Это было всего через неделю после того, как Раффлс и я познакомились с ним в Имперском боксерском клубе. Чемпион Соединенных Штатов в тяжелом весе, он был все еще опьянен своими кровавыми триумфами по ту сторону Атлантики и трубил на каждом углу, что собирается продолжить свои завоевания. Однако репутация Магуайра пересекла океан раньше него самого, поэтому шикарные отели захлопнули перед ним свои двери и он уже успел снять и роскошно обставить дом на Хаф-Мун-стрит, в котором так до сих пор и не появилось новых арендаторов. Раффлс подружился с этой очаровательной скотиной, в то время как я пребывал в замешательстве от его алмазных запонок, украшенной драгоценными камнями цепочки для карманных часов, восемнадцатикаратного браслета и шестидюймовой нижней челюсти. Я содрогнулся, заметив, что Раффлс с видом невозмутимого знатока тоже любовался его безделушками в своей привычно наглой манере, которая для меня имела двойное значение. Со своей стороны, я бы лучше предпочел заглянуть тигру в пасть. Когда мы пошли к Магуайру домой, чтобы взглянуть на другие его трофеи, мне и впрямь казалось, что мы идем в логово тигра. И это действительно было великолепное логово с ремонтом от одной очень известной фирмы, обставленное просто фантастической мебелью.
Но трофеи удивили меня еще больше. Они открыли мне глаза на менее жестокий аспект благородного искусства, чем те, по которым оно на данный момент известно по правую сторону Атлантики. Помимо всего прочего, нам было позволено подержать инкрустированный драгоценными камнями пояс, которым награждают боксеров в штате Невада, золотой слиток от жителей Сакраменто и сделанную из чистого серебра статуэтку самого хозяина от клуба кулачных боев в Нью-Йорке. Я до сих пор вспоминаю, как, затаив дыхание, ждал, когда Раффлс спросит Магуайра, не боится ли тот воров, на что Магуайр ответил, что у него есть ловушка, способная поймать даже самого хитрого взломщика живьем, однако категорически отказался сообщить нам, что это за ловушка. Что касается меня, то я в тот момент не мог представить более ужасной ловушки, чем сам тяжеловес, спрятавшийся за занавеской. Однако Раффлс воспринял похвальбу этого хвастуна как вызов. Позднее он и не отрицал этого, слушая, как я корил его за его безумную решимость; он просто отказался взять меня с собой на дело. Так что я не буду отрицать, что в какой-то мере чувствовал жестокое удовлетворение от осознания того, что в итоге Раффлсу пришлось обратиться ко мне за помощью. Если бы не жуткий звук падения, который я услышал по телефону, я бы искренне позлорадствовал тому, с каким безупречным вкусом он сам выбрал свою погибель.
Меньше суток назад Барни Магуайр провел свой первый бой на британской земле. Разумеется, после боя он уже не был тем человеком, которым был во время предшествовавших ему изнурительных тренировок. Насколько я понимал, подобные ему мерзавцы никогда не бывают более рассеянными или менее способными защитить себя и свое добро, чем в полные пьяного разгула первые часы после боя, на которые и рассчитывал неизменно предусмотрительный Раффлс. И этот ужасный Барни точно не вел бы себя сдержанно после победы, которая отнюдь не была бескровной. Тогда что же мог означать этот зловещий, тошнотворный стук? Мог ли он быть решающим ударом, нанесенным самому чемпиону одним из его кубков? Раффлс был на такое более чем способен, однако, судя по его речи во время телефонного разговора, просто не был в состоянии это сделать.
И все же… Что еще могло произойти? Я вновь и вновь возвращался к этому вопросу, пока одевался и ехал в кэбе на Хаф-Мун-стрит. Ни о чем другом я думать не мог. Человек должен понимать, с чем ему предстоит столкнуться, прежде чем искать решение. Я до сих пор иногда содрогаюсь от мысли о том, сколь безрассудно прямым способом я решил получить эту информацию. Я доехал до самой двери дома боксера. Как вы, наверное, помните, вечером я ужинал со Свиггером Моррисоном в его клубе.
Наконец я примерно понял, что мне нужно будет говорить, когда дверь откроют. Казалось вполне вероятным, что причиной трагического окончания нашего телефонного разговора стали внезапный приход Барни Магуайра и неожиданное насилие с его стороны. В этом случае я был готов сказать, что мы с Раффлсом заключили пари насчет ловушки для взломщиков и я пришел, чтобы увидеть, кто из нас победил. В тот момент я еще не решил, говорить ли мне, что Раффлс разбудил меня телефонным звонком. В случае же, если я был неправ насчет Магуайра и он вообще не приходил домой, мои действия будут зависеть от того, что за слуга откроет дверь в ответ на мой нетерпеливый звонок. Однако Раффлса я должен был спасти так или иначе.
У меня оказалось больше времени на принятие решения, поскольку в дверь я звонил без толку. И действительно, коридор был погружен во тьму, однако, заглянув в щель почтового ящика, я заметил слабый лучик света, тянувшийся из дальней комнаты. Именно в этой комнате Магуайр держал свои трофеи, и именно в ней он установил ловушку. В доме все было тихо. Могли ли они оттащить нарушителя на Вайн-стрит[79] за те короткие двадцать минут, которые ушли у меня на то, чтобы одеться и приехать сюда? От этой мысли меня охватила паника. Но когда я в отчаянной надежде позвонил в дверь еще раз, все сомнения и неопределенность были развеяны самым неожиданным образом.
