— А разве вы не можете нанять…
— Если бы мог, я бы это сделал, — ответил Рафферти, не дослушав вопроса.
— Что ж, я, конечно, могу подослать вам несколько парней. Немного, разумеется, зато мои ребята не боятся ни бога, ни черта. Возможно, действовать они будут без большого энтузиазма, но что от них требуется, сделают, можешь быть уверен.
— Вот это было бы кстати, — кивнул Рафферти.
— Только им надо заплатить.
— Они получат пятнадцать долларов в день плюс расходы, — сказал Рафферти. — Такова цена. Пятнадцать плюс расходы.
Томми смотрел на него во все глаза.
— Пятнадцать? Господи, да они заработают больше.
Рафферти встал.
— Я просто так, к случаю, рассказал тебе об этом. Очень сожалею по поводу того, что случилось у тебя в Нью-Йорке, но…
— Подожди, — сказал Томми. — Подожди минуту. Когда тебе нужны мои люди?
— Сейчас. Сразу, как сумеют добраться.
— Они будут здесь. Постараюсь дозвониться в течение получаса. Но пятнадцать монет в день! — Он свистнул. — А на залог деньги найдутся, если понадобится? — спросил он.
— Найдутся, не беспокойся. А насчет этого дела с Мэлли, который угрожает забрать у тебя мандат, забудь. Мэлли ни у кого мандата отобрать не может. По правде говоря, он и сам скоро слетит. Возвращайся в Нью-Йорк и не вспоминай про него.
Томми кивнул.
— Рад слышать, — сказал он. — Хотелось бы поблагодарить…
— Чепуха, — отмахнулся Рафферти. — Только я хочу дать тебе один совет. Действуй полегче. Не знаю, чем ты занимаешься, и, по правде говоря, не хочу знать, но не горячись. Нас не очень заботит Нью-Йорк, но в ПСТР немало довольно ответственных деятелей, которые не желают и слышать о неприятностях. Где бы то ни было.
— Не беспокойся, — заверил его Томми. — А когда в следующий раз будешь в Нью-Йорке, обязательно зайди. Мне бы хотелось сводить тебя кое-куда и показать кабаки.
Когда Рафферти в очередной раз приехал в Нью-Йорк, Томми познакомил его с Джил Харт.
С тех пор Томми все чаще и чаще встречался с Рафферти. Рафферти ему нравился, он восхищался им, но до конца так и не раскусил. Не мог понять, что в нем есть особенное. В общем, это была довольно странная дружба, основанная не на общности интересов и не на сходстве характеров. Ее цементировали лишь услуги, которые они поочередно оказывали друг другу, и тем не менее, дружба эта обладала определенными, присущими только ей, свойствами.
Рафферти казался Томми человеком необычным. С самого начала не приходилось сомневаться, что это не гангстер и не рэкетир. Рассуждал он и действовал как человек, который всем сердцем верит в то, что делает. В его разговор то и дело вплетались фразы, вроде «благо рабочих», «доходы», «коррупция среди административного персонала», «обсуждение условий».
Томми знал, что Рафферти много раз предоставлялась возможность продать своих и извлечь из этого немалую выгоду, однако ни разу он на это не пошел. По отношению к работе он, казалось, был неподкупен.
С другой стороны, Томми был уверен, у Рафферти нет никаких иллюзий в том, что он, Фаричетти, прикрываясь своей должностью в комитете, занимается рэкетом, вымогая деньги и у членов союза, и у мелких предпринимателей, доходы которых зависят от находящихся у него под контролем рабочих.
А потом ему стало известно, что знакомство Рафферти с преступным миром не ограничивается только им, Томми. В добром десятке городов у него были связи с бывшими преступниками, нечестными политиканами, аферистами и прочим сбродом. Много прошло времени, прежде чем Фаричетти подобрал ключ к явным противоречиям в жизненных принципах Рафферти. Но наконец он начал соображать.
Рафферти действительно был предан делу профсоюзов, но при этом считал, что конечная цель оправдывает все средства. Для того чтобы делать то, что ему хотелось, чтобы стать тем, кем ему хотелось стать, он должен был обрести власть, и ради завоевания этой власти ни перед чем не отступал.
Осуществляя поставленную перед собой цель, Рафферти испытывал постоянную нужду в людях, подобных Фаричетти, и Фаричетти это вскоре понял. Он оказал Рафферти немало услуг. Десятки раз он фальсифицировал выборы, заполняя избирательные урны фальшивыми бюллетенями, угрозой и силой заставлял людей голосовать за Рафферти. Снабдил Рафферти подслушивающей аппаратурой, когда тому вздумалось узнать, что происходит в его собственном да и в других комитетах. Поставлял людей, которые умели действовать силой: взрывников, поджигателей и телохранителей.
Разумеется, услуга оказывалась за услугу. Когда Томми приходилось туго, Рафферти, в свою очередь, поддерживал его. И при этом всегда держал слово, неизменно выполняя свои обещания.
Пару раз Томми всерьез призадумывался, не бросить ли ему свою преступную деятельность и сделать карьеру профсоюзного деятеля. Он знал, что те, кто стоят во главе союза, зарабатывают неплохие деньги. Причем законно. При прочих равных условиях Фаричетти вовсе не возражал зарабатывать деньги законным путем. Зарабатывать, ничем не рискуя и не боясь очутиться на скамье подсудимых.
