– Но, – сказал я, – если это был Маккензи, то кем же был тот парень, от которого ты дернул у Уорбека?
– Человеком, за которым он следит.
– Но он же следит за нами!
Раффлс сочувственно посмотрел на меня и вновь покачал головой, прежде чем передать мне свой открытый портсигар.
– Не знаю, запрещено ли курить в спальне, но тебе лучше взять сигарету. И крепись, потому что сейчас я скажу тебе кое-что обидное.
Я выдавил из себя смешок.
– Говори все, что хочешь, друг мой, если этот Маккензи и правда явился не по нашу с тобой душу.
– Что ж, не по нашу. Это было бы просто невозможно, и лишь тот, кого называют Банни[11], мог подумать иначе! Ты что, всерьез считаешь, что он сидел бы здесь и просто смотрел бы на то, как его цель играет в пул у него под носом? Что ж, может, и так. Он весьма хладнокровен, этот Маккензи, вот только дело в том, что Я не настолько хладнокровен, чтобы выигрывать в пул в подобной ситуации. Во всяком случае, я полагаю, что не смог бы, хотя проверить было бы интересно. Впрочем, ситуация действительно была несколько неловкой, пусть я и знал, что нас он не подозревает. Понимаешь, Кроули рассказал мне обо всем за ужином, а ранее я еще и сам увидел одного из этой парочки. Ты подумал, что я дал деру из трактира из-за детектива. Не знаю, почему я не сказал тебе об этом еще тогда, но все было совсем наоборот. Та шумная красномордая скотина – один из самых ловких воров Лондона, и однажды мне довелось пить с ним и нашим общим скупщиком краденого. Тогда я, конечно, разговаривал и выглядел как житель Ист-Энда, но, думаю, ты поймешь, что я не хотел подвергать себя ненужному риску быть узнанным каким-то хамьем.
– Я слышал, он не один.
– Ни в коем случае, с ним как минимум один подельник. И у них, предположительно, есть сообщник в доме.
– Тебе это рассказал лорд Кроули?
– Кроули и выпитое им шампанское. По секрету, разумеется, как и твоя новая подруга. Однако даже по секрету он не упомянул Маккензи. Сказал лишь, что неподалеку ошивается детектив, но не более того. То, что они пригласили его якобы в качестве гостя, очевидно, держится в большой тайне ото всех остальных гостей, поскольку это могло бы их оскорбить. Но в первую очередь это тайна от слуг, за которыми он и наблюдает. Так я понимаю сложившуюся ситуацию и надеюсь, что ты согласишься, что все поворачивается гораздо интереснее, чем мы могли бы вообразить.
– Но и гораздо, гораздо сложнее для нас с тобой, – сказал я со вздохом малодушного облегчения. – Наши руки будут связаны всю неделю и на всех мероприятиях.
– Необязательно, мой дорогой Банни, хоть я и признаю, что шансы не в нашу пользу. Правда, и в этом я не уверен. Треугольник, одной из вершин которого оказались мы с тобой, предоставляет множество возможностей. Если A будет следить за B, у него не останется времени наблюдать за C. Это вполне очевидная теория, и Маккензи обозначен в ней здоровенной буквой A. Не хотел бы я иметь при себе краденого, пока этот тип в доме. И все же чудесно было бы обобрать дом, пока A и B заняты друг другом, оставив с носом их обоих! Это дельце стоило бы риска, Банни, стоило бы рискнуть просто ради того, чтобы обставить такого старого лиса, как B, в его же собственной игре! Не правда ли, Банни? Это был бы самый настоящий матч. Во имя Юпитера, это же «Джентльмены» и «Игроки» у одной калитки!
Его глаза давно так не сверкали. Они сияли извращенным энтузиазмом, который вспыхивал в нем только тогда, когда он замышлял какую-то новую дерзость. Он сбросил туфли и стал расхаживать по комнате с бесшумной быстротой. Я не припомню, чтобы Раффлс вел себя столь взволнованно в моем присутствии со времен обеда в честь Рубена Розенталя в старом Богемском клубе. В тот момент я совершенно не сожалел, что мне пришлось вспомнить о фиаско, прелюдией к которому стал этот банкет.
– Мой дорогой Эй Джей[12], – сказал я, подражая его собственной манере, – ты слишком увлечен опасными играми. В конце концов твоей погибелью станет не что иное, как дух соревнования. Пускай же наш последний побег послужит тебе уроком. Не летай так высоко, если ты хоть чуть-чуть дорожишь нашими шкурами. Изучай дом столько, сколько тебе заблагорассудится, но не суй голову прямо в пасть Маккензи!
Моя цветистая метафора заставила его замереть с сигаретой, зажатой между пальцами, и улыбкой, озаренной сиянием глаз.
– Ты совершенно прав, Банни. Я не буду. Правда не буду. И все же ты видел ожерелье старой леди Мелроуз? Я годами мечтал о том, чтобы заполучить его! Но я не поступлю как дурак, клянусь честью, что не поступлю. И все же, во имя Юпитера, обставить и профессоров, и Маккензи! Это была бы великая игра, Банни, воистину великая!
– Ты не должен играть в нее на этой неделе.
