Стив Деэни прилетел в конце дня. Они обсудили случившееся, поспорили немного, но в конце концов пришли к согласию. В полицию они звонить не будут, Рафферти в Вашингтон тоже. Но Эбботам они позвонили. Никто не ответил.
В восемь часов вечера Марта сложила чемодан. Стив позвонил к себе домой и сказал жене, что задержится на несколько дней в Лос-Анджелесе. На следующее утро в шесть часов он отвез сестру в аэропорт, где она села в самолет, летевший в Чикаго. Там ей предстояла пересадка, откуда она направилась прямо в Вашингтон и прибыла туда в воскресенье поздно вечером.
Шофер такси, когда она спросила у него совет, предложил отвезти ее в небольшой отель недалеко от центра города. В отеле она сказала администратору, что остановится у них всего на одну ночь.
В десять утра в понедельник она подъехала к отелю, в котором жил ее муж, спросила, в каком номере он остановился, и когда ей сказали, не стала звонить снизу из вестибюля, а прямо направилась к лифту, назвав лифтеру нужный этаж.
Пять минут спустя она уже стояла перед дверью номера, в котором жил Джек Рафферти. Она подняла руку и постучала.
Через два часа после окончания заседания в пятницу Джек Рафферти на комитетском кадиллаке выехал из Вашингтона. Машину он вел сам. Он остановился возле отеля, только чтобы взять чемодан, который предусмотрительно уложил еще накануне. Принести чемодан он послал Морта Коффмана, а когда адвокат спросил у него, куда он едет и где его можно в случае нужды отыскать, ответил, что хочет эти два дня как следует отдохнуть и побыть один.
— Не беспокойся, — добавил он, — я вернусь вовремя. Ровно в восемь в понедельник я буду в отеле. Мне нужно отдохнуть, а сделать это я могу, только уехав куда-нибудь.
— Тебе, говорят, звонили десятки раз, — сказал Коффман. — Разве ты не хочешь…
— Нет. Не хочу знать, кто звонил. Сейчас мне все безразлично. Я хочу побыть один.
Он уехал, так ни с кем и не повидавшись и не поговорив. Направился он на Виргиния-бич и под чужим именем остановился в курортном отеле. В пятницу лег спать сразу после ужина, не просмотрев газет и не послушав радио. В субботу и воскресенье большую часть дня пробыл на пляже. Он не забыл натереться лосьоном, чтобы избежать ожога, и лежал на песке, порой в полусне, и отдыхал.
Впервые за последние двадцать с лишним лет он был совершенно один в течение целых двух суток; впервые за двадцать лет целых сорок восемь часов он совершенно ничего не делал.
Пока он лежал на песке, нежась под горячими лучами солнца, одна и та же мысль сверлила ему мозг. Он старался прогнать ее, но она не уходила.
«Я должен повидаться с ними, повидаться и поговорить», — повторял он себе. Но не раньше, чем все кончится. Не раньше, чем наступит конец. Марта. Марта и дети. Придется выдумать какую-нибудь историю, чтобы они успокоились. Эта задача не из слишком трудных. Ему всегда удавалось находить объяснения для Марты. А уж она как-нибудь сама объяснится с детьми.
Что же касается Джил, то ему было известно, что она, уйдя с заседания, сразу же уехала в Нью-Йорк. Когда он ждал возле отеля, пока Морт вынесет ему чемодан, его поймал репортер из «Ньюс». Сказал, что разговаривал с Джил, но она, отказавшись давать какие-либо объяснения по поводу их отношений, велела со всеми вопросами обращаться к Рафферти. Заявила, что возвращается в Нью-Йорк, потому что ее лично разбор дела больше не интересует. Рафферти поверил репортеру и был благодарен Джил за то, что она не стала откровенничать с прессой.
Да, с ней тоже нужно повидаться и поговорить. Но и это не очень его беспокоило. Джил знала его, понимала и любила. Она всегда с ним, что бы ни случилось.
Еще Босуорт. Но нет, с Босуортом встречаться не придется. Босуорт умер.
Фаричетти. Вот с Фаричетти потрудней. По правде говоря, он еще не совсем решил, что делать с Фаричетти.
Он, разумеется, знал, что Томми в Вашингтоне, сидит и ждет его звонка. Да, рано или поздно, а повидаться с ним придется. Но чем он может помочь Томми? Решительно ничем. Абсолютно ничем. Томми сознательно пошел на риск, однако дело не выгорело. Что ж, бывает. Теперь это вопрос времени. Пройдет время, и о Томми Фаричетти позабудут. Нужно только сидеть тихо, не лезть, куда не следует, и все станет на свои места.
Еще Сэм Фарроу. Со стариком встретиться надо обязательно. Он и сейчас фигура. До сих пор в силе. Следовало бы позвонить ему до отъезда. Поговорить с ним. Незачем ждать, когда закончится расследование.
С минуту, пока он лежал на песке, думая и стараясь не думать, его терзало желание встать и пойти звонить. Но потом он отмахнулся от этой мысли. Сэма, наверное, тоже нет в городе эти два дня. Вот как следует поступить. В понедельник утром, едва он вернется в отель, сразу же позвонит Сэму. Старик, наверное, расстроен и огорчен, не так уж трудно позвонить ему и успокоить.
Наконец все мысли исчезли, и важные, и те, которые не имели столь большого значения. Он прогнал их, забыл о них и просто лежал на горячем песке и ни о чем не думал. Господи, до чего хорошо лежать, отдыхать и ничего не делать! Даже не думать. Может, во вторник — к этому времени уже все кончится — он сумеет приехать сюда и провести здесь неделю. Одному лишь богу известно, как ему требуется отдых. После всего, через что пришлось пройти.
Да, еще несколько часов, и все будет кончено. И вот тогда он начнет решать собственные проблемы. Знает бог, проблем у него немало. И не только в отношениях с людьми; с деньгами тоже не все в порядке. Морт Коффман стоит недешево. Да и все, что касается расследования, влетело ему в копеечку. С деньгами у него туго, по-настоящему туго. Слава богу, что он оказался дальновидным в отношении «М—Д дисберсмент компани». Хоть в этом ему повезло. И, конечно, еще те сто тысяч долларов в ценных бумагах и купюрах, что лежат в стенном сейфе у Джил. Но их, разумеется, трогать нельзя. Это неприкосновенный запас на тот случай, если положение действительно станет отчаянным.
Да, проблем у него хоть отбавляй. Но решить их можно. Все в конце концов приходит в порядок.
Филипп Хант, прикрыв рукой микрофон, опустил трубку и повернулся к старику, который, казалось, весь ушел в большое красной кожи кресло.
— Опять Джек, — сказал он. — Третий раз за это утро. Снова сказать, что вас нет, Сэм?
Сэм Фарроу медленно поднял голову. Он смотрел на Ханта, но не видел его, слышал слова, но не вполне понимал их значение.
— Звонит Джек Рафферти, — повторил Хант. — Нас уже соединили. У телефона он сам. Сказать, что вас нет?
Фарроу собрался было кивнуть, но вдруг выпрямился и решительно замотал головой.
— Нет, Филипп, — ответил он. — Не нужно говорить, что меня нет.
— Значит, вы будете разговорить с…
Фарроу снова покачал головой.
— Не нужно говорить, что меня нет, — повторил он. — Скажи ему, что я не хочу с ним разговаривать. Да, так и скажи. Скажи, что я не хочу с ним разговаривать и не хочу его видеть. Ни сейчас, ни потом. Скажи ему это, Филипп.
Он отвернулся и уставился на пушистый ковер у себя под ногами, по-видимому, совсем не слушая, что говорит по телефону Хант. Но, наверное, кое-какие слова все-таки дошли до него, потому что, когда Хант положил трубку, он снова поднял голову.
— Я думал, что научил этого мальчика всему, что знаю сам, — сказал он усталым, старческим голосом. — Да, я думал, что научил его всему.
— Разумеется, сэр, — подтвердил Хант. — Я уверен, что…
— Но одному я, по-видимому, не сумел его научить, — продолжал Фарроу, не обращая внимания на Ханта. — Одному. Верности. Может, этому нельзя научить? Этим качеством либо обладаешь, либо нет. А Джек Рафферти…
Он замолк и снова уставился невидящими глазами на ковер у себя под ногами.
— Посмотри, Морт, кто там, — попросил Рафферти, — скажи, пусть убираются. Господи, я же предупредил внизу, чтобы ко мне никого не пускали.
Он потянулся к зазвонившему в этот момент телефону, а Морт Коффман пошел к двери. Пока он открывал, Рафферти говорил:
— Нет. Нет, черт побери. Я же сказал вам, что ни с кем не хочу разговаривать. Вы что, не понимаете? Плевать мне, что это из Калифорнии и что свой звонок они считают важным. Я разговаривать не буду.
Он швырнул трубку на рычаг и обернулся к двери, которую широко распахнул Коффман. В дверях стояла Марта.
— Здравствуй, Джек, — сказала она.
Она сделал шаг вперед, и Коффман, не сводя с нее взгляда, отступил.
— Марта! Зачем ты приехала? — вскочил Рафферти.
Она молча прошла в глубину комнаты. Мгновение царила тишина, потом он опомнился.
— Моя жена — миссис Рафферти, — сказал он, поворачиваясь к Коффману. — Марта, это мой адвокат Морт…
Коффман что-то пробормотал, кивая и кланяясь, и двинулся к двери.
— Я должен на несколько минут зайти к себе, Джек, — сказал он. — Жду звонка из Нью-Йорка. Рад познакомиться с вами, миссис Рафферти, — довольно неуклюже закончил он, и дверь за ним затворилась.
— Лучше присядь, Джек, — посоветовала Марта. Она прошла по комнате и, взяв стул, устроилась возле заваленного бумагами стола.
— Марта, Марта, зачем ты приехала? — повторил он. — Где дети? Как ты очутилась здесь?
— Садись, Джек, — тоже повторила она.
— Марта, — говорил он, — зачем ты…
— Я приехала повидаться с тобой, Джек. Мне нужно тебе кое-что показать и поговорить с тобой.
— Ты с ума сошла! Что ты натворила? Ты оставила ребят…
Но, взглянув ей в лицо, он замолчал. Она смотрела на него, как на чужого, и, казалось, не слышала его слов. И тут впервые он понял, что все это значит для нее.
Как он глуп, если до сих пор этого не понимал, не задумывался, как она воспримет. Привык считать, что она ничего не знает и ни во что не вмешивается, — вот в чем беда. Наверное, услышала про Джил Харт и примчалась сюда. Обязательно нужно что-то придумать, успокоить ее.
Он подошел к ней, и прежняя милая улыбка засияла на его лице.
— Не нужно быть такой мрачной, девочка, — начал он. — Я чертовски рад тебя видеть. Рад, что ты приехала. Просто я никак не мог опомниться от удивления. Я не ждал…