– Решился все-таки?
– Вроде того!
– Тогда будь осторожен: здесь полно колокольчиков и пружин, призванных сообщить о незваных гостях. Это тебе не шутки! Стой на месте, пока я не сниму пробки.
Сад был очень маленьким и новым: полосы дерна все еще не были соединены в газон, однако видневшееся между ними основание из сырой глины было усеяно торчавшими из него лавровыми листьями.
– Тоже своего рода колокольчики, – прошептал Раффлс. – Ничто не шелестит сильнее. Хитрая старая тварь!
Мы аккуратно прокрались мимо них по траве.
– Он лег спать!
– Не думаю, Банни. Полагаю, он нас заметил.
– Почему?
– Я видел свет.
– Где?
– Внизу. В тот миг, когда я…
Его шепот оборвался, он увидел свет вновь – как и я.
Вспыхнув золотой полоской под входной дверью, он исчез. Затем опять блеснул золотой нитью под притолокой, после чего больше уже не появлялся. Послышался скрип ступеней, который, впрочем, тоже вскоре прекратился. Больше мы ничего не видели и не слышали, однако стояли на траве до тех пор, пока наши ноги не промокли от росы.
– Я иду внутрь, – сказал наконец Раффлс. – Не думаю, что он вообще нас видел. Хотя хотелось бы мне, чтобы это было так. Сюда.
Мы осторожно ступали, однако прилипший к нашим промокшим подошвам гравий ужасно шуршал, соприкасаясь с полом небольшой, крытой черепицей веранды со стеклянной дверью, которая вела внутрь. Именно через ее стекло Раффлс заметил свет в первый раз, и именно это стекло Раффлс сейчас и вырезал, вооружившись алмазом, горшочком патоки и листком оберточной бумаги, которые практически всегда носил с собой. Не то чтобы он обходился без моей помощи – он просто принимал ее так же инстинктивно, как она была предложена. Как бы там ни было, я своими руками помог ему распределить патоку по оберточной бумаге и прижимал ее к стеклу до тех пор, пока алмаз не описал ее контур и стекло аккуратно не упало нам в руки.
Раффлс просунул в образовавшееся отверстие руку, повернул ключ в замке и, протолкнув руку по самое плечо, сумел отпереть задвижку внизу двери. Оказалось, что задвижка была одна, и дверь открылась, пусть и не очень широко.
– Что это? – спросил Раффлс, когда что-то треснуло у него под ногами на самом пороге.
– Очки, – ответил я, подбирая их.
Я все еще ощупывал треснувшие линзы и искореженную оправу, когда Раффлс споткнулся и едва не упал с тихим криком, который он даже не пытался подавить.
– Тише, приятель, тише! – выдохнул я. – Он тебя услышит!
Ответом был стук его – ЕГО – зубов, и я услышал, как он возится со своими спичками.
– Нет, Банни, он нас не услышит, – прошептал через мгновение Раффлс. Когда спичка догорела, он поднялся с колен и зажег газовую лампу.
Ангус Бэрд лежал на полу своего дома; он был мертв, и его седая борода слиплась от его собственной крови. Рядом с ним лежала кочерга, и ее черный наконечник блестел в свете лампы. В углу стоял разворошенный письменный стол, в котором явно кто-то рылся, над камином шумно тикали часы. Больше, в течение, наверное, пары минут, никакой другой звук не нарушал тишину.
Раффлс стоял совершенно неподвижно, уставившись на мертвеца взглядом человека, смотрящего в бездну, падения в которую он только что чудом избежал. Он с шумом дышал через нос. Никаких других звуков, впрочем, Раффлс не издавал, и его губы были плотно сжаты.
– Этот свет! – произнес я хрипло. – Свет, который мы видели под дверью!
Вздрогнув, он повернулся ко мне.
– Верно! Я и забыл. Это именно то место, в котором я увидел его в первый раз!
– Он все еще должен быть внизу!
– Если он там, мы его отыщем. Вперед!
Однако я положил руку на его предплечье, беззвучно уговаривая задуматься: Бэрд был мертв и нас однозначно должны были заподозрить в причастности к смерти хозяина; убираться нужно было сейчас или никогда. Однако Раффлс стряхнул ее во внезапном порыве нетерпения, в его глазах читалось безрассудное презрение. Посоветовав мне спасать свою шкуру, раз уж мне так этого хотелось, он вновь повернулся ко мне спиной. Соблазн последовать его совету был велик. Разве он забыл, зачем мы сюда пришли? Он что, действительно вознамерился сделать все, чтобы эта ночь окончилась полной катастрофой? Пока я задавал себе эти вопросы, Раффлс зажег спичку в холле. Через мгновение под его ногами уже скрипели ступени – точно так же, как они до этого скрипели под ногами убийцы. Человеческий инстинкт, заставивший его презреть опасность, понемногу начинал овладевать и мной. Можем ли мы позволить убийце уйти? Вместо ответа я ринулся вверх по скрипучей лестнице, обогнав Раффлса в коридоре второго этажа.
Однако перед нами предстали три двери: первая вела в спальню с перевернутой, но по-прежнему целой кроватью, другая комната была пуста во всех смыслах этого слова, третья же дверь была заперта.
Раффлс зажег коридорный светильник.
– Он там, – сказал он, взводя револьвер. – Помнишь, как мы вламывались в классы в школе? Давай!
Его плоская подошва врезалась в замочную скважину, замок поддался, дверь распахнулась, и от внезапной тяги огонь газового светильника колыхнулся, как кобль[34] от шквального ветра. Когда пламя выровнялось, я увидел привинченную к полу ванну, два связанных между собой банных полотенца, открытое окно, сжавшуюся фигуру и Раффлса, в страхе замершего на пороге.
– ДЖЕК РАТТЕР?
От ужаса он произнес эти слова медленно и хрипло, а я с не меньшим ужасом их повторил. Сжавшаяся у окна ванной фигура медленно поднялась.
– Это вы! – воскликнул он, ошеломленный не меньше, чем мы. – Вы двое! Что это значит, Раффлс? Я видел, как вы перелезли через ворота – зазвонил один из колокольчиков, которых здесь полно. Потом вы вломились в дом. Что все это значит?
– Возможно, мы тебе об этом расскажем – после того, как ты скажешь нам, что, во имя господа, ты наделал, Раттер!
– Наделал? Что я наделал? – Несчастный ублюдок вышел на свет, моргая налитыми кровью глазами, его рубашка была залита кровью. – Полагаю, вы и сами все видели, но, если хотите, я вам расскажу. Я убил грабителя – вот и все. Я убил грабителя, ростовщика, шакала и шантажиста. Самого пронырливого и жестокого преступника из тех, что все еще не болтаются на виселице. И я готов к тому, чтобы меня самого за это повесили. Я бы убил его еще раз!
Он с яростью взглянул нам прямо в лицо, что, вероятно, выглядело актом бесстрашия в его пьяных глазах. Его грудь тяжело вздымалась, а челюсть словно окаменела.
– Сказать вам, что произошло? – продолжил он со страстью. – За прошедшие недели и месяцы он превратил мою жизнь в ад. Думаю, вам об этом известно. В настоящий ад! Что ж, этой ночью я повстречал его на Бонд-стрит. Помните, когда я встретил вас, парни? Он шел меньше чем в двадцати ярдах за вами, шел по вашим следам, Раффлс. Он увидел, как я вам кивнул, и остановил меня, чтобы узнать, кто вы такие. Он хотел узнать это столь отчаянно, что я, хоть и не понимал причины – да и не хотел понимать, – решил использовать свой шанс. Я сказал, что расскажу ему о вас все, если мы встретимся в каком-нибудь уединенном месте. Он отказался. Схватив его за пальто, я сказал, что ему придется это сделать. Когда я отпустил его, вы уже скрылись из виду, так что я остался там, где стоял, пока он не вернулся в отчаянии. К тому моменту он уже был у меня в руках. Я мог потребовать от него встретиться со мной в любом месте, так что я заставил его привести меня к себе домой, заверяя, что там расскажу ему о вас все. Что ж, когда мы оказались здесь, я заставил его принести мне еды, все время оттягивая разговор. Около десяти вечера я услышал, как ворота закрываются. Подождав еще немного, я спросил его, живет ли он один. «Ни в коем случае, – ответил он. – Разве ты не видел служанку?»
Я ответил, что видел, но подумал, что она уходила. Если я ошибался, она бы однозначно пришла, услышав, что ее зовут, поэтому я позвал ее трижды во весь голос. Разумеется, никакой служанки, которая могла бы прийти, не было. Я знал это, потому что приходил к нему поговорить на прошлой неделе и он общался со мной через ворота, не открывая их. Что ж, закончив звать служанку и убедившись, что вокруг нет ни души, я увидел, что он стал белым как мел. Тогда я сказал, что мы наконец можем поговорить.
Вытащив из каминной решетки кочергу, я напомнил ему, как он меня ограбил, и поклялся богом, что больше этому не бывать. Я дал ему три минуты на то, чтобы написать и удостоверить отказ от всех его несправедливых требований в отношении меня или приготовиться к тому, что его ковер будет разукрашен его же собственными вышибленными мозгами. Он подумал минуту и пошел к письменному столу за ручкой и бумагой. Там он с молниеносной скоростью за две секунды выхватил револьвер, а я бросился на него с голыми руками. Он выстрелил дважды или трижды, промахнувшись, – если хотите, можете поискать отверстия. Каждый же из моих ударов достигал цели. Боже! Я бил его, как дикарь, пока все не было кончено. А потом мне стало все равно. Я перерыл его стол в поисках своих долговых расписок и уже собирался уходить, когда появились вы. Я сказал, что мне все равно, и это правда. Я собирался сдаться этой же ночью и все еще планирую это сделать, так что, как вы, ребята, уже поняли, я не доставлю вам особых хлопот!
Его песенка была спета, а мы так и стояли в коридоре одинокого дома, и его тихий, хриплый, полный страсти голос продолжал звенеть в наших ушах. Я знал, на кого был рассчитан его отказ от раскаяния, и не ошибся.
– Вздор, – сказал Раффлс, помолчав немного. – Мы не позволим тебе сдаться.
– Вам меня не остановить! Какой смысл? Женщина видела меня, теперь это лишь вопрос времени, и я не хочу ждать, пока меня схватят. Только подумай: ждать, когда их рука ляжет тебе на плечо! Нет, нет и еще раз нет! Я сдамся и покончу с этим.
Его речь изменилась, он запнулся, сбился. Казалось, более четкое понимание его положения пришло с самой мыслью о том, что из него можно выбраться.