— Ты слышала, что я сказал? — спросил он, и пальцы его больно сдавили ее руку. — Ты уже и так наделала дел. Что тебе еще нужно? Ложись, я сказал. Ничего с тобой не случилось. Понимаешь — не случилось! И помни — ты должна молчать. Остальное твое дело. Если тебе охота, можешь опять сидеть с их детьми, но про то, что случилось, молчи. Если что будет не так, я о тебе позабочусь. А пока заткнись и отправляйся в постель, не то мать проснется, — сказал он и повернул ее лицом к двери.
Она плакала до тех пор, пока не уснула. Она плакала от боли и усталости, которые испытывало ее хрупкое тело после жестокого обращения. Она плакала от обиды, потому что понимала: раз брат взял деньги у мясника, значит, нанесенная ей обида останется безнаказанной, брат даже не возражал, чтобы она снова пошла в ту квартиру.
Вскоре после того, как ей исполнилось пятнадцать лет, Джейн Кафов ушла из школы и поступила на настоящую работу. Она работала на фабрике, получала неплохое жалованье и каждую неделю отдавала деньги матери. К этому времени у нее был постоянный молодой человек, но, боясь, что он обнаружит, что она уже не девушка, требовала, чтобы он в своих ухаживаниях «не заходил далеко».
В течение последующих двух лет она часто меняла работу: была регистратором, продавщицей у Вулверта, сестрой у зубного врача (ради ее внешности врач примирился с отсутствием у нее опыта), телефонисткой (после того, как врач попытался сделать то, что сделал в свое время мясник, но менее успешно, потому что теперь она уже знала, как в подобном случае защищаться).
Она больше не жила у себя в семье, а вместе с двумя другими девицами снимала квартиру на восточной Одиннадцатой улице, каждую получку посылая матери небольшие деньги. Одна из девушек оказалась манекенщицей, и Джейн захотелось попробовать себя в этой роли. Первое время она совсем не умела одеваться, пользоваться косметикой, позировать, но снимали ее такие фотографы, которые работали в основном для детективных и бульварных журнальчиков — и поэтому она вполне пришлась им по душе. В конце концов ей удалось обрести знакомство в одном из солидных агентств, и она стала настоящей манекенщицей, зарабатывая довольно большие деньги. За это время она научилась очень многому.
Она научилась держаться подальше от тех мужчин, которые имели обыкновение заводить знакомство с красивыми девушками, а потом превращать их в профессиональных проституток. Научилась она избегать и молодых людей приятной наружности, у которых не было ни денег, ни серьезных намерений, а лишь желание развлекаться, пока они не повзрослеют достаточно, чтобы жениться на девушке из своего круга.
Она научилась покупать и носить действительно красивые вещи, ухаживать за лицом и телом, разговаривать так, что люди, с которыми она встречалась и имела дело, и заподозрить не могли, где прошло ее детство.
Но самое важное — она осознала необходимость продвижения по социальной лестнице и обретения определенного положения. Ей хотелось стать актрисой, получать роли, добиться славы и всего, что это дает. Она поступила в театральное училище и изо всех сил старалась овладеть тем мастерством, которому там обучали. Через год ей удалось устроиться хористкой в музыкальный театр, но иллюзий на свой счет она не испытывала. Ее взяли только за свежесть, молодость, красоту и отличную фигуру, а никак не за большой талант. Но это было лишь начало.
Именно тогда она и встретилась с Томми Фаричетти. Томми имел обыкновение бывать за кулисами и дружил с труппой и администрацией. Все знали, что он вложил в театр немалые деньги, его сомнительная репутация тоже не была ни для кого секретом. Говорили, что раньше он был гангстером, замешан в каком-то деле, связанном с шантажом. Ей, конечно, и прежде доводилось встречать гангстеров и рэкетиров, этих сторонников методов принуждения, которые терлись вокруг театрального бизнеса. Но Фаричетти отличался от них. Он был старше, вел себя сдержанно, не приставал к девушкам, не был сводником, не торговал наркотиками, как большинство тех темных типов, что постоянно болтались за кулисами, и все к нему хорошо относились. Одевался он солидно и со вкусом, говорил вежливо, не повышая голоса, и никогда не пользовался своим положением.
Когда Фаричетти предложил ей пойти с ним после репетиции пообедать, Джейн согласилась сразу. Ему было сорок восемь лет, но к тому времени она поняла, что возраст отнюдь не решающий фактор, что люди немолодые более симпатичны и с ними легче договориться. Кроме того, рестораны они выбирали посолиднее и водили на отличные спектакли.
Томми пригласил ее раза три-четыре, а затем решился высказать свои намерения. Джейн уже знала, что очень ему нравится, — он «клюнул на нее», как он выразился, — и не была этим удивлена. Ее поразило лишь то хладнокровие, с которым он объяснялся. Они сидели друг против друга за маленьким столиком в полуосвещенном ночном клубе. Он потянулся к ней, взял ее за руку и поглядел прямо в глаза. До этого он не сказал ни единого слова.
— Я тебе нравлюсь, девочка? — спросил он.
Она спокойно, не моргнув и глазом, смотрела на него. Высокий, худощавый, с темными волосами, поседевшими лишь на висках, узким смуглым с острым подбородком лицом, черными глазами, чуть искривленным носом и еле заметными шрамами на лбу, он был весьма недурен собой и выглядел вполне моложаво.
— Разумеется, — ответила она. — Разумеется, вы мне нравитесь, Томми.
Он кивнул и улыбнулся, обнажив два ряда белоснежных зубов.
