стрый поток привел именно туда, куда я стремилась, – на ярмарку, что проходила каждую седмицу. В Приречье пару раз заезжали бродячие торговцы, но это было не сравнить со здешним разнообразием рядов и лотков. Конечно, никаких лишних трат я себе позволить не могла, но потешить взгляд ведь никто не запрещал. А там и до лекарских развалов доберусь.
Пробродив по торговым рядам допоздна, я не заметила, как солнышко скатилось за горизонт. Сделки уже не совершались, и торговцы неторопливо увязывали свое добро, перекрикиваясь гортанными голосами на всех языках Беловодья. Ходили слухи, что на таких ярмарках можно встретить кого угодно – хоть призрак лаумы, хоть бескрылую самовилу[15], хоть свободно разгуливающего навия. Иногда краем зрения я и правда улавливала размытую тень, но проследить за ней не стремилась. На то есть дейвасы – и выполнять их работу я не нанималась, своей хватает.
Кстати, решилась я на эту вылазку только потому, что Артемий поручился: в Бродах нет постоянно живущих огненосцев. Они приезжают по надобности и дважды в год – для проверки и решения вопросов, список которых служители городничего собирают, а управитель лично предоставляет пред очи чернокафтанников. На этой, несмотря на всю пестроту, все же обычной и ничем не выдающейся ярмарке их не ждали. Так что я спокойно гуляла меж торговых рядов, жуя мятный пряник.
Отметив несколько мест, в которые собиралась утром заглянуть в первую очередь, я отправилась на поиски ночлега. Вот только я позабыла, что всем, кто приехал на ярмарку, надо где-то ночевать. Мест в приличных, чистых на вид корчмах уже не осталось. Корчмари кивали и махали руками, указывая направление, а я тревожилась все сильнее по мере того, как улицы становились грязнее, дома – запущеннее, а зеленоватая луна – выше.
Мне повезло в корчме с певучим названием «Золотое яблоко». Вопреки обещанию, золота внутри не было, зато яблоки имелись – в виде прокисшего сидра в кувшинах на стойке. Запах стоял такой, что резало глаза. Но ночевка на улице привлекала еще меньше.
Зал был полупустым, если не считать мужчины в дальнем углу, споро поедающего свой ужин, и пары шумных простоватых парней с кулаками размером с мою голову, бурно выясняющих, кто кого перепьет. Я задержалась на пороге, чтобы накинуть капюшон, чуть сгорбилась и быстро пересекла заплеванный пол, покрытый подозрительными пятнами.
– Здравствуй, хозяин. Есть ли у тебя комната переночевать?
По дереву закружилась монетка, сверкая серебряным боком, и тут же исчезла, прихлопнутая ловкой ладонью.
– Две серебрушки, – лениво протянул бородатый мужчина.
Цепкий взгляд маленьких темных глаз, похожих на притаившихся в складках задубевшей кожи жуков, прошелся по мне с головы до ног, но ничего примечательного не нашел, и корчмарь снова вернулся к разливанию сидра по кувшинам.
Две серебряные монеты для меня были большими деньгами. Если б не зима, я заночевала бы под открытым небом. Но выбирать не приходилось. Я вздохнула и достала тощий кошель. Долго копалась в нем, жалуясь на то, что бродячей лекарке много не заработать, показно ловила убегавшую монетку, а после провожала ее тоскливым взглядом, пока корчмарь прятал денежку за пазуху. Внимания на мои стоны он не обратил, только буркнул: «Второй этаж, направо, любую открытую дверь выбирай».
Я кивнула и отправилась в указанном направлении. Лопатки сводило, словно в спину впился чей-то злой взгляд, но я так устала, что решила не оборачиваться.
И это было очень глупо.
Глава 11Старый знакомый
Спалось плохо.
В комнатке с пропахшими дрянным табаком стенами, где помещались только матрас, набитый сеном, да пара колченогих стульев, царила духота. Она заставляла дышать чаще и навевала дурные сны. Эти видения не были похожи на мои туманные кошмары, и я легко вырвалась из их липких лап. Какое-то время неподвижно лежала, скользя взглядом по закопченному потолку и успокаивая колотящееся сердце. Шум корчмы стих, но с первого этажа доносились недовольные голоса. Я все же встала с матраса и открыла окно. Дыхание перехватило от ворвавшегося порыва холодного ветра, зато тяжелая муть из головы постепенно стала уходить.
Все-таки зря я решила ночевать на постоялом дворе, лучше бы попросилась на ночлег к кому-нибудь в сарай. Там воздух чище, да и соседство какой-нибудь животины вместо напившихся вдрызг батраков было бы куда приятней. Но решение уже было принято, деньги заплачены, и все, что мне оставалось, – дотерпеть до утра и сбежать на ярмарку, а оттуда – в Приречье, без всяких задержек.
Я опустила взгляд на двор, изрешеченный длинными тенями забора – их рисовал свет полной луны. Нахмурилась, уловив движение, а через минуту услышала и тихое знакомое ржание – Пирожок пока еще вежливо предупреждал кого-то, чтобы не подходили. Была у моего коня такая глупая черта. Я бы на его месте сразу била копытом в лоб.
– Эй! – я наполовину высунулась в окно, плюнув, что на мне только расