окликнула дочь, но Энн снова промолчала. Марта вздохнула и поднялась в ее комнату. Энн лежала на кровати, уставившись в потолок, и, казалось, не заметила появления матери.
— Что с тобой, девочка? Я же спрашивала тебя, кто звонил.
Энн перевела на мать взгляд больших голубых глаз.
— Бадд, — холодно ответила она.
— Бадд? Бадд Эббот? А я думала, ты с ним больше не встречаешься.
— У него новая машина, он собирается покататься и через полчаса заедет за мной.
Марта раздраженно всплеснула руками.
— Я не понимаю тебя! Совсем не понимаю. Ты же сама рассказывала, как он приставал к тебе и все такое… И после этого снова встречаться с ним?!
Энн рывком села на кровати и зло взглянула на мать.
— Тебе, наверное, хотелось бы, чтобы я встречалась с моими благородными друзьями, так? Вроде тех, кого я знаю по школе и у кого богатые родители?
— Что с тобой сегодня? — удивилась Марта. — Почему ты не можешь встречаться с…
— Я скажу тебе почему! — чуть не взвизгнула девушка. — Сейчас я тебе скажу! Потому что мне стыдно, вот почему! Мне стыдно и за район, в котором мы живем, и за этот жуткий дом. Мы могли бы и не жить здесь — я хорошо это знаю. Я слышала по телевидению, что сказал отец. И о фирме, которая принадлежит тебе, и о доходах, которые ты получаешь! А мы живем в этой помойной яме, в этой отвратительной развалюхе. Теперь меня не удивляет, почему отец почти никогда не бывает дома. Да я не удивлюсь, если он вообще перестанет у нас появляться.
— Энн, о чем ты говоришь, подумай! Какое отношение имеет дом к…
Энн поднялась и, с трудом сдерживая слезы, побежала в ванную, повторяя:
— Хорошо, хорошо, мама, забудь, что я сказала! Не обращай внимания! Через несколько минут зайдет Бадд, а я хочу переодеться и привести себя в порядок.
Девушка хлопнула дверью, и Марта услышала шум льющейся воды. Что, в самом деле, происходит с ее девчушкой? Откуда у нее такие настроения? А тут еще встреча с этим Эбботом, словно Энн не знает, что он за парень и как легко молоденькой девушке нажить с ним беду. Вот если бы узнал отец, что его дочка катается с таким парнем в новой машине…
На лестнице Марта вдруг остановилась. На память ей пришли слова Энн о том, что отец почти не бывает дома, об «отвратительной развалюхе», о деньгах, которые якобы зарабатывает ее, Марты, фирма, и обо всем остальном. Стоя посредине лестницы, Марта впервые серьезно задумалась над всем, что услышала сегодня утром во время телепередачи, когда Джек Рафферти отвечал на вопросы Объединенной следственной комиссии конгресса.
Глава седьмая
Уже семь раз подряд избиратели-республиканцы одного из штатов на Восточном побережье страны посылали в сенат Хэмилтона Тилдена. Высокий, плотный, со снежно-белыми волосами и здоровым цветом лица, шестидесятипятилетний сенатор являл собой традиционный тип консерватора-политикана, каким в действительности и был. Тилдену нравилось, когда в прессе его называли одним из последних представителей «старой гвардии», и гордился, если кто-нибудь добавлял к его имени: «республиканец типа Гувера». В комиссию его направили как одного из старейших по стажу членов сената, но он и сам хотел попасть в нее — еще до того, как понял, какие возможности для саморекламы тут заложены.
Сенатор враждебно относился к профдвижению и не скрывал этого. И не только потому, что, по его мнению (конечно, ошибочному), точно так же относились к профдвижению избиратели, которых он представлял, но и в силу своих убеждений. Сенатор соглашался, что рабочие нужны, что без них не обойдешься, однако с пеной у рта возражал против существования «всяких там профсоюзов», считая их такими же, хотя и видоизмененными, монополиями, как все те промышленные гиганты, которые в начале текущего столетия были поставлены под наблюдение правительства в соответствии с законом Уолша.
Несмотря на чванливость и склонность к пустопорожней болтовне, сенатора нельзя было назвать дураком. Наоборот, он обладал и умом и определенными взглядами, хотя вот уже лет двадцать не обновлял и не пополнял свой умственный багаж. Это не мешало ему, однако, оставаться политиком-реалистом, умеющим, когда нужно, пойти на компромисс.
В отличие от некоторых других членов комиссии Тилден тщательно ознакомился с материалами расследования, внимательно изучил результаты работы следователей, не раз подробно побеседовал с главным юрисконсультом. Он хорошо понимал, что трибуну комиссии можно с успехом использовать для резкой критики профсоюзов, всячески раздувая вопиющие злоупотребления профсоюзной верхушки. Впрочем, он понимал и другое: что, вообще-то говоря, это палка о двух концах, поскольку хозяева часто были виноваты в беспорядках не меньше, чем профсоюзное руководство.
Тилден не сомневался, что кое-кто из членов комиссии — особенно сенатор Эрли, сам некогда профсоюзный работник, — приложат все усилия, чтобы не позволить скомпрометировать профсоюзы в целом, и потому готовился любой ценой отстаивать интересы предпринимателей и директоров. Он считался с Эрли, даже, пожалуй, уважал его, несмотря на различие политических взглядов, но собирался всячески мешать ему и тем самым дать возможность Эймсу до конца использовать все без исключения добытые следователями материалы о злоупотреблениях и взяточничестве.
