Рафаил накрутил на палец шнур и глубоко вздохнул. Он представил себе розы. Красные, розовые и желтые розы. Из горла, наполняя Склеп с низкими нотами, полилась знакомая песня, которую он всегда напевал себе под нос.
Он напомнил себе, что это Гавриил. И его братья. Это Откровение… а за ним последует убийство. Рафаил положил руку на каменный пол, рядом со своим согнутым коленом. Почувствовал под ладонью гладкую твердость камня. Вспомнил, как много раз Рил называл его имя, и ту легкость, которую мужчина непременно ощущал в груди, когда узнавал, что настала его очередь убивать.
Изо всех сил сдерживая пробудившиеся в его душе мятежные инстинкты, Рафаил опустился на второе колено. Каменный пол был холодным. Из-за капюшона его затрудненное дыхание эхом отдавалось у него в ушах и кружилось в замкнутом пространстве. Напрягшись всем телом, он ожидал, когда Гавриил начнет. Ему необходимо было встать на ноги. Необходимо было подняться с пола, с колен. На него тут же потоком хлынули воспоминания… воспоминания о том, как когда-то его держали за шею и насильно трахали в рот. Он помотал головой, стараясь прогнать эти образы.
Розы… Он сосредоточился на розах…
Гавриил приглушил музыку, и пение монахов превратилось в отдаленный гул. Из-под опущенного капюшона Рафаил наблюдал за тем, как Гавриил потянулся к свитку, лежащему на позолоченном блюде в центре алтаря. Пергамент, как всегда, был перевязан красной лентой. Красный — как символ пролитой крови. За грех, который вскоре свершится.
Затем воцарилась тишина.
Рафаил следил за ногами Гавриила, шагающими мимо шестерых Падших. Мимо Вары, Уриила, Селы, Дила…. и, наконец, мимо Михаила. Гавриил остановился перед Рафаилом.
— Встань, — властным голосом произнес Рил.
В теле, словно лава, вскипел темный адреналин. Рафаил откинул капюшон и взглянул на Гавриила. Его брат смотрел на него сверху вниз, сверля его взглядом своих голубых глаз. Внимание Рафаила переключилось на свиток, и у него раздулись ноздри. Свиток с именем его следующей жертвы. Гавриил подождал, пока Рафаил медленно встанет на ноги. С той самой минуты, как Падших привезли в поместье, Гавриил все время заставлял их держать себя в руках. Все время доказывать ему, что они достаточно контролировали свою тягу к убийствам, чтобы их можно было спокойно выпускать за пределы поместья, когда появлялась подходящая жертва. Это было пыткой. Постоянно ждать и бороться с желанием сбежать из уединенного поместья и убивать, и трахать, кого захочешь.
Разумеется, никто из них не был обязан подчиняться Гавриилу. Они могли уйти в любой момент. Но не делали этого. Заключили со своим праведным братом соглашение. В детстве Гавриил спас их от Бретренов. Он пожертвовал своей будущей карьерой католического священника, напал на отца Куинна, и все ради того, чтобы последовать за своим младшим братом в глубины ада. Он терпел насилие, издевательства священников, пытки. А также то, что его раздели, заклеймили, сравняли с землей… и лишь для того, чтобы спасти их и так уже проклятые души. Души своих приемных братьев, которых он никогда бы не пожелал себе, но всегда был рядом с ними.
Этот парень был настоящим святым. И Падшие были преданы Гавриилу… не важно, чего им стоило сдерживать свои самые низменные желания. Их самоограничение ― самое малое, чем они могли отблагодарить брата за все, что тот сделал для них. Без Гавриила они все давно уже были бы мертвы.
Получив от Гавриила свиток, Рафаил увидел в его глазах то же, что и всегда: что-то похожее на боль. Рафаил не понимал этого. Ему никогда не понять, что чувствовал в эти моменты Гавриил. По мнению Рафаила, их лидер излишне переживал обо всем. Он был слишком неиспорченным. Трудно было представить себе человека, который отличался бы от них больше, чем Рил. После спасения из Чистилища, Вара частенько подкалывал его и называл «ангелом». Прозвище не в бровь, а в глаз.
Ангел, добровольно заточивший себя в логове демонов. Демонов, далеких от раскаяния и забирающих души.
― Откровение даровано, ― объявил Гавриил.
Один за другим, остальные братья поднялись на ноги. Пока они снимали капюшоны, Рафаил развязал скрепляющую свиток красную ленту. Бросив ее на пол, где та растеклась неровным пятном, словно кровь, которую он очень скоро прольет, Рафаил развернул пергамент и прочитал имя. Оно было написано по самому центру безупречным каллиграфическим почерком Гавриила.
Энжела Бэнкфут.
― Торговка маленькими девочками, ― сказал Гавриил. ― Заработала миллионы, похищая девочек из их домов, а после продавая их в индустрию сексуальных услуг.
Рафаил ухмыльнулся.
Будет забавно прикончить эту Энжелу Бэнкфут.
Он подошел к каменной купели, на которой была выгравирована эмблема Павших ― меч с крыльями ангела. Купель предназначалась не для святой воды, как те, что стояли в церкви Невинных младенцев. Она олицетворяла собой подлинный ад. В ней не крестили детей и не освящали воду, чтобы благословлять прихожан. Купель Падших пожирала имена будущих жертв, заранее отправляя их в преисподнюю, поскольку знала, что вскоре за именами последуют и их души. Зачарованный оранжево-красным пламенем, Рафаил приблизил лицо к обжигающему огню. Он с наслаждением ощутил на коже приятное жжение.
