– Говори же, мой дорогой друг!
– Мне понадобится еще одна сигарета – спасибо – и спичка. Инцидент заключался в шагах снаружи и ключе в замке! В тот момент я как раз лежал на крышке сундука. Я едва успел потушить свечу и спрятаться внутрь. К счастью, это всего лишь принесли очередной сундучок – шкатулку с драгоценностями, если быть более точным. Сейчас я покажу тебе ее содержимое. Пасхальный исход принес мне еще больший улов, чем в самых смелых моих мечтах.
Его слова напомнили мне о «Пэлл-Мэлл газетт», с которой я пришел в турецкие бани. Я вытащил газету из кармана, помятую и раздувшуюся от температуры в самой жаркой из парных, и протянул ее Раффлсу, держа большой палец на передовице.
– Восхитительно! – сказал он, прочитав статью. – Несколько воров и угольный подвал из всех путей проникновения! Я действительно постарался сделать так, чтобы все выглядело подобным образом. Я пролил достаточно свечного сала, дабы угли хорошо тлели. Однако подвал выходил в глухой задний дворик, Банни, а в его окно не протиснулся бы даже восьмилетний мальчишка. Так пускай же Скотленд-Ярд подольше носится с этой теорией!
– Но что с тем парнем, которого ты отправил в нокаут? – спросил я. – Это было на тебя не похоже, Раффлс.
Лежа на моем диване, Раффлс задумчиво пускал колечки дыма. Его черные волосы разметались по подушке, а бледный профиль выглядел на свету столь четким и острым, словно был вырезан ножницами.
– Не похоже, Банни, – произнес он с сожалением. – Но поэт скажет тебе, что подобные вещи воистину неотделимы от побед, подобных моей. У меня ушла пара часов на то, чтобы выбраться из того хранилища. Третий час я потратил на безобидную инсценировку взлома, именно тогда я услышал тихие шаги этого парня. Некоторые бы его попросту убили, другие загнали бы себя в еще худшую ловушку, чем та, в которой они уже были. Я же оставил свою свечу там, где ее и нашли, подкрался к бедолаге, прижался к стене и врезал ему, когда он проходил мимо. Я признаю, что это был грязный удар, однако доказательство того, что я бил милосердно, перед тобой. Жертва сама поведала свою историю.
Заметив, что он опустошил бокал, я предложил наполнить его вновь, но Раффлс покачал головой. Он показал мне фляжку, которую носил в кармане: она до сих пор была почти полной, и я заметил, что у ее владельца при себе было все необходимое. Будь то Пасха или же неприсутственный день, в случае если бы я его подвел, Раффлс явно намеревался сделать все для того, чтобы сбежать. Однако риск был бы огромным, так что я сиял от гордости, осознавая, что он положился на меня не зря.
Что до драгоценностей из шкатулок, проводивших пасхальные каникулы в хранилище моего банка, то я не стану петь им дифирамбы или даже вдаваться в детали; скажу лишь, что моей доли было достаточно для того, чтобы присоединиться к Раффлсу в его отложенной поездке в Шотландию. Сам же Раффлс, в свою очередь, летом смог играть за «Мидлсекс»[63] так часто, как не играл уже несколько лет. In fine[64] я пришел к выводу, что его решение было полностью оправданным, невзирая на чрезмерную (и неизменную) конспирацию. Из-за этой конспирации я часто чувствовал обиду, однако в тот раз я ее практически не ощущал. Единственный мягкий упрек в адрес Раффлса с моей стороны касался вымышленного Кроушея.
– Ты заставил меня думать, что он снова объявился в городе, – сказал я. – Не удивлюсь, если выяснится, что ты не слышал о нем с того самого дня, когда он сбежал через твое окно.
– Я даже не вспоминал о нем, Банни, пока ты не заглянул ко мне позавчера, сразу же заведя о нем разговор. Вся суть была в том, чтобы заставить тебя искренне беспокоиться о серебре и ходить с соответствующим видом. Что и произошло.
– Разумеется, я понимаю, в чем была суть, – отозвался я. – Но суть моих слов заключается в том, что ты все это придумал. Не нужно было писать мне о нем откровенную ложь.
– Я этого и не делал, Банни.
– А как насчет «принца профессоров», находившегося «на взморье» в момент твоего отъезда?
– Но он и правда был там, мой дорогой Банни! – воскликнул Раффлс. – Раньше я был чистой воды любителем. Однако после всего этого я по праву могу называть себя профессором среди профессоров. И хотел бы я увидеть того, кто сумел бы командовать их кораблем столь же искусно!
Клуб криминалистов
– Но кто они, Раффлс, и где расположены? В списке «Уайтэкера»[65] такого клуба нет.
– Криминалисты, мой дорогой Банни, слишком малочисленны для того, чтобы иметь постоянную резиденцию, и слишком элитарны, чтобы сообщать о своем существовании обывателям. Это весьма серьезные ученые, посвятившие себя исследованию современной преступности, которые периодически встречаются в клубах или ужинают друг у друга дома.
