– Ты забыл, что она глухая, – сказал лорд Амерстет. – А! Должно быть, это ее служанка.
Внутренняя дверь открылась; через мгновение послышался короткий вскрик, а на пороге появилась жестикулирующая белая фигура.
– Où donc est l’écrin de Madame la Marquise? La fenêtre est ouverte. Il a disparu![14]
– Окно открыто, а шкатулка исчезла, во имя Юпитера! – воскликнул лорд Амерстет. – Mais comment est Madame la Marquise? Est elle bien?[15]
– Oui, milord. Elle dort[16].
– Даже не проснулась, – сказал милорд. – Одна из всех!
– Что заставило Маккензи… Клефейна рвануть вниз? – спросил меня молодой Кроули.
– Сказал, что внизу есть еще.
– Так какого же дьявола ты не сказал нам об этом раньше?! – вскричал он и тоже бросился вниз по лестнице.
За ним последовали практически все игроки в крикет, которые в полном составе высыпали в коридор только затем, чтобы немедленно покинуть его, присоединившись к погоне. Раффлс был среди них, и я тоже с радостью влился бы в их ряды, если бы лакей не воспользовался этим моментом для того, чтобы сбросить меня и рвануть в противоположном толпе направлении. Лорд Амерстет настиг его в мгновение ока, но парень дрался отчаянно, и нам обоим пришлось тащить его вниз по лестнице в сопровождении хора перепуганных голосов, доносившихся из-за приоткрытых дверей. В конце концов мы передали его двум другим лакеям, появившимся в заправленных в брюки ночных рубашках, после чего хозяин любезно похвалил меня. Я последовал за ним, и мы вышли из дома.
– По-моему, я слышал выстрел, – добавил он. – А вы?
– По-моему, их было три.
И мы ринулись в темноту.
Я помню, как гравий впивался в мои ноги, а влажная трава успокаивала их, пока мы двигались на звук голосов, доносившихся со стороны дальней лужайки. Ночь была так темна, что мы не видели отблесков на пижамах игроков в крикет, пока сами не оказались среди них. А затем лорд Амерстет едва не наступил на Маккензи, распростершегося на покрытой росой траве.
– Кто это?! – воскликнул он. – Что, черт возьми, случилось?!
– Это Клефейн, – ответил мужчина, стоявший около него на коленях. – В него попала пуля.
– Он жив?
– Едва ли.
– Бог ты мой! Где Кроули?
– Здесь я, – послышался сдавленный голос. – Плохи наши дела, ребята, плохи. Нет ничего, что подсказало бы нам, куда они направились. Раффлс здесь, со мной, он тоже потерял их след.
Они оба встали, тяжело дыша.
– Что ж, в любом случае одного из них мы поймали, – пробормотал лорд Амерстет. – Теперь нужно отнести этого беднягу внутрь. Кто-нибудь, возьмите его за плечи. Теперь за туловище. Сцепите руки под ним. Все вместе, давайте, вот так. Бедняга! Бедняга! Его вообще зовут не Клефейном. Он детектив Скотленд-Ярда, приехавший именно для того, чтобы поймать этих злодеев!
Раффлс первым выразил удивление, но он же первым поднял раненого. И никто другой не держал его одновременно столь крепко и столь бережно, пока вся процессия медленно двигалась к дому.
Вскоре инспектор без чувств лежал на диване в библиотеке. Затем, когда к его ране приложили лед, а в горло влили бренди, глаза инспектора открылись, губы зашевелились.
Лорд Амерстет нагнулся, чтобы услышать его слова.
– Да, да, – ответил он, – мы взяли одного из них целым и невредимым. Скотину, которую вы сцапали наверху.
Он склонился еще ниже.
– Во имя Юпитера! Спустил шкатулку с драгоценностями из окна, не так ли? И они удрали с ней! Ну и шут с ними! Я лишь надеюсь, что мы сможем помочь этому малому. – И он опять потерял сознание.
Прошел час, вставало солнце.
Я обнаружил дюжину молодых парней, сидевших на диванах в бильярдной. Они пили виски с содовой и по-прежнему взволнованно болтали, так и не сняв пальто, надетые поверх пижам. Они передавали расписание из рук в руки. Врач до сих пор не выходил из библиотеки. Наконец дверь открылась и в комнату просунулась голова лорда Амерстета.
– Все не безнадежно, – произнес он, – но довольно скверно. Сегодня крикета не будет.
Еще через час большинство из нас уже направлялось на станцию, чтобы успеть на ранний поезд. Мы набились в купе так, что было не продохнуть, и болтали о ночном происшествии. Я был своего рода героем, поскольку не дал сбежать пойманному негодяю, и мое чувство удовлетворенности от этого было тонким и сильным одновременно. Раффлс поглядывал на меня из-под полуопущенных век. Мы не говорили друг другу ни слова, и так продолжалось до тех пор, пока мы не распрощались с остальными в Паддингтоне и не заскользили по улицам в кэбе с бесшумными шинами и звенящим колокольчиком.
– Что ж, Банни, – сказал Раффлс. – У профессионалов все вышло, не так ли?
– Да, – ответил я. – И я чертовски этому рад!
– Тому, что бедный Маккензи получил пулю в грудь?
– Тому, что ты и я хоть раз оказались на правильной стороне.
