал ничего сообщать о ней, оберегая племянника от излишних потрясений.
Из письма можно также понять, что Рафаэль еще больше утвердился в желании поработать в зале Большого совета дворца Синьории, оставленном двумя соперниками, и у него уже созрела идея будущих росписей. Он продолжал искренне надеяться на помощь своих высоких покровителей. Его еще больше подзадорило письмо от болонского мастера Франческо Франчи. Вместе с благодарностью за присланные рисунки к письму был приложен восторженный сонет, послуживший своего рода напутствием Рафаэлю накануне резких перемен в его жизни:
Не Зевксис я, не Апеллес,
Хотя не обделен судьбою.
Но где равняться мне с тобою,
Любимцем женщин и Небес?
О Рафаэль, в тебе воскрес
Афин и Рима дух весною.
С твоей божественной рукою
Тягаться сможет только Зевс.
Что ж будет в зрелые года,
Когда окрепнет юный гений
И воссияет как звезда
Получив обещанное приглашение из Рима и не дождавшись ответа от гонфалоньера, Рафаэль покинул Флоренцию, оставив изрядно наскучившую ему «Мадонну под балдахином» с непросохшей краской. Он отправился навстречу своей последней римской эпопее, которая растянется на двенадцать лет, и это будут годы его подлинного триумфа.
Глава XIVНачало римской эпопеи
Точная дата прибытия Рафаэля в Вечный город неизвестна. Можно только предположить, что он объявился там после отправки из Флоренции упомянутого выше письма от 21 апреля 1508 года дяде Симоне Чарла, но до написания письма своему болонскому другу, художнику Франческо Франче, чей сонет его взволновал и еще сильнее подхлестнул в желании отправиться в Рим, откуда и послано 5 сентября письмо Франче. Его оригинал утерян, но искусствоведу Мальвазия удалось его обнаружить и опубликовать в 1678 году в своей известной книге о болонской школе живописи. Хотя это письмо считается апокрифом, приведем его, так как в нем содержится немало достоверных сведений о Рафаэле, его связях и первых шагах в Риме:
«Дорогой мой мессир Франческо! Только что получил через экспедитора Бадзотто Ваш портрет, доставленный в целости и сохранности, за что я Вам бесконечно благодарен. Он прекрасен и так правдоподобен, что, глядя на него, впадаю в обман, словно вижу перед собой Вас во плоти и даже слышу Ваш голос. Прошу меня извинить за затяжку с отправкой моего автопортрета согласно договоренности из-за навалившихся на меня дел. Я мог бы послать портрет, написанный кем-нибудь из учеников, а затем поправить в нем кое-что, но это не годится. Более того, ничто и никто мне не поможет сравниться с совершенством Вашего портрета. Простите великодушно, но Вы сами не раз испытывали, что значит быть несвободным, обязанным заказчику и т. д.
С тем же экспедитором, возвращающимся к Вам через шесть дней, посылаю другой рисунок, значительно отличающийся, в чем Вы сами убедитесь, от предыдущего, на рождественский сюжет, который пришелся Вам по вкусу, хотя все мои работы Вы так расхваливаете, что вгоняете меня в краску. Высылая теперь сущую безделицу, прошу принять ее как доказательство моей к Вам любви и уважения. Если в ответ получу Вашу Юдифь, то помещу ее среди самых дорогих мне вещей.
Монсеньор датарий из папской канцелярии с нетерпением ожидает обещанную Вами малую Мадонну, а кардинал Риарио большую, о чем Вам сообщит тот же Бадзотто. Я тоже буду ими любоваться и, как всегда, испытывать истинное наслаждение при виде Ваших работ, преисполненных красоты, благочестия и такого мастерства, какого не увидишь ни у кого. Не падайте духом и руководствуйтесь присущим Вам благоразумием. Верьте, что Ваши огорчения я переживаю как свои собственные. Продолжайте любить меня, как и я люблю Вас всем сердцем. Всегда готовый к услугам Ваш Рафаэль Санцио».[43]
Монсеньор датарий, о котором говорится в письме, – это молодой оборотистый тосканец Бальдассар Турини из Пешии, удачливый коллекционер. С ним у Рафаэля завязались настолько тесные доверительные отношения, что он был назван им душеприказчиком в завещании. А вот упомянутый также кардинал Риарио – это тот самый прелат, которому юный Микеланджело ловко всучил своего «Спящего Купидона» как античное изваяние.
