Когда наступил понедельник 10 августа, мы, как и надлежало, прибыли в Милчестерское аббатство, расположенное в Дорсете; с начала месяца мы путешествовали по графству с самыми что ни на есть настоящими удочками. Идея заключалась в том, чтобы заработать среди местных репутацию достойных рыбаков, а также ознакомиться с окружающей местностью на тот случай, если неделя окажется неприбыльной и нам придется планировать дальнейшие операции более тщательно. Была и другая идея, которую Раффлс держал при себе до самого приезда. Затем, когда в один из дней мы шли по какому-то лугу, он сделал крикетный мяч и стал мне его бросать. Я ловил этот мяч в течение часа. После этого мы постоянно упражнялись на ближайшей лужайке; и хотя я не был игроком в крикет, к концу недели я набрался больше опыта, чем за все время до или после этого.
Все началось утром в понедельник. Мы выступили с небольшого безлюдного перекрестка в нескольких милях от Милчестерского аббатства, попали под дождь и укрылись в придорожном трактире. В зале сидел краснолицый, безвкусно одетый мужчина, и я был готов поклясться, что именно его вид заставил Раффлса отшатнуться еще до того, как он переступил порог, и настоять на том, чтобы мы вернулись на станцию под дождем. Однако Раффлс уверил меня, что виной всему был аромат прокисшего эля, который едва не сбил его с ног. Я мог лишь догадываться, что означали его неуверенный, опущенный взгляд и нахмуренные брови.
Милчестерское аббатство было серой четырехугольной громадиной, прочно угнездившейся среди буйной растительности и сверкавшей тремя рядами причудливых окон. Казалось, что в каждом из них уже горел свет, когда мы подъехали к аббатству, как раз к тому времени, чтобы переодеться к ужину. Наш экипаж катился под бесчисленными строящимися триумфальными арками, мимо тентов и флагштоков роскошного крикетного поля, на котором Раффлс решил закрепить свою репутацию. Однако по-настоящему атмосфера фестиваля ощущалась внутри – там, где собрались гости. Я никогда еще не встречал такого количества напыщенных, величавых и властных людей, собравшихся в одной комнате. Признаюсь, я чувствовал себя подавленным. Ожидавшее нас предприятие и мои собственные впечатления напрочь лишили меня манер, которыми я иногда любил похвастать, и мне до сих пор неприятно вспоминать, какое облегчение я почувствовал, когда наконец-то подали ужин. Но я и представить себе не мог, каким суровым испытанием окажется этот ужин.
Происхождение сидевшей рядом со мной юной леди оказалось гораздо менее значительным, чем я ожидал. И в самом деле, я уже начинал благодарить за это фортуну. Мисс Мелуиш была дочерью простого приходского священника, которую пригласили лишь для ровного числа. Она сообщила мне оба этих факта еще до того, как нам принесли суп, и весь наш последующий разговор отличался такой же чарующей искренностью с ее стороны. Ее желание делиться информацией граничило с манией. Мне нужно было всего лишь слушать, кивать и быть благодарным за то, что все сложилось именно так.
Когда я сообщил, что не знаю большинство из присутствующих даже в лицо, моя забавная собеседница стала рассказывать мне, кто есть кто, начав с человека, сидевшего слева от меня, и последовательно продвигаясь по кругу к тому, кто сидел справа от нее. Это заняло довольно много времени, на протяжении которого мне было по-настоящему интересно, но затем мой интерес стал пропадать, и, очевидно, чтобы привлечь внимание моей скромной персоны, мисс Мелуиш театральным шепотом спросила меня, умею ли я хранить секреты.
Я сказал ей, что умею, после чего тут же последовал следующий вопрос, произнесенный еще тише и театральнее:
– Вы боитесь воров?
Воров! Я наконец встрепенулся. Это слово поразило меня, словно удар ножа, и я с ужасом повторил его.
– Наконец-то я смогла найти что-то, что вас заинтересовало! – сказала мисс Мелуиш с наивным триумфом. – Да, воров! Но не говорите так громко. Это нужно держать в строжайшем секрете. Я вообще не должна вам об этом говорить!
– Но о чем тут говорить? – прошептал я с нетерпением, которое, как я думал, должно было ее удовлетворить.
– Вы обещаете не говорить об этом?
– Само собой!
– Что ж, у нас в округе завелись воры.
– Они уже кого-нибудь ограбили?
– Еще нет.
– Тогда откуда вы об этом узнали?
– Их видели. В окрестностях. Двух известных лондонских воров!
Двух! Я взглянул на Раффлса. Я уже делал это много раз за вечер, завидуя его жизнерадостности, железным нервам, ясному рассудку, непринужденности и самообладанию. Однако теперь я смотрел на него с жалостью; несмотря на весь мой ужас и оцепенение, мне было жаль его, пока он, ничего не подозревая, ел, пил, смеялся и болтал. На его красивом, чарующе отважном лице не было и тени страха или смущения. Я схватил бокал шампанского и опустошил его.
– Кто их видел? – спросил я спокойно.
– Детектив. Он проследил за ними от самого города несколько дней назад. Он считает, что они планируют ограбить аббатство!
– Но почему их не арестовали?