– Но зачем им вообще просить нас поужинать с ними?
И я потряс приглашением, заставившим меня со всех ног броситься в Олбани, ведь это было приглашение от достопочтенного графа Торнэби, Р. П.[66]. В приглашении содержалась обращенная ко мне просьба оказать Клубу криминалистов честь своим присутствием на ужине в Торнэби-Хаус, Парк-лейн. Такое приглашение само по себе уже было сомнительным комплиментом, так что можете представить себе мое смятение, когда я узнал, что Раффлс тоже был приглашен!
– Они вбили себе в головы, – сказал Раффлс, – что элемент гладиаторских боев является проклятьем большинства современных видов спорта. И в особенности они опасаются за профессиональных гладиаторов. Так что им хочется узнать, соответствует ли мой опыт их теории.
– Так они и пишут!
– Они ссылаются на случай игрока из лиги, sus. per coll.[67], а также некоторое число самоубийств. Так что все и правда касается той стороны моей личности, которая известна общественности.
– Твоей – возможно, но не моей, – сказал я. – Нет, Раффлс, они положили глаз на нас обоих и собираются засунуть нас под микроскоп, иначе вообще не стали бы меня приглашать.
Заметив мое смятение, Раффлс улыбнулся.
– Мне почти что хочется, чтобы ты был прав, Банни! Тогда веселье было бы еще большим, чем то, которое я планирую устроить. Однако, возможно, тебя утешит то, что именно я дал им твое имя. Я сказал им, что ты гораздо более талантливый криминалист, чем я сам. И я рад услышать, что они последовали моему совету и мы предстанем перед их жутковатой коллегией вместе.
– Если я приму их приглашение, – сказал я с суровостью, которую он заслужил.
– Если не примешь, – ответил Раффлс, – то пропустишь развлечение, которое по сердцу нам обоим. Только подумай, Банни! Эти ребята встречаются, чтобы насладиться подробностями всех самых последних преступлений, и мы насладимся ими так, словно знаем об этих преступлениях больше, чем они сами. Быть может, это не так, поскольку редкого криминалиста интересует что-то, кроме убийств, и потому я ожидаю, что привилегия перевести дискуссию в плоскость нашей с тобой епархии достанется именно мне. Их воспаленные умы должно всецело занять высокое искусство краж со взломом, хотя бы просто для разнообразия. И раз уж мы с тобой взломщики, Банни, мы можем воспользоваться этим случаем для того, чтобы узнать их мнение о наших собственных благородных персонах. Как два соавтора, мы будем сидеть рядом с самым цветом критиков и узнавать, каков наш уровень в глазах знатоков. Это будет воистину пикантный, а то и бесценный опыт. Если мы начнем плыть против ветра, то, несомненно, об этом услышим и сможем выправить курс. Кроме того, по условиям сделки нас ожидает первоклассный ужин или же наш хозяин всерьез подмочит свою репутацию, снискавшую ему славу по всей Европе.
– Ты его знаешь? – спросил я.
– Иногда вижу его на крикете, когда у милорда есть время, – ответил Раффлс с довольным смехом. – Но я знаю о нем все. В один год он был председателем МКК[68], лучшим в истории. Он хорошо знает игру, хотя, полагаю, сам не играл в нее никогда в жизни. Впрочем, он знает много вещей, которых сам не делал никогда в жизни. Он даже никогда не женился и не открывал рта в палате лордов. Однако говорят, что в августейшей ассамблее не найти более острого ума и что он, несомненно, произнес замечательную речь во время последнего визита австралийцев. Он прочел все, что только можно, и (что делает ему честь в наши дни) сам не написал ни строчки. В общем, он кит в теоретических аспектах, становящийся килькой, когда дело доходит до практики. Однако в том, что касается преступности, он весьма хорош и в одном, и в другом.
Теперь мне и вправду захотелось увидеть этого выдающегося пэра во плоти, особенно мое любопытство подогревал тот факт, что он никогда не публиковал свою фотографию в газетах на потребу толпе. Я сказал Раффлсу, что отужинаю с ним у лорда Торнэби, и он кивнул так, словно я не колебался ни минуты. Теперь я могу оценить то, как ловко он сумел справиться с моим нежеланием идти туда. Нет сомнений, что он все продумал заранее. И, выходя из-под моего пера, его речи, записанные по памяти, на которую я никогда не жаловался, выглядят хорошо спланированными. Однако следует учитывать, что в жизни Раффлс говорил не совсем так, как на страницах моих рассказов. Его слова были именно такими, однако он не произносил их в виде столь длинных тирад на одном дыхании. Периодически он останавливался, затягиваясь дымом своей неизменной сигареты, а то и вовсе прерывал свою речь, чтобы в задумчивом молчании пройтись по комнате. И никогда его слова не были столь продуманными, как в те моменты, когда они казались самыми что ни на есть небрежными и спонтанными. Я понял это лишь гораздо позже. Однако тогда, в самом начале нашей дружбы, они и вправду казались мне таковыми, хотя я и не надеюсь, что смогу передать это чувство другому человеку.