— И ты мне, — сказал он. — Ты мне очень нравишься, девочка. — Он отпустил ее руку и, глядя чуть поверх ее плеча, добавил: — Но тебе, вероятно, известно, что я женат.
— Я так и думала.
— Правильно. Женат и имею детей. По правде говоря, я уже дед. У меня есть дом в Бруклине, где я живу большую часть времени. Меня такая жизнь устраивает, и я не собираюсь ее менять.
— Вот и хорошо, — заметила она.
— Я просто хочу сразу же внести ясность в наши отношения, — объяснил он. — И еще одно. Я не люблю играть по большой. Иногда — можно. Если я чувствую, что в руки идет что-то верное. Но когда ничего серьезного нет, я стараюсь, чтобы в семье у меня было тихо. Со шлюхами я дела не имею. Не хочу сказать, что я ангел безгрешный, но во всяком случае за юбками не бегаю.
Она кивнула, не совсем понимая, куда он клонит, и не очень этим интересуясь.
— Вот так обстоят дела, — сказал он. — Тебя я знаю недавно и сравнительно мало. Но кое-что мне известно. Ты не пьешь, в этом я уверен. И деньги для тебя не главное. Скажи мне: у тебя есть постоянный кавалер?
Она покачала головой.
— У меня нет на это времени, — ответила она.
Он хмыкнул.
— Отлично, — сказал он с улыбкой. — В таком случае делаю тебе предложение.
Она вопросительно подняла бровь.
— Как я уже сказал, ты мне нравишься. Я не потерял от тебя головы, не влюблен или что-то вроде этого, но ты мне нравишься. Чем-то ты мне напоминаешь мою дочку. — Тут он чуть усмехнулся. — Правда, иной раз я позволяю себе такие мысли о тебе, каких, клянусь богом, никогда не позволил бы о ней. Мне хочется пойти и лечь с тобой в постель. Наверное, не я один хочу этого.
Она снова спокойно кивнула.
— Многие, по-моему.
— Вот, значит, как? — закусил он нижнюю губу. — Тогда, может, ты разрешишь снять тебе квартиру? Работу можешь продолжать или бросить, как хочешь. Я дам тебе деньги и буду оплачивать твои счета. Иногда я буду у тебя оставаться, иногда уходить. Будешь решать сама, по крайней мере, остаться мне или нет. Я от тебя ничего не потребую. Единственное, я не хочу чтобы кто-нибудь еще…
Она потянулась через стол и в свою очередь взяла его за руку.
— Насколько я понимаю, Томми, вы предлагаете взять меня на содержание, сохранив в Бруклине все, как есть. Правильно?
— Именно так, девочка.
Несколько секунд она задумчиво смотрела на него.
— Спасибо, — наконец произнесла она. — Я и вправду благодарна вам. Я не шучу. А теперь позвольте мне сказать, что я думаю об этом. Вы сказали, что я не шлюха. И что вас проститутки не интересуют. По крайней мере, так я вас поняла. А если я позволю вам снять мне квартиру и оплачивать мои счета, значит, я буду брать у вас деньги. Вы ведь хотите со мною спать. Значит, что я такое? Беру у вас деньги и за это отдаюсь вам. В какое положение это ставит меня? Да и вас тоже?
— Не совсем так, — улыбнулся он, — пожав плечами. — Как я уже сказал, ты мне по-настоящему нравишься. Я, конечно, не знаю, какие чувства ты испытываешь ко мне, но ей-богу, не такой уж я плохой человек. И это совсем не то…
— Томми, — сказала она, — не обманывайте меня и не обманывайтесь сами. Если я буду спать с вами за деньги, если я позволю вам содержать меня, значит, я не лучше и не хуже любой проститутки. А я не хочу быть проституткой, не хочу испытывать то, что испытывают они. Я не хочу, чтобы меня содержали, пока не явится тот, для кого я буду единственной в жизни. Я не хочу брать деньги за то, что мне, быть может, придется не по душе, и уж тем более за то, что мне может полюбиться. Я знаю, вы говорите от чистого сердца, но я тоже говорю, что думаю. Прежде всего я хочу чего-то добиться для себя. Если удастся, стану актрисой, если нет, то все равно останусь в театре. Я знаю, вы готовы хорошо ко мне относиться, готовы обо мне заботиться, но как раз сейчас мне не нужны ничьи заботы. Я хочу сама о себе заботиться.
Он еще долго смотрел на нее в раздумье, когда она кончила говорить. Потом еще раз пожал плечами и улыбнулся.
— Ладно, девочка, — сказал он, — ладно. Я тебя ни в чем не виню. И надеюсь, ты сумеешь кое-чего добиться. Уверен, что добьешься. Останемся друзьями?
— Конечно, Томми.
Они просидели в ресторане до самого закрытия, и впервые в жизни она выпила больше, чем до сих пор позволяла себе в течение одного вечера. Она даже чуть опьянела. Когда они вышли из ресторана, она позволила Томми отвезти ее в отель, снять там номер, где и провела с ним ночь. Он очень удивил ее своей нежностью и внимательностью, но пробудить в ней чувство не сумел. У нее уже были в жизни мужчины, она знала, что нужно делать, но на этот раз ничем не смогла ответить на чувство своего партнера. Правда, в отношениях с другими она ни разу не испытала настоящей страсти, но с ними, по крайней мере, было приятно, хотя это ощущение чем-то было связано с чувством легкой вины. А с Томми Фаричетти она не испытывала ничего, кроме утомления, граничащего со скукой. Это ее даже несколько напугало, она подумала, не случилось ли что с ней. Не принад