Рафаил бросил свиток в огонь. Он смотрел, как пламя пожирает бумагу, уничтожая буквы, образующие имя той суки. Когда он повернулся, Гавриил протянул ему коричневую кожаную папку. В ней была вся информация о жертве. Такая папка вручалась каждому брату, получившему Откровение. Все необходимые данные, чтобы найти и вдоволь наиграться с заслужившей это жертвой, а потом положить конец ее жизни.
Один за другим братья кивнули ему головой. Акт безмолвного поздравления. Но Рафаил видел на их лицах зависть и разочарование от того, что это не они будут терзать очередную прогнившую душу и наслаждаться симфонией ее криков. Гавриил вернулся к алтарю. Все Падшие смотрели на него. Когда он кивнул, братья опустили головы и начали читать заповеди Падших.
― Не убивай невинного. Не сбивайся с праведного пути Падших. Не приводи жертву в Райскую усадьбу…
Когда заповеди слетели с губ Рафаила, он с трудом сдержал желание помчаться в свою комнату, чтобы остаться в одиночестве. Чтобы начать подготовку к операции.
Он улыбнулся про себя.
Начиналось время охоты. Она была почти такой же приятной, как и само убийство. Почти.
Гавриил подошел к церемониальному колоколу и потянул за веревку. Колокол зазвенел, и звук завибрировал у Рафаила в костях. Он уставился на веревку, и его улыбка стала еще шире. Стоило закрыть глаза, и он возвращался к истокам своего падения. Снова чувствовал себя тем двенадцатилетним мальчиком, который не видел в смерти ничего особенного. И больше не мог сдерживать желания кого-нибудь умертвить.
Рафаил до сих пор во всех подробностях помнил, как обмотал красной веревкой тонкую шею Гэвина. Присмотревшись ко всем ученикам школы Невинных младенцев, он, наконец, решил, что его первым станет Гэвин. Тем самым, с кем Рафаил потеряет девственность — свою девственность по части удушения. Если закрыть глаза еще крепче, Рафаил мог даже почувствовать на пальцах грубые волокна веревки того церковного колокола. Алые нити, что ласкали его ладони, когда он крепко обматывал ею горло Гэвина. Круг за кругом, под раздающийся в ушах колокольный звон. Рафаил резко втянул в себя воздух, почувствовав, как в бандаже снова набух член. Прокручивая в голове удушье и судорожное дыхание Гэвина, он пришел в экстаз. В мельчайших деталях помнил, как Гэвин цеплялся за обрывки сознания, пока Рафаил все туже и туже натягивал веревку — ровно настолько, чтобы лишить Гэвина жизни, но не повредить трахею. Рафаилу было необходимо, чтобы шея оставалась безупречной, без переломов и повреждений. Истинная красота убийства заключалась в оставшемся после него совершенстве. Элегантность медленной смерти без увечий.
Удушение было идеальным вариантом.
Внезапно Рафаила охватило желание поскорее начать охоту. Воспоминание о том, как он душил Гэвина, пробудило его чувства и вернуло к жизни дьявольского зверя, владевшего его почерневшей душой. С последним ударом колокола Рафаил бросился в раздевалку и, повесив монашескую рясу, направился к лестнице. Извилистые каменные ступени только сильнее распаляли пламя предвкушения. От отрывистых, круговых движений его дыхание стало резким и превратилось в череду напряженных вдохов и выдохов.
Добравшись до Нефа, Рафаил остановился. Он раскрыл папку, положив ее на огромный деревянный стол, за которым Падшие устраивали свои трапезы. Первое, что он увидел, это фото той суки. Энжелы Бэнкфут. Стройная, высокая блондинка, накачанная силиконом, ботоксом и филлерами. Но ему было насрать на ее лицо и даже на фигуру. Все его внимание сосредоточилось на ее шее. Он склонил голову набок. Шея была подходящего размера. Не настолько тонкой, чтобы стать той самой наиболее волнующей его мишенью, но как раз такой, чтобы сделать это убийство достаточно сладким и насытить ревущую у него в сердце тьму.
С отвращением скривив губы, Рафаил уставился на ее волосы. На ниспадающие ей на плечи обесцвеченные пряди. Не такие длинные, каких он жаждал. Несмотря на жуткое разочарование, Рафаил сжал в кулаки лежащие на столе ладони, закрыл глаза и глубоко вздохнул. Взяв себя в руки, он снова сосредоточился на папке. И ухмыльнулся, увидев, где любила развлекаться эта сучка.
Это место Рафаил знал, как свои пять пальцев.
Энжеле Бэнкфут нравились извращенные игры. К несчастью для нее, Рафаилу тоже. Эта мразь понятия не имела, что ее ожидало.
— Ну? — спросил Села.
Рафаил выпрямился, и его обступили братья. По крайней мере, пятеро из них. Гавриил все еще был в Склепе, наверняка молил Бога простить его душу за то, что он возложил на Рафаила эту миссию. Его живьем сожрет эта ненависть к себе ― муки от осознания того, что он был судьей и присяжным чьей-то души.
Очень глупый ход. Богу не было места в их жизни, в этом поместье. Он давным-давно бросил их всех, позволив своим выродкам избивать и трахать его и братьев, от чего они стали еще более чокнутыми, чем прежде.