— Разумеется, — иронически подтвердил Морт Коффман, — разумеется. А твои друзья и единомышленники тоже сообразительны — вот в чем вопрос?
Рафферти секунду мрачно смотрел на него.
— Пойдем, — сказал он наконец, — пойдем в зал. Но, Морт, если есть еще какие-нибудь записи, постарайся от них избавиться. Сделай так, чтобы их не прослушивали, сделай так, чтобы этот проклятый Эймс их не зачитывал. Придумай что-нибудь. Дай взятку кому-нибудь, в конце концов, или…
Морт Коффман печально взглянул на своего клиента.
— С этой компанией никаких сделок быть не может, Джек, — сказал он. — Тебе бы следовало знать об этом.
Отмахнувшись от него, Рафферти вышел из комнаты. Через пять минут они снова сидели на своих местах за столом, лицом к членам комиссии. Заседание возобновилось.
— Прошу включить запись, — повторил Эймс.
Техник склонился над магнитофоном, и зал затих.
Что-то зашипело, зашуршало, а потом послышался женский голос:
«— Да, мистер Фаричетти?
— Соедини-ка меня с 4-34-42 в Новом Орлеане. Мне нужен Карл Оффенбак.
— Минутку, пожалуйста».
Опять послышался какой-то шум и треск, затем заговорил второй женский голос:
«— 4-34-42 слушает.
— Говорит Нью-Йорк. Можно попросить мистера Карла Оффенбака?
— Подождите, пожалуйста.
— Карл Оффенбак у телефона, — раздался хриплый мужской голос.
— Карл, это Томми.
— Кто?
— Томми. Томми Фаричетти из Нью-Йорка. Это ты, Карл?
— Я. Как (шипение) поживаешь, приятель?
— Прекрасно. А у тебя как дела?
— Лучше не бывает, приятель. В чем дело?
— У меня здесь сидит один парень. Он хочет с тобой поговорить.
— Дай ему (шипение) трубку».
Опять шум и треск, потом новый голос:
«— Карл?
— А я думал, ты уже дома, мальчик. Что ты делаешь в Нью-Йорке с этим разбойником?»
Смех.
«— Карл, как дела?
— Какие дела?
— Ты знаешь. Насчет ребят. Все в порядке? Все предусмотрено?»
Долгое молчание, затем:
«— Я уже говорил тебе. Ты же знаешь, гарантировать я не могу…
— Черта с два ты не можешь, Карл. Мне лучше знать. Помнишь, что я тебе сказал? Старик Сэм кончился, ставь на нем крест. Он-то и не догадывается, но ничего не поделаешь. На выборах я рассчитываю на тебя. Что ты хочешь за это дело? Говори, я все сделаю. Мне нужны твои (шипение) делегаты, я должен их заполучить. Говори, что ты хочешь.
— Ты мне этого не дашь, приятель.
— Я сказал: говори. Ты меня знаешь, я всегда держу свои обещания.
— Ты ведь не дашь мне то, что я попрошу, приятель.
— Говори.
— Может, ты не сумеешь дать.
— Что с тобой? Сумею, сумею. Что, черт побери, тебе надо? Ты же знаешь, мне твои делегаты позарез нужны. Я на все пойду, чтобы их заполучить. Давай выкладывай.
— Ладно, приятель. Смотри только, не упади. Я хочу твою красотку.
— Чего?
— Твою красотку. С которой ты спишь. Такова цена, приятель.
— Ты что, спятил? Или я не расслышал?
— Расслышал, приятель, расслышал. Я сказал — хочу твою красотку. Тебе нужны мои делегаты, а мне нужна она. Ты сказал, что я могу просить все, что захочу. Так как насчет нее?
— Ты шутишь, Карл.
— Я никогда не шучу.
— Но, Карл, даже если я соглашусь, она-то сама может заартачиться.
— Чепуха! Она сделает то, что ты ей скажешь. Понимаешь, мне она давно нравится. Вот и цена, приятель. Ты спрашиваешь, я называю».
Снова долгое молчание, а потом женский голос:
«— Три минуты кончились, сэр, и…
— Катись к дьяволу!
— Слушай, Карл, если ты серьезно, то как, черт побери, уговорить ее на такую идиотскую…
— А зачем тебе ее уговаривать, Джек? Пришли ее сюда. Пусть остановится в отеле „Южный“ как миссис Оффенбак. Всем известно, что ты таким манером возишь ее по стране. Пусть едет сюда, я ее встречу. А уж когда мы будем вместе в номере, можешь не беспокоиться. Ты только держись подальше. Остальное я беру на себя.
— Карл, ты, правда, не шутишь?
— Ничуть. Тебе нужны делегаты, вот я и называю их цену».
Снова долгое молчание.
«— Ладно, Карл, я это организую. Дай только знать, когда. Позвони мне во вторник. Я все устрою.
— Умник. И не беспокойся насчет выборов. Мои ребята проголосуют как надо.
— Я на это и рассчитываю. Только вот что, Карл: она остановится в отеле под твоим именем, но дальше ты должен действовать сам.
— А как же иначе, приятель? Все будет в порядке. Значит, я звоню тебе во вторник?
— Звони».
Техник выключил магнитофон, и Эймс попросил О’Брайена опознать голоса. Полицейский тотчас заявил, что первый мужской голос принадлежит Томми Фаричетти, второй — Карлу Оффенбаку, а третий — Джеку Рафферти. Эймс отпустил его и снова повернулся к Рафферти.
— Мистер Рафферти, — сказал он, — припоминаете ли вы этот разговор?