Бывая в Вашингтоне на сессиях в Капитолии, сенатор, когда позволяло время, завтракал в ресторане «Харви» — здесь для него всегда оставляли столик. Обычно он выпивал стаканчик крепкого виски, чуть разбавленного водой, и плотно закусывал, хотя потом частенько страдал желудком.
Однако в тот день сенатор ел совсем мало и вовсе не пил виски: он хотел избежать обычных последствий плотного завтрака и после перерыва обязательно присутствовать на заседании комиссии. Кроме того, он решил вернуться в зал заседаний пораньше и заблаговременно переговорить с председателем комиссии и Эймсом. Сенатор так и сделал, однако ему пришлось просидеть в одиночестве чуть не полчаса, пока в специально отведенной для них комнате не стали собираться члены комиссии.
К счастью, первыми пришли именно Эймс и Феллоуз, и ему удалось побеседовать с ними до возвращения других. Торопливо поздоровавшись, Тилден сразу же заговорил о том, что его интересовало больше всего.
— Какой неожиданный поворот событий! — заметил он. — Совершенно неожиданный.
— Да, да, — довольно равнодушно согласился Феллоуз.
— Меня Рафферти уже давно перестал удивлять, — с некоторым самодовольством заявил Эймс. По обыкновению Тилдену показалось, что главный юрисконсульт держится слишком уж надменно, но на этот раз он подавил чувство раздражения.
— Разумеется, — продолжал Тилден, — нам теперь придется пересмотреть нашу стратегию.
— Вовсе нет, сенатор, — возразил Эймс.
— Видите ли, мой мальчик… — Тилден с трудом заставил себя сохранять дружественный тон. — Видите ли, вы должны понять, что положение полностью меняется. Используя согласие Рафферти выступить с показаниями, мы можем получить ответы на многие из вопросов, на которые отказались отвечать предыдущие свидетели. В конце концов он первый профсоюзный деятель, изъявивший такое желание. Полагаю, мы должны пойти ему навстречу и сосредоточить наше внимание на конкретных фактах практической деятельности профсоюзов. Не все материалы, собранные вами с такой компетентностью, имеют в создавшейся ситуации существенное значение. Если я не ошибаюсь, их предполагали использовать лишь потому, что никто не ожидал согласия Рафферти отвечать на вопросы. По-моему, было бы напрасной тратой времени интересоваться, по крайней мере сейчас, его связями с различными бизнесменами и промышленниками. Поскольку Рафферти согласился давать показания, в нашу задачу входит выяснить все, к чему он имел самое непосредственное, самое прямое отношение.
— Мы так и намерены поступить, — подтвердил Эймс, — и, если не ошибаюсь, именно ради этого и создана наша комиссия. Я только не вижу причин, почему мы должны спускать на тормозах…
— Сенатор Тилден, я убежден, вовсе не предлагает смазать какую-то фазу следствия, — перебил его Феллоуз. — Лично же я, — он повернулся к своему коллеге и слегка улыбнулся, — лично я склонен согласиться с Эймсом и считаю, что нам следует придерживаться уже выработанной стратегии. Согласие Рафферти отвечать на вопросы не дает нам оснований отказываться от нашего первоначального плана.
Сенатор Тилден покраснел и кашлянул.
— Я вовсе не предлагаю спускать что-то на тормозах, — раздраженно заявил он. — Но нельзя же отрицать, что Рафферти всего навсего дешевый агитатор и мелкий жулик. Все, что он расскажет о своих отношениях с промышленниками и бизнесменами, будет продиктовано чувством предубеждения. Он профсоюзный деятель, и я предлагаю сосредоточить внимание на вопросах, касающихся только профсоюзных дел.
— Мы подробно займемся ими, — согласился Эймс. — Вместе с тем придется выяснить все, что касается отношений Рафферти с промышленниками и бизнесменами, и мы будем заниматься этим, как намечали ранее.
Сенатор Феллоуз, чувствуя назревающую ссору, жестом призвал Эймса к молчанию, повернулся к Тилдену и взял его за руку.
— Дорогой Хэмилтон, — сказал он. — Я знаю, вы полностью доверяете мне и как председателю комиссии, и как вашему старинному другу и коллеге и считаете меня объективным человеком. Так вот, как человек объективный я полагаю, что нам и дальше надо вести следствие в духе наших первоначальных наметок. Разумеется, мы займемся всеми сторонами деятельности Рафферти на посту профсоюзного лидера. Однако его согласие отвечать на наши вопросы не дает нам права игнорировать его деловые связи. Мы располагаем достаточно полными данными о тесных контактах Рафферти с некоторыми недобросовестными бизнесменами в целях…
— Да, да, — прервал его Тилден. — Не сомневаюсь, Орманд, что вы правильно и вполне объективно руководите работой комиссии. Я лишь предложил, учитывая внезапное решение Рафферти…
Сенатор раскашлялся и покраснел еще больше. Он понимал, что ровным счетом ничего не добился, но не хотел признаться в этом из-за Эймса — он считал его мальчишкой, выскочкой, правда, очень неглупым и обладающим всеми данными для блестящей карьеры. На какой-то миг Тилден даже обрадовался тому, что главный юрисконсульт комиссии выходец из Массачусетса и не имеет никакого отношения к его собственному избирательному округу. Сенатор знал, что сразу же после окончания расследования Эймс сделает следующий шаг и выдвинет свою кандидатуру на губернаторских либо на сенатских выборах. Несомненно, это будет грозный противник, и сенатор Тилден радовался, что ему не придется с ним столкнуться.