— Значит, вы признаете…
— Ничего я не признаю. Я просто говорю, что знаю некоторых из них. Я знаком с сотнями, тысячами членов союза и сотрудниками комитетов. Если мне становится известно, что они, используя служебное положение, злоупотребляют оказанным им доверием, я делаю все возможное, чтобы от них избавиться.
— А если это бандиты и уголовные преступники в прошлом?
— Человек может быть в прошлом уголовным преступником, а сейчас отличным профсоюзным работником, — отпарировал Рафферти. — Закон нашей страны гласит, что, отбыв срок наказания за содеянное преступление, человек расплатился с обществом. И если возвратившись в общество, он ведет скромную, честную жизнь, я убежден, он имеет право попробовать себя заново. Я не позволю какому-нибудь жулику или рэкетиру проникнуть в ряды рабочего движения, но готов предоставить бывшему преступнику возможность исправиться.
— Не сомневаюсь, мистер Рафферти, — сказал Эймс, и в его голосе явно зазвучала ирония. — Не сомневаюсь, что вы именно так и поступали. Однако, вернемся к некоему Томми Фаричетти. Насколько мне известно, мистер Фаричетти является секретарем комитета номер 1670 ПСТР в городе Нью-Йорке.
— Был секретарем, — поправил Рафферти. — Сейчас он уже не секретарь.
— А когда…
— Комитет 1670 распущен примерно два месяца назад, — не дал ему договорить Рафферти. — Одновременно мистер Фаричетти перестал быть сотрудником и членом ПСТР.
— Комитет был распущен тогда, когда началось расследование, не так ли мистер Рафферти?
— Возможно. В ваших протоколах это точно указано.
— Совершенно справедливо. А теперь, мистер Рафферти, прошу вас изложить членам комиссии сущность ваших отношений с мистером Фаричетти.
Но не успел еще Рафферти открыть рот для ответа, как Эймс поднял руку.
— Видите ли, — быстро добавил он, — вопрос этот очень важный, поскольку в распоряжении комиссии уже имеются сведения, что мистер Фаричетти был не только секретарем в комитете 1670, но и силой за спиной нескольких так называемых «бумажных комитетов» в городе Нью-Йорке, а также организатором и негласным боссом полдесятка других таких же комитетов в Нью-Джерси и Пенсильвании. Все эти комитеты, могу добавить, входили в состав ПСТР.
— Что вам угодно знать?
— Мне хотелось бы знать, в чем состояла и состоит сущность ваших отношений с мистером Фаричетти?
Рафферти откашлялся и отпил воды из стакана.
— Я знаком с Томасом Фаричетти много лет. Как вам известно, я прослушал показания всех свидетелей, которые выступали перед уважаемой комиссией, и слышал, то, что говорилось о нем. Его называли преступником, рэкетиром, вымогателем, сводником, — всеми бранными словами, которые существуют в словаре. Может, это и правда, а может, и нет. Но когда я впервые встретился с Томми Фаричетти, он был сотрудником комитета в Бруклине, и мне тогда казалось, что он предан профсоюзной работе и обладает хорошими организаторскими способностями. Было это где-то в сорок пятом или в сорок шестом году, сразу после окончания войны, и…
Томми Фаричетти был один в номере мотеля, расположенного по другую сторону реки от Вашингтона. Ссутулившись, он сидел в кресле и не сводил глаз с экрана маленького портативного телевизора. Он был без пиджака и держал в руке незажженную сигарету.
Он приподнялся и усилил звук.
Сорок пятый год. Да, правильно. Сразу после окончания войны. Сорок пятый. Он помнил не только год, но и месяц и день. Время, место и все прочие обстоятельства. Даже людей, которые находились в комнате, когда Коротыш привел к нему Джека Рафферти.
Он даже помнил, что сказал Коротыш за десять минут до появления Рафферти.
— Томми, — говорил Коротыш, — этот малый не из наших. Он один из тех фанатиков, что борются за дело рабочих. Но он кое-что собой представляет, а со временем станет еще большей силой. Он пойдет вверх, и мы должны с ним сотрудничать. Несмотря на его честность, тебе, Томми, он придется по душе.
Он и вправду понравился Томми с первого взгляда, когда протянул руку, чтобы поздороваться. Он понравился Томми, который с самого начала понял, что в один прекрасный день Рафферти будет большим боссом в профсоюзном движении. У него это прямо было написано на лице.
— Сэм Фарроу велел мне встретиться с вами, когда я буду в Нью-Йорке, — сказал Рафферти.
— Вас прислал мистер Фарроу?
Томми знал, что Фарроу занимает большой пост в ПСТР, знал, что его власть и влияние распространяются далеко за пределы его собственного района.
— Совершенно верно. Он сказал, что вам только что вручили мандат и что мне следовало бы зайти познакомиться с вами. Я из лос-анджелесского комитета.
— Вот как? Садитесь. Коротыш, ну-ка принеси нам пару холодного пива.
Комната, в которой они сидели, находилась позади кондитерской. Томми снял ее всего за две недели до этого. Это было временное помещение, но оно вполне его устраивало. В то время его союз состоял лишь из пяти человек — он сам да еще четверо — все старые приятели, которые решили вместе с ним участвовать в этом новом рискованном предприятии. Томми совсем недавно разнюхал о возможностях профсоюзного бизнеса.