Он пожал плечами.
– Ты безнадежен, Банни, совершенно безнадежен! И все же, полагаю, ты бы не отказался от своей доли, если бы добыча досталась нам? Однако ты положительно рад тому, что пришел вторым в свою вторую же попытку! Признаюсь, впрочем, что методы профессионалов были мне чрезвычайно интересны. И полагаю, что в плане полученного опыта я выиграл столько же, сколько потерял в плане упущенной выгоды. Этот спуск шкатулки из окна был очень простым и эффективным ходом. Эта парочка просидела внизу несколько часов.
– А ты-то откуда знаешь? – спросил я.
– Я видел их из окна, располагавшегося прямо над окном милой старой леди. Когда я ложился спать прошлой ночью, то ожерелье все никак не шло у меня из головы, и мне вдруг захотелось выглянуть в окно. Честно говоря, я хотел узнать, не открыто ли окно этажом ниже и есть ли хотя бы малейший шанс чем-нибудь поживиться там, воспользовавшись припасенным на такой случай куском веревки. Разумеется, в качестве меры предосторожности я первым делом выключил свет. И мне повезло, что я сделал именно так. Я заметил профессионалов прямо внизу, а им меня видно не было. На мгновение я увидел маленький светящийся диск, а затем вновь, через несколько минут. Само собой, я понял, что это такое, ведь циферблат моих собственных часов покрыт флуоресцентной краской, – такие часы могут сойти за фонарь, если нет ничего получше. Но эти парни не использовали их в качестве фонаря. Они следили за временем. Все зависело от их сообщника внутри. Вор застукал вора. Через минуту я понял, как все складывается.
– И ты ничего не сделал! – воскликнул я.
– Напротив, я спустился вниз, прямо в комнату леди Мелроуз.
– Неужели?
– Ни минуты не колеблясь. Чтобы спасти ее драгоценности. И я был готов закричать в ее слуховой рожок так, чтобы весь дом услышал. Но милая старая леди слишком глуха и слишком любит поесть перед сном, чтобы ее можно было легко разбудить.
– Ну и?
– Она даже не шевельнулась.
– И ты, несмотря на это, позволил, как ты их называешь, профессионалам украсть ее драгоценности вместе со шкатулкой!
– Все, кроме этой, – сказал Раффлс, положив сжатый кулак мне на колени. – Я бы показал его тебе раньше, но, черт возьми, старик, то выражение лица, которое было у тебя весь этот день, дорогого стоило.
Он разжал кулак, в следующее же мгновение сжав его снова, однако я успел заметить пригоршню бриллиантов и сапфиров, которые в прошлый раз видел на шее леди Мелроуз.
Le premier pas[17]
В ту ночь он рассказал мне историю своего первого преступления. С самого судьбоносного утра мартовских ид, когда он упомянул загадочный инцидент, произошедший во время некоего крикетного тура, я безуспешно пытался добиться от него подробностей. И делал я это отнюдь не из присущего человеку упрямства, однако он все так же качал головой, задумчиво вглядываясь в дым своей сигареты. Выражение его глаз было загадочным – полуциничным, полупечальным и словно бы полным тоски по давно минувшей честной жизни. Свежую гнусность Раффлс планировал с тем же не знающим предела энтузиазмом художника, с которым планировал бы невиданный доселе подвиг. Нельзя было и представить, что под его заразным эгоизмом могут скрываться угрызения совести. И все же казалось, что призрак умершего раскаяния за его первое преступление по-прежнему посещал Раффлса, когда тот погружался в воспоминания, так что я отказался от расспросов задолго до ночи нашего возвращения из Милчестера. Дух крикета, однако, так и витал в воздухе, а его кожаная сумка с принадлежностями для игры лежала у каминной решетки, где он часто оставлял ее. На сумке по-прежнему были видны остатки наклейки «Ориент»[18]. Наверное, я смотрел на эту наклейку достаточно долго, чтобы Раффлс это заметил, поскольку внезапно он спросил меня, хочу ли я по-прежнему услышать его рассказ.
– Не нужно, – ответил я. – Ты все равно этого не сделаешь. Мне остается лишь строить догадки.
– И как бы у тебя это получилось?
– О, я начинаю понимать твои методы.
– То есть я пошел на дело осознанно, да?
– Иного я не могу и вообразить.
– Мой дорогой Банни, это был самый непреднамеренный поступок из всех, что я совершал в своей жизни!
Он подскочил с такой неожиданной энергией, что его кресло на колесиках откатилось к стеллажам. Его глаза были полны весьма негодующего блеска.
– Поверить не могу, – сказал я хитро. – Я никогда не осмелился бы оскорбить тебя подобным предположением!
– Значит, ты дурак…
Он осекся, взглянул на меня и уже через мгновение смеялся над собой.
– Или намного более ловкий плут, чем я думал, Банни. Что за плут, во имя Юпитера! Что ж, полагаю, ты меня раскусил. Как говорится, я выдам тебе всю подноготную. Да и в любом случае я собирался это сделать: случившийся прошлой ночью кавардак кое в чем напомнил мне о тех событиях. И вот что я тебе скажу: как бы там ни было, это повод и я отмечу его тем, что нарушу одно из своих жизненных правил. Я выпью еще один бокал!