Со стороны Пикадилли тихо подъехала карета. К моему ужасу, она остановилась прямо за моей спиной как раз в тот момент, когда я смотрел в щель почтового ящика, и из нее выскочил всклокоченный боксер с двумя спутниками. Теперь попался уже я. Прямо напротив двери стоял фонарь, и я до сих пор вижу, как эта троица рассматривала меня, стоящего в его свете. Перед боем боксер хотя бы выглядел прилично, насколько это было возможно для такого задиры и хвастуна, но теперь у него под глазом был фингал, губа была раздута, а шляпа съехала набекрень. Его спутниками были болезненного вида маленький секретарь-янки, чье имя я и правда забыл, но которого встречал вместе с Магуайром в боксерском клубе, и чрезвычайно светского вида особа, явно знавшая толк в платьях, мерцавших блестками.
Я не смогу ни забыть, ни передать те выражения, в которых Барни Магуайр поинтересовался у меня, кто я такой и что я здесь делаю. Однако благодаря гостеприимству Свиггера Моррисона я быстро напомнил ему о нашей недавней встрече и еще о чем-то, чего потом уже не мог вспомнить.
– Вы должны помнить Раффлса, – сказал я, – если не помните меня. Давеча вы показывали нам свои трофеи и приглашали нас заглянуть к вам после боя в любое время дня и ночи.
Я собирался добавить, что ожидал, что Раффлс прибудет сюда раньше меня, чтобы мы смогли разрешить наше пари насчет ловушки. Однако неловкое молчание было прервано самим Магуайром, чей грозный кулак превратился в руку, пожимавшую мою с простецкой сердечностью, в то время как вторая с силой хлопала меня по спине.
– Так вот оно что! – воскликнул он. – А я-то принял тебя за какого-то треклятого проходимца. Теперь-то я тебя точно вспомнил. Не заговори ты сразу, я б тебе лицо расквасил, сынок. Точно говорю! Входи же, и выпьем за… всю эту чертовщину!
Секретарь повернул ключ в замке – но лишь для того, чтобы Магуайр тут же оттащил его за воротник, увидев, что из дальней комнаты на перила узкой лестницы падает свет.
– Свет в моей берлоге, – произнес Магуайр грозным шепотом. – А чертова дверь открыта, хотя ключ у меня в кармане и мы оставили ее запертой! Вот где проходимцы. Черт возьми, как же мне хочется, чтобы мы взяли одного живым! Леди и джентльмены, ждите здесь, а я схожу посмотрю.
Подобно цирковому слону, громадная фигура двинулась на цыпочках, дойдя до самой открытой двери, у которой мы на секунду увидели, как ее левая рука завращалась подобно пистону, а голова отклонилась назад, словно в боевой стойке. Но уже в следующее мгновение кулаки Магуайра разжались, и он стал потирать их, трясясь от смеха в свете дверного проема.
– Идите сюда! – крикнул он, подзывая нас кивком. – Идите сюда и взгляните на одного из их чертовых британских проходимцев, лежащего на полу как ковер и прибитого к нему так же крепко!
Можете себе представить, что я чувствовал, стоя в прихожей! Болезненного вида секретарь пошел первым, за ним сразу же проследовала особа в блестках, и, вынужден признать, в тот момент я был на грани того, чтобы ринуться прочь из дома через открытую дверь. Ее забыли закрыть, так что мне в итоге пришлось сделать это самому. Мне хватило мужества остаться по ту же сторону двери, что и Раффлс.
– Настоящий, доморощенный, поганый, немытый уайтчепелец! – услышал я замечание Магуайра. – Черт меня дери, если парни из нашего Бауэри[80] не смотрятся хреновыми ангелами на фоне подлеца вроде этого! Ах ты тварь! Я не стану марать кулаки о твою поганую рожу, но если бы на мне были ботинки потяжелее, я бы весь дух из тебя вышиб, как пить дать!
После этого мне уже не требовалось столько смелости для того, чтобы присоединиться к остальным в дальней комнате. Некоторое время я даже не мог определить, кем или чем был тот поистине омерзительный предмет, вокруг которого они сгрудились. На его лице не было накладной бороды, однако само оно было черным, как у трубочиста. Одежда тем не менее казалась мне довольно новой, хотя все равно более поношенной и грязной, чем та, которую Раффлс надевал, идя на дело. Как я и сказал, поначалу я вообще не был уверен, на самом ли деле это Раффлс, однако я вспомнил звук падения, прервавший наш телефонный разговор, а эта безжизненная куча тряпья лежала как раз под настенным аппаратом, трубка которого болталась над ней.
– Думаете, вы его знаете? – спросил секретарь, заметивший, что я с ушедшей в пятки душой склонился над телом и рассматриваю его.
– Господи, нет! Я просто хотел посмотреть, жив ли он, – пояснил я, придя к заключению, что это действительно был Раффлс и что он находился без сознания. – Но что произошло? – спросил я в свою очередь.