Они сидели, пили пиво, и Томми завел разговор. Он почуял, что если сам не начнет, то от Рафферти этого не дождешься.
— Вы друг мистера Фарроу? — спросил он.
— Некоторым образом, — ответил Рафферти. — Он мой босс.
— А как получилось, что он…
— Он случайно узнал, что вы получили мандат, — ответил Рафферти. — Его вам вручили на конференции?
— Да.
— Вот он и хотел вас поздравить, — сказал Рафферти. — Между прочим, вы уже выбрали делегата?
— Делегата? — Томми не понял, о чем спрашивал Рафферти.
— Ну да, делегата. Поскольку вы самостоятельная организация, то имеете право послать одного делегата на осеннюю общесоюзную конференцию, на которой он будет голосовать за кандидатов в региональные и общесоюзные комитеты.
— Вот как? — удивился Томми. — Что ж, в таком случае можете считать делегатом меня.
Рафферти внимательно посмотрел на него.
— Из скольких членов состоит…
— Сейчас трудно сказать, — быстро ответил Томми. — Видите ли, мы только что получили мандат и находимся в стадии становления, но мы надеемся…
— Вы давали обещание кому-нибудь из кандидатов?
На этот раз Томми, в свою очередь, внимательно посмотрел на Рафферти. Он знал, что его ждет.
— Понимаете, — начал он, — мандат мне устроил Кэтсмен. Поэтому я, наверное, должен…
— Мистер Фаричетти, — перебил его Рафферти, — Кэтсмен сейчас не очень популярен в верхах. А после очередных выборов, вряд ли он будет вообще иметь какое-либо влияние.
— Вот как? Что ж, очень жаль. Но видите ли, мандат мне устроил он, а я бы не хотел, чтобы его отобрали.
— Могу вам пообещать это. И также…
— Это обещание даете вы лично или от имени мистера Фарроу?
— Давайте сформулируем так: я выражаю мысли мистера Фарроу. И вот что я вам скажу: если вы согласитесь, на осенних выборах выступить в поддержку наших кандидатов, ваш мандат, могу вас заверить, останется при вас.
— Рад слышать, — отозвался Томми.
Так состоялась их первая, но далеко не последняя встреча. Дружба, которая завязалась потом, началась, конечно, не сразу и не через год или два. Рафферти большую часть времени проводил у себя на юго-западе, трудясь на благо своего комитета и во имя собственной славы. Томми же мало интересовался собственным комитетом, у него было множество других дел, и союз для него был лишь побочным занятием, приносившим время от времени небольшой доход. Реальная ценность его состояла в том, что он обеспечивал солидное, уважаемое положение. Как профсоюзный работник Томми пользовался некоторой неприкосновенностью в отношениях с полицией — за последние годы она проявляла к нему больший интерес, чем ему бы хотелось.
Только года через три-четыре они с Рафферти стали друзьями. Случилось это, когда Томми зарвался и попал в беду. Дело на сей раз было поднято не полицией, а вышестоящим региональным комитетом, куда начали поступать жалобы от рабочих, которых он силой принудил вступать в союз, и от мелких предпринимателей, ставших его жертвами.
Председатель регионального комитета, человек на редкость честный, ветеран профсоюзного движения, ознакомившись с деятельностью Томми, решил призвать его к ответу.
— Фаричетти, для нашего движения было бы гораздо лучше, если бы в его рядах не было таких людей, как ты. Поэтому я постараюсь сделать все возможное, чтобы избавиться от тебя. — Такими словами закончил он свою беседу с Томми.
Выйдя от него, Томми вспомнил, что угрожавший ему профсоюзный деятель принадлежал к группе, которая выступала против руководства союза в целом и Сэма Фарроу в частности, и что Джек Рафферти уже сетовал на этих людей.
Он позвонил в Лос-Анджелес.
Рафферти отказался вести разговор по телефону и предложил Томми приехать. Томми выехал в Лос-Анджелес, и Рафферти встретил его в ресторане аэропорта. Томми сразу выложил карты на стол.
Рафферти слушал молча, пока он не кончил, а затем сказал:
— Ты можешь потерять свой мандат.
Томми ничего не ответил.
Наступило долгое молчание, а затем Рафферти сказал:
— Ты, наверное, не слышал, но у меня тоже неприятности. Правда, совсем другого плана. У нас большая забастовка в Сан-Педро.
— Ну и что же?
— Дела там довольно сложные. Администрация привезла из Фриско и Сиэтла отъявленных головорезов. Им дали право, и они здорово подкинули нашим. Флойду Кэмерону выбили глаз, и он до сих пор в тяжелом состоянии.
Томми кивнул, хотя не понимал, куда клонит Рафферти.
— Мы можем проиграть эту забастовку, — продолжал Рафферти. — Наши ребята не выдержат. В основном это люди, привыкшие сидеть в конторах. Их можно быстро угомонить.
Томми снова кивнул, так и не сообразив, какое это имеет к нему отношение.
— Нам нужно несколько по-настоящему крепких парней, — продолжал Рафферти, — которые умели бы, пустить в ход кулаки, а то и что-нибудь другое.