С тех пор как Леонардо и Микеланджело покинули Флоренцию, оставив там свои великолепные картоны, она постепенно утратила свое главенствующее положение в искусстве и центр притяжения переместился в папский Рим, куда стремились попасть многие мастера в предвкушении выгодных заказов, и прежде всего для изучения античной культуры, интерес к которой рос повсеместно. Со временем сформировавшаяся римская художественная школа явилась основой классического стиля и недолго продлившегося так называемого золотого века, воспетого поэтами.
В те годы в Риме всюду давали о себе знать следы тысячелетнего глумления над памятниками античной культуры. Известно, что, собираясь впервые посетить Вечный город, Петрарка опасался, что открывшиеся взору руины и запустение разочаруют его и, как он писал в одном из писем, «унизят величественный образ, созданный воображением». Кричащее несоответствие между воображаемым образом величественного Рима, созданным в основном посредством изучения произведений авторов глубокой древности, и истинным его обликом долго еще сохранялось и пугало приезжих.
В первой половине XV века Рим посетил Альберти, оставивший подробное описание сохранившихся античных сооружений и памятников культуры. Он автор первой топографической карты города. Тогда же там побывали Брунеллески и юный Донателло, сделавшие обмеры многих античных капищ и изваяний, что позже нашло отзвук в их творчестве. Например, мощное перекрытие римского Пантеона, воздвигнутого в 27 году до н. э. в эпоху правления императора Августа его зятем консулом Агриппой по проекту Аполлодора Дамасского, вдохновило Брунеллески и послужило ему образцом при возведении грандиозного купола над флорентийским собором Санта-Мария дель Фьоре, а конная статуя Марка Аврелия сподвигла Донателло на изваяние для Падуи грозной фигуры кондотьера Гаттамелаты на коне.
Рафаэль, получивший долгожданное приглашение папского двора, не мог не подивиться в первые дни своего пребывания тому, что осталось от былого величия Рима. Живописные развалины Форума, где паслись козы, Колизей, ставший пристанищем бродяг и разбойников, или руины великолепных дворцов на Авентинском холме, превращенные в притоны разврата – все это не обескуражило молодого художника. Его богатое воображение при виде торчащей из груды мусора беломраморной руки какого-то изваяния, словно взывающей о помощи, или вырвавшейся на поверхность земли из векового заточения капители дорической колонны тут же воспроизводило их в первозданном великолепии, и он твердо решил, что отныне его долг художника и христианина во что бы то ни стало возродить утраченную красоту.
Полученное им приглашение прибыть в Рим явилось результатом дворцовых интриг, участниками которых, кроме придворных, были непримиримые соперники Браманте и Микеланджело, высоко ценимые Юлием II. Первому удалось внушить папе мысль о том, что прижизненное возведение гробницы – плохая примета. Зная о нелюбви молодого строптивого скульптора к живописи, он все же сумел уговорить папу поручить именно Микеланджело росписи в Сикстинской капелле в надежде, что тот потерпит провал и окончательно дискредитирует себя как творец и тогда само собой всплывет имя земляка и дальнего родственника – Рафаэля, на которого Браманте делал ставку как на верного союзника в противостоянии с Микеланджело, открыто выступавшего против всех его градостроительных проектов.
В преддверии предстоящих военных походов против некоторых итальянских правителей, отказывающихся признавать верховенство Рима, папа Юлий II приостановил на время сооружение гробницы в соборе Святого Петра, дав обет достойно увековечить память своего дяди Сикста IV, который возвел тридцатилетнего племянника в сан кардинала, присвоив ему почетный титул Сан-Пьетро ин Винколи, и тем самым открыл путь к ватиканскому престолу. Он загорелся идеей расписать фресками гигантский мрачный свод Сикстинской капеллы, построенной дядей, который производил тягостное впечатление. Но Микеланджело наотрез отказался браться за росписи, доказывая папе, что ему, скульптору, имеющему дело с грубым камнем, негоже заниматься столь тонким искусством, как фресковая живопись, и вместо себя предложил Рафаэля, заявив, что искусство молодого урбинца снискало ему всеобщее признание во Флоренции. Об этом разговоре он сам вспомнил на старости лет, когда диктовал свои воспоминания ученику Асканио Кондиви, поведав о непростом отношении к личности Рафаэля, с которым у него так и не получилось взаимопонимания, и возникшей ссоре с папой из-за отказа браться за фрески и бегстве из Рима от папского гнева.