— Нет.
— Но вы признаете, что это ваш голос?
— Ничего я не признаю. Я не помню, когда я был в Нью-Йорке в прошлом… — Он задумался, опустив глаза на листок бумаги, на котором раньше что-то записывал, — в августе прошлого года. Сейчас я точно сказать не могу, мне надо посмотреть сначала мою старую записную книжку. Тогда я могу сказать точно. Во всяком случае, я решительно отказываюсь признать, что у меня состоялся подобный телефонный разговор.
— Но вы разговаривали по телефону с мистером Оффенбаком?
— Часто. Я разговариваю со многими профсоюзными деятелями.
— Но этот разговор вы не помните?
— Не только не помню, я утверждаю, что это не мой голос. Наверное, сержанту О’Брайену хорошо известно — ведь вы привели его сюда в качестве эксперта по подслушиванию, — что по телефону голос точно опознать нельзя.
— Пусть будет так, мистер Рафферти, — пожал плечами Эймс, — однако мне хотелось бы напомнить вам, что в процессе следствия установлено, что второго сентября прошлого года мисс Харт действительно останавливалась в отеле «Южный» в Новом Орлеане под именем миссис Карл Оффенбак. Ее опознали коридорный и официант. Мы также установили, что в минувшие годы мисс Харт несколько раз останавливалась в различных отелях под именем жен некоторых профсоюзных деятелей и что во всех случаях счет, предъявленный отелем, был оплачен лос-анджелесским комитетом за вашей подписью. Продолжаете ли вы и сейчас утверждать…
Рафферти перебил его, не успев даже подняться на ноги. Голос его звучал резко, несмотря на то, что он старался сдерживаться.
— Я уже объяснял, — сказал он, — что счета мисс Харт оплачивались в тех случаях, когда она находилась при исполнении служебных обязанностей. Считала или не считала мисс Харт возможным проживать в отелях под именем жены своего спутника, это вопрос ее собственной морали или аморальности. И задавать подобные вопросы следует либо самой мисс Харт, либо тем мужчинам, которые ее сопровождали. Как я уже говорил, я не могу нести ответственность за поведение каждого, кто имеет отношение к ПСТР. Если я обнаруживаю — считаю своим долгом напомнить членам комиссии, что я уже об этом заявлял, — что деятельность или поведение моего сотрудника пятнает репутацию союза, я делаю все возможное, чтобы избавиться от услуг такого сотрудника.
Как только Рафферти сел, поднялся сенатор Эрли. Он посмотрел на председателя, испрашивая разрешения говорить.
— Слово имеет сенатор Эрли, — сказал Феллоуз.
Эрли явно был рассержен.
— Мистер Рафферти, — начал сенатор, — от себя лично я хочу извиниться за привлечение к расследованию такого средства, какое мы были вынуждены слушать в течение нескольких последних минут. Я всегда считал, что расследование должно состоять только в поиске сведений, касающихся противозаконной деятельности профсоюзов или администрации, которые могли бы в дальнейшем помочь правительству в борьбе с подобными нарушениями. Наша комиссия учреждена не для того, чтобы наказывать профсоюз или подрывать репутацию отдельных профсоюзных деятелей. — Он помолчал, а потом холодно взглянул на Джорджа Морриса Эймса. — Я предлагаю, чтобы главный юрисконсульт продолжал разбор дела.
Когда он уселся, председатель Феллоуз посмотрел на часы и увидел, что уже больше четырех. Вздохнув, он поднялся и, несколько раз стукнув по столу молотком, сказал:
— Было бы желательно к субботе закончить слушание показаний свидетеля. А сейчас сделаем пятнадцатиминутный перерыв.
Глава пятнадцатая
В заполненном до отказа помещении царила полная тишина, когда сенатор Орманд Феллоуз, пригласив членов комиссии занять места, предложил главному юрисконсульту продолжать.
Джордж Моррис Эймс медленно поднялся на ноги.
— На этот раз, мистер Рафферти, — начал он, — мне бы хотелось задать вам несколько вопросов, касающихся деятельности так называемых «бумажных комитетов». Я говорю о тех комитетах, которые представляют фактически не существующие союзы, и во главе которых находятся в большинстве своем люди с богатым уголовным прошлым. Эти комитеты используются либо как средство для вымогания денег у владельцев небольших предприятий, угрожая им забастовками, либо для сбора взносов с тех членов, которые были вовлечены в организацию вопреки своей воле и не видят в ней никакого для себя прока, либо, наконец, для посылки на региональные и общесоюзные выборные конференции делегатов, которым дается наказ голосовать за определенных кандидатов.
Мистер Рафферти, вы засвидетельствовали, что не имеете понятия о таких союзах, что, следовательно, вам не известны цели их создания и что у вас нет никаких деловых связей с людьми, — он остановился и указал на доску позади него, на которой был написан длинный список имен, а рядом — занимаемые должность и статья, по которой отбывалось наказание, — с людьми, которые, получив полномочия от ПСТР, хозяйничали в этих занимающихся рэкетом «бумажных комитетах».
— Я уже заявлял, что понятия не имею о тех методах, какими пользуются подобные организации, — холодно и не спеша перебил его Рафферти. — Но я не говорил, что у меня нет никаких деловых связей с людьми, которые ими заправляют. Разумеется, я с ними встречался. Иногда я сам вручал им мандаты. Я знаком с отдельными сотрудниками этих комитетов, виделся со многими из тех, чьи имена написаны на доске за вашей спиной.