– Я тоже хочу это узнать, – капризным тоном произнесла особа в блестках, издав несколько бессмысленных восклицаний, после которых скрылась за дорогим безвкусным веером.
– Полагаю, – заметил секретарь, – что мистеру Магуайру решать, рассказывать об этом или нет. Это, черт возьми, его дело.
Однако прославленный Барни стоял на персидском ковре, улыбаясь нам лучезарной улыбкой триумфа, слишком сладкого для того, чтобы его можно было немедля облечь в слова. Комната была меблирована как кабинет, причем с большим художественным вкусом, – если, конечно, диковинные формы из мореного дуба можно считать художественными. У Барни Магуайра не было ничего общего с обычными профессиональными бойцами, не считая его лексикона и нижней челюсти. Мне уже доводилось видеть его дом, и он был обставлен и декорирован фирмой, создающей самые изысканные интерьеры и использующей в своей рекламе как раз такую комнату, как та, в которой разыгралась наша маленькая трагедия. Особа в блестках, сверкая подобно выброшенному на берег лососю, возлежала в причудливом кресле с прибитой огромными гвоздями обивкой. Секретарь оперся на секретер с огромными петлями из раскованного металла. Сам боксер стоял на фоне замысловатого сочетания дуба и плитки, а также камина и сделанной под заказ зеленой мебели и китайского шкафа с обитыми свинцом углами, который выглядывал из-за его круглой головы. Его налитые кровью глаза с неподдельным удовольствием смотрели то на графин и бокалы, то на восьмиугольный стол, то на еще один графин, стоявший на самом причудливом и изысканном из вращающихся столов.
– Разве это не прекрасно? – спросил боксер, улыбаясь каждому из нас по очереди своими разбитыми губами. – Подумать только, стоило мне изобрести ловушку для проходимца – и чертов проходимец сразу же в нее попал! Вы, мистер Человек, – он качнул в мою сторону своей огромной головой. – Помните, я сказал вам, что установил ее, когда вы пришли в тот вечер вместе с другим спортсменом? Жаль, что его сейчас здесь нет, скажу я вам. Он хороший парень, и он очень понравился мне, но он хотел знать слишком много, хоть я и не виню его за это. Как бы там ни было, теперь я обязан вам обо всем рассказать. К черту тайны. Видите ту бутылку на столе?
– Я как раз смотрела на нее, – произнесла особа в блестках. – Вы не представляете, как я перепугалась, иначе предложили бы мне что-нибудь.
– Вы получите что-нибудь через минуту, – ответил Магуайр. – Но если вы сделаете хоть глоток этого самого чего-нибудь из той бутылки, вы рухнете на пол, прямо как наш друг.
– Ничего себе! – воскликнул я с невольным возмущением тем, что его схема оказалась настолько простой.
– Да, сэр! – сказал Магуайр, глядя на меня своими налитыми кровью глазами. – Моя ловушка для проходимцев и взломщиков – это бутылка виски с сюрпризом, и полагаю, что именно она стоит на столе с серебристой этикеткой на горлышке. Теперь взгляните на эту бутылку вообще без всяких этикеток. И все же, не считая этикеток, они – точные копии друг друга. Я поставлю их рядом, чтобы вы смогли это увидеть. Не только бутылки – даже напитки в них выглядят одинаково. Их вкус действительно неразличим, так что вы не поймете разницу до того момента, когда придете в себя на том же месте, где упали. Я достал этот яд у одного чертова индейца на западе, так что это довольно сильная штуковина. Поэтому я клею этикетку на бутылку-ловушку и выставляю ее только по ночам. В общем, смысл такой. Больше мне сказать нечего, – добавил Магуайр, возвращая бутылку с этикеткой обратно на полку. Впрочем, как я понимаю, этого достаточно для девяноста девяти проходимцев из ста и девятнадцати из двадцати: они просто не берутся за работу без глотка спиртного.
– Я бы не рискнул на это поставить, – заметил секретарь, взглянув вниз так, словно он смотрел на распростершегося Раффлса. – Вы проверяли, все ли трофеи в безопасности?
– Еще нет, – сказал Магуайр, бросив взгляд на декорированный под старину кабинет, в котором он их держал.
– Тогда не утруждайте себя, – ответил секретарь, ныряя под восьмиугольный стол и доставая оттуда маленькую черную сумку, которую я узнал с первого же взгляда. Это была сумка, которую Раффлс использовал всегда, когда улов оказывался слишком большим.
Теперь сумка была настолько тяжелой, что секретарю пришлось взять ее обеими руками, чтобы поставить на стол. Через мгновение он извлек из нее инкрустированный драгоценными камнями пояс, презентованный Магуайру штатом Невада, сделанную из чистого серебра статуэтку его самого и золотой слиток от жителей Сакраменто.
Был ли тому причиной вид его едва не утраченных сокровищ или же просто осознание того, что вор посмел к ним прикоснуться, однако Магуайр внезапно пришел в такую ярость, что отвесил безжизненной груде, которая была Раффлсом, пару жестоких пинков, прежде чем мы с секретарем смогли вмешаться.
– Полегче, Магуайр! – крикнул секретарь. – Этот тип все еще под действием яда, да к тому же лежит на полу.
– Ему повезет, если он вообще очнется, черт его раздери!
– Полагаю, сейчас как раз время позвонить в полицию.
– Не раньше чем я с ним закончу. Подождем, пока он не придет в себя! Думаю, я расквашу его физиономию так, что она будет похожа на пудинг с джемом! Он все зубы вместе с кровью повыплевывает, прежде чем легавые заберут то, что от него останется!