– Нет, нет, не буду. Но мне интересно, как профессионалы планируют это провернуть. Любому было бы интересно. Правда ли, что у них есть сообщник в доме? О, как бы я хотел узнать, в какую игру они играют! Но не волнуйся, Банни, тебе не стоит опасаться. Все будет так, как ты захотел.
Получив эти заверения, я отправился к себе в комнату и лег спать с чрезвычайно легким сердцем. Я все еще был достаточно честным человеком для того, чтобы радоваться отсрочке наших преступлений, бояться их совершения и проклинать необходимость, заставлявшую нас идти на них. Впрочем, все это лишь способ другими словами выразить тот очевидный факт, что я был несравнимо более слабым человеком, чем Раффлс, но при этом столь же гнусным.
Однако у меня была одна действительно сильная сторона. Я обладал даром полностью изгонять из своей головы неприятные мысли, не связанные непосредственно с тем, что происходило здесь и сейчас. Благодаря этой способности я мог позволить себе продолжать жить фривольной жизнью городского повесы со все тем же постыдным удовольствием, что и за год до этого, и точно так же здесь, в Милчестере, я прекрасно проводил время на протяжении всей крикетной недели, которой до этого так боялся.
Хотя, по правде говоря, были и другие факторы, сыгравшие роль в этом приятном разочаровании. Во-первых, mirabile dictu[13], на крикетном поле аббатства оказалась пара еще более неуклюжих игроков, чем я сам. И действительно, в самом начале недели, в тот момент, когда я больше всего в этом нуждался, мне удалось заработать себе весьма недурственную репутацию благодаря тому, что я удачно поймал мяч. Я едва услышал его свист, однако он каким-то чудом оказался крепко сжат в моей руке, вследствие чего сам лорд Амерстет рассыпался в публичных поздравлениях. Этому счастливому стечению обстоятельств не могла противостоять даже моя собственная неопытность, и, поскольку успех тянется к успеху, а постоянные подбадривания со стороны одного из присутствующих на поле великих игроков сами по себе являлись огромным стимулом, я заработал пару очков на следующих же подачах. Тем вечером на большом балу в честь совершеннолетия виконта Кроули мисс Мелуиш просто рассыпалась в комплиментах в мой адрес. Она также уверяла меня, что именно этой ночью воры пойдут на дело, и без остановки дрожала, пока мы сидели в саду, хотя вся территория аббатства была освещена до самого утра. Тем временем молчаливый шотландец, сделав днем бесчисленное количество фотографий, всю ночь проявлял их в темной комнате, по чудесному стечению обстоятельств располагавшейся на той стороне дома, на которой жили слуги, и я был твердо убежден, что лишь двое других гостей знали, что мистер Клефейн из Данди – это на самом деле инспектор Маккензи из Скотленд-Ярда.
Неделя должна была завершиться показательным матчем в субботу, с которого двое или трое из нас планировали уехать пораньше, чтобы вернуться в город до наступления ночи. Впрочем, матчу не суждено было состояться. Ранним субботним утром в Милчестерском аббатстве разыгралась трагедия.
Позвольте мне изложить все так, как я это видел и слышал. Окна моей комнаты выходили в центральную галерею. Эта комната даже не была расположена на том же этаже, на котором жил Раффлс и, как я полагаю, все остальные мужчины. Фактически я жил в гардеробной одного из больших номеров, и моими ближайшими соседями были леди Мелроуз и хозяева. К пятнице основные торжества подошли к концу, и в первый раз за всю неделю я смог нормально заснуть около полуночи. Внезапно что-то словно подбросило меня. Я сел в кровати, и у меня перехватило дыхание. Что-то тяжело ударило в мою дверь, и теперь я слышал глухое топанье ног в мягкой обуви.
– Попался, – пробормотал голос. – Нет смысла бороться.
Это был шотландский детектив, и я вновь похолодел от ужаса. Ответа не было, однако тяжелое дыхание становилось все тяжелее, а топанье ног в мягкой обуви ускорялось. В приступе паники я вскочил с кровати и распахнул дверь. Коридор был освещен слабо, и в полутьме я сумел разглядеть Маккензи, сцепившегося в молчаливой борьбе с кем-то очень сильным.
– Держи его! – воскликнул он, завидев меня. – Держи мерзавца!
Но я стоял как дурак до тех пор, пока они не двинулись в мою сторону. Лишь тогда я сумел разглядеть лицо таинственного противника и, глубоко выдохнув, бросился на него. Это был один из лакеев, дежуривших у стола. Детектив не отпускал лакея до тех пор, пока я не повалил его на пол.
– Держи его! – крикнул он. – Внизу есть еще!
И он прыжками сбежал по лестнице. Открылись двери двух других комнат, и на пороге одновременно появились одетые в пижамы лорд Амерстет и его сын. При виде их мой пленник перестал бороться, но я продолжал держать его, пока Кроули не прибавил света в лампе.
– Что за чертовщина? – спросил лорд Амерстет, моргая. – Кто это пронесся по лестнице?
– Мак… Клефейн! – ответил я торопливо.
– Ага! – сказал он, поворачиваясь к лакею. – Значит, это ты тот негодяй, не так ли? Отлично! Просто отлично! Где его поймали?
Я понятия не имел.
– Дверь леди Мелроуз открыта, – сказал Кроули. – Леди Мелроуз! Леди Мелроуз!