Он помнил, как однажды сказал об этом Рафферти и что тот ответил.
Они вместе были в гостях и вернулись к себе в номер, где жили вдвоем, уже ночью. Томми был слегка пьян, что с ним случалось крайне редко. Рафферти решил перед сном еще раз выпить, и тут-то Томми и заговорил с ним.
— Знаешь, Джек, — сказал он, — меня все время мучает один вопрос. Что бы ты сказал, если бы я решился баллотироваться в региональный комитет, ну, скажем, не в качестве председателя, а в качестве секретаря или чего-нибудь вроде этого?
Рафферти поставил свой стакан на стол и уставился на него во все глаза.
— Я бы сказал, что ты спятил, Томми, — ответил он.
— Почему? — нахмурился Фаричетти. — Почему бы мне этого не сделать? Я работаю в союзе уже…
— Послушай, — сказал Рафферти, — приди в себя. За тобой целый список уголовных дел. Всю свою жизнь ты занимался рэкетом. Неужто ты действительно полагаешь…
— У многих из тех, кто сидит в комитетах, уголовное прошлое, — возразил Томми.
— Знаю, — отмахнулся Рафферти. — Но не в солидных комитетах. И еще одно. За ребятами с уголовным прошлым, которые занимают действительно высокие посты, числятся совсем не такие дела, как за тобой. Они влипли в драках, в пикетах или на других профсоюзных делах. Вот в чем разница.
— Ты хочешь сказать, что у меня нет никаких шансов, что меня не поддержат…
— Хочешь знать правду? — спросил Рафферти. — Пожалуйста, скажу. Не тебе вершить дела в профсоюзном движении. Я тебя люблю и могу сказать по секрету, что люди, которые сидят наверху и занимают посты повыше меня, слышали про тебя и считают, что ты нам вполне подходишь. Но чтобы заправлять региональным комитетом, об этом и речи быть не может. В ту минуту, когда ты поднимешь голову, найдется, по меньшей мере, с полсотни людей, готовых тебя свалить. Пока ты сидишь на своем месте и вершишь свои дела, как вершил до сих пор, все в порядке, и в нужных местах у тебя есть друзья, сам знаешь. Но если ты сотворишь что-нибудь такое, что придется твоим друзьям не по вкусу, — не хотелось бы мне говорить этого, — тебя ждет конец.
С тех пор он знал свое место и не питал больше никаких иллюзий в отношении карьеры, во всяком случае в ПСТР. Он смирился, но если бы не та беда, что стряслась вскоре, отношения с Рафферти после их разговора у него определенно бы охладились. Тут же Рафферти представилась возможность раз и навсегда доказать свою дружбу.
Случившееся произошло по вине Томми, и он это знал. Конечно, ему не повезло, но он сам был виноват. Он пожадничал. В Куинзе у одного человека была небольшая мойка для машин, и, угрожая науськать против него рабочих, Томми регулярно вытряхивал из него пятьдесят долларов в неделю. А когда, проверив, выяснил, что предприятие это процветает, повысил требования. Он захотел сто пятьдесят долларов, но владелец запротестовал, и Томми послал к нему парочку подходящих молодцов, которые устроили там настоящий погром. Тогда этот человек пришел и предложил заплатить. Он заплатил, но мечеными деньгами.
Томми взяли прямо с поличным. Его обвинили в вымогательстве и как следует прижали. Один из тех, кого он послал громить станцию, оказался заячьей душой и раскололся. Прокурору даже не пришлось особенно стараться. Томми нанял хорошего адвоката, но тот ничем не смог ему помочь. Он получил очередной нокдаун — третью судимость в штате Нью-Йорк.
Его отправили в Синг-Синг с приговором от двух до пяти лет, и он отсидел три года. Он вышел конченым человеком. Шайка его распалась, он был в отчаянии. И вот тут Рафферти нашел ему работу коммивояжера, чтобы те, кто его освободил досрочно, заткнулись. А потом сам приехал в Нью-Йорк, и они встретились.
Рафферти выложил ему все, что он о нем думал.
— Ты сделал глупость, Томми, — сказал он. — Страшную глупость. И мы, твои друзья, были очень огорчены. Да ты и сам, наверное, жалеешь. Но сделанного не воротишь. Подумаем лучше о будущем. Вот что мы придумали. Комитетом 1670 правит один парень по имени Стив Калек. Работник он слабый, но за его спиной можно держаться. Ты влезешь в этот комитет — будешь там штатным сотрудником — и постепенно приберешь его к рукам. Калек будет знать, что ты от нас. Я хочу, чтобы ты всех там объединил и как следует сцементировал. Но только никаких глупостей. А через год-другой, если все будет в порядке, сделаем тебя секретарем. — Он помолчал, а потом спросил:
— А как у тебя с деньгами?
— Никак, — ответил Томми. — Если бы не мой адвокат, то у меня конфисковали бы и дом, и…
— Знаю, — перебил Рафферти. — Вот возьми, пока не устроишься. — Он вытащил пачку денег, отсчитал несколько купюр и сунул их Томми. — Здесь пять тысяч, — сказал он. — Если понадобится еще, свистни.
Томми принялся было что-то говорить, благодарить, уверять, что обязательно вернет деньги, как только у него поправятся дела, но Рафферти опять перебил его.
— Это не взаймы, — сказал он. — Это в знак признательности. И забудь о них.