– Мне становится дурно от одних ваших разговоров, – пожаловалась светского вида особа из своего кресла. – Я бы хотела, чтобы вы мне чего-нибудь налили и не были таким вульгарным.
– Сами себе налейте, – последовал не слишком галантный ответ. – И не несите чепухи. Так в чем там дело с телефоном?
Секретарь взял в руки болтавшуюся трубку.
– Похоже на то, – сказал он, – что проходимец позвонил кому-то, прежде чем потерять сознание.
Я отвернулся и налил светского вида леди напитка, которым она так хотела освежиться.
– Как пить дать! – прогремел Магуайр. – Но кому, черт возьми, он мог звонить?
– Мы это выясним, – ответил секретарь. – Нам это скажут на телефонной станции, и на выяснение этого не уйдет много времени.
– Сейчас это не важно, – сказал Магуайр. – Давайте выпьем, а потом поднимем этого малого.
Я весь трясся от страха, вполне ясно понимая, что это означало. Даже если бы мне удалось вызволить Раффлса, полиция быстро выяснила бы, что вор звонил именно мне, и тот факт, что я не сказал об этом ни слова, создал бы мне кучу неприятностей, а то и вовсе отправил бы меня под суд вместе с ним. Надежда на то, что мы сможем пройти между Сциллой угрозы, нависавшей над нами в данный момент, и Харибдой косвенных доказательств, была очень слабой. Однако она бы и вовсе улетучилась, если бы я промолчал еще хотя бы минуту. Потому, пребывая в отчаянии, я заговорил с безрассудной решимостью, которой не проявлял с самого звонка Раффлса. Впрочем, даже овца стала бы решительной и безрассудной после ужина со Свиггером Моррисоном.
– А не мне ли он звонил? – воскликнул я так, словно меня внезапно осенило.
– Тебе, сынок? – отозвался Магуайр, держа бутылку в руке. – Что, черт побери, он вообще мог узнать о тебе?
– Или вы – о нем? – добавил секретарь, сверля меня взглядом.
– Ничего, – признал я, всем сердцем сожалея о своем безрассудстве. – Однако кто-то звонил мне около часа назад. Я подумал, что это был Раффлс. Если помните, я говорил вам, что ожидал встретить его здесь.
– Я так и не понял, какое отношение все это имеет к проходимцу, – продолжил секретарь, желавший, видимо, просверлить меня глазами насквозь.
– Как и я, – жалко ответил я.
Однако мне показалось, что его слова прозвучали успокаивающе, а количество спиртного, налитого Магуайром себе в бокал, было весьма многообещающим.
– А ваш разговор, случайно, не оборвался внезапно? – спросил секретарь, потянувшись за бутылкой, стоявшей на восьмиугольном столе, за которым мы втроем сидели.
– Совершенно внезапно! – ответил я. – Я даже не успел понять, кто мне звонит. Нет, спасибо. Мне наливать не нужно.
– Что?! – вскричал Магуайр, неожиданно подняв сонную голову. – Вы не выпьете в моем доме? Давайте же, молодой человек. Будьте хорошим мальчиком.
– Но я уже ужинал, – убеждал его я. – И уже хлопнул своего. Правда.
Барни Магуайр с силой грохнул по столу.
– Ты и правда мне нравишься, сынок, – сказал он. – Но ты перестанешь мне нравиться, если не будешь хорошим мальчиком!
– Ладно, ладно, – согласился я поспешно. – Но только на один палец, раз уж на то пошло.
Секретарь налил мне примерно на два.
– Почему это должен был быть ваш друг Раффлс? – без тени смущения возвращаясь к обвинительному тону, спросил он после того, как Магуайр, проревев «Пей!», вновь начал клевать носом.
– Я тогда еще толком не проснулся, – ответил я. – Так что он был первым человеком, пришедшим мне на ум. У нас обоих есть телефон. И мы заключили пари…
Я уже прикоснулся к бокалу губами, однако сумел поставить его на стол, не выпив ни капли. Магуайр сидел склонив голову и приоткрыв рот, его огромная нижняя челюсть прижалась к расстегнутому воротнику. Особа в блестках крепко спала в причудливом кресле.
– Пари о чем? – послышался дрогнувший от неожиданности голос.
Секретарь моргнул, допивая содержимое своего бокала.
– Как раз о том, что вы только что нам объяснили, – сказал я, пристально глядя на собеседника. – Я был уверен, что это ловушка, однако Раффлс полагал, что речь о чем-то другом. Мы чуть не поскандалили, споря об этом. Раффлс настаивал, что это не ловушка. В итоге мы заключили пари. Я поставил деньги на то, что это ловушка. Раффлс поставил их на то, что это что-то другое. И Раффлс оказался прав: это не была ловушка в привычном смысле слова. Но она оказалась ничуть не хуже. Ничуть. И в нее попались все до единого, исключая меня!
Последнюю фразу я произнес, понизив голос, хотя с тем же успехом я мог бы ее и прокричать. Я повторял ее вновь и вновь, чтобы увидеть, заставит ли секретаря открыть глаза эта намеренная тавтология. Было похоже, что она возымела обратный эффект. Его голова упала на стол, а он даже не вздрогнул от удара. Не дернулся он и тогда, когда я уложил его голову на его же собственные раскинутые руки. Магуайр сидел прямо, однако его челюсть по-прежнему была прижата к воротнику. Особа в блестках, полулежа в причудливом кресле, мерцала каждый раз, когда ее пышные формы вздымались при вздохе. Все трое спали здоровым сном. Я не знал, была ли тому причиной случайность или же чей-то умысел, однако не стал тратить время на выяснение этого – сомнений в том, что они заснули, быть не могло.