– Именно об этом я и спросила папа́, когда мы шли сюда вечером. Он сказал, что в данный момент на них не выписан ордер, так что все, что можно сделать, – это следить за их передвижениями.
– О! Так значит, за ними следят?
– Да, именно для этого и приехал детектив. И я слышала, как лорд Амерстет говорил папа́, что их видели сегодня во второй половине дня на перекрестке Уорбек!
Именно там мы с Раффлсом попали под дождь! Причина нашего побега из трактира была ясна; с другой стороны, теперь моему компаньону нечем будет меня удивить, что бы он мне ни сказал. Посмотрев мисс Мелуиш в лицо, я натянуто улыбнулся.
– Это и правда довольно захватывающе, мисс Мелуиш, – сказал я. – Могу я спросить, откуда вы так много знаете об этом?
– Это все папа́, – послышался уверенный ответ. – Лорд Амерстет проинформировал его, а он проинформировал меня. Но, ради всего святого, не растрезвоньте это! Даже не знаю, ЧТО заставило меня вам об этом рассказать!
– Можете на меня положиться, мисс Мелуиш. Но разве вы не испуганы?
Мисс Мелуиш хихикнула.
– Ничуть. Они вряд ли явятся в дом приходского священника. У нас нет ничего, что могло бы их заинтересовать. Зато взгляните на тех, кто сидит с нами за столом. Взгляните на бриллианты. Да хотя бы на одно только ожерелье леди Мелроуз!
Вдовствующая маркиза Мелроуз была одной из тех немногих, кого мне не нужно было специально представлять. Она сидела по правую руку от лорда Амерстета, водя своим слуховым рожком и опустошая бокалы шампанского один за другим, – самая рассеянная и добродушная дама, которую только знал мир. С каждым вдохом и выдохом на ее широкой шее поднималось и опускалось алмазно-сапфировое ожерелье.
– Говорят, оно стоит не меньше пяти тысяч фунтов, – продолжала моя собеседница. – Мне об этом сказала утром леди Маргарет (ах да, леди Маргарет сидит справа от вашего мистера Раффлса). Милая старушка надевает эти камни каждый вечер. Вот это была бы добыча, не правда ли? Так что нет, в доме приходского священника нам опасаться особо нечего.
Когда леди встали из-за стола, мисс Мелуиш вновь взяла с меня обет держать сказанное ею в секрете. Затем она удалилась, как я полагаю, с чувством сожаления о своем неблагоразумии, которое, однако, должно было затмить удовлетворение от того, какую важность сказанное могло придать ей в моих глазах. Вероятно, она кажется вам тщеславной, однако в действительности сама суть беседы лежит в общечеловеческом стремлении взволновать слушателя. Особенностью мисс Мелуиш было лишь то, что она хотела сделать это любой ценой. И взволновать меня у нее однозначно получилось. Не буду описывать мои чувства в последующие два часа. Я изо всех сил пытался поговорить с Раффлсом, но мне это никак не удавалось.
В обеденном зале он и Кроули зажгли сигареты от одной спички и не отходили друг от друга ни на минуту. В гостиной мне пришлось смиренно слушать, как он без остановки нес какую-то околесицу в слуховой рожок леди Мелроуз, своей городской знакомой. Наконец, в бильярдной он долго и с удовольствием играл в пул, пока я, пытаясь скрыть свою взволнованность под маской равнодушия, сидел в компании какого-то очень серьезного шотландца, который прибыл к обеду с опозданием и не говорил ни о чем, кроме последних достижений в области мгновенной фотографии. Он (по его собственным словам) прибыл не в качестве игрока, а для того, чтобы по просьбе лорда Амерстета сделать такую серию фотографий крикета, которую никто не делал прежде. Понять, был ли он любителем или же профессиональным фотографом, я так и не смог. Помню лишь, что я пытался отвлечься, время от времени делая попытки решительно сконцентрироваться на том, что говорил этот зануда. Наконец мое долгое и суровое испытание завершилось; бокалы были опустошены, гости пожелали друг другу доброй ночи, и я последовал за Раффлсом в его комнату.
– Все пропало! – выдохнул я, закрыв дверь после того, как он включил газ. – За нами следят. По нашим следам шли от самого города. Неподалеку дежурит детектив!
– А ТЫ-то откуда знаешь? – спросил Раффлс, довольно резко обернувшись ко мне, однако без тени страха на лице.
Я рассказал ему.
– Разумеется, – добавил я, – это был тот парень, которого мы видели в трактире после полудня.
– Детектив? – спросил Раффлс. – Хочешь сказать, что ты не сумеешь распознать детектива, когда увидишь его, Банни?
– Если не тот парень, то кто?
Раффлс покачал головой.
– Подумать только, ты проговорил с ним весь последний час в бильярдной и так и не сумел понять, что это был он!
– Шотландец-фотограф!
Я замолчал, не в силах произнести ни слова от охватившего меня ужаса.
– Он точно шотландец, – сказал Раффлс, – и, возможно, фотограф. А еще он – инспектор Маккензи из Скотленд-Ярда, тот самый человек, которому я отправил записку той ночью в прошлом апреле. И ты за целый час не сумел понять, кто он! Ох, Банни, Банни, ты точно не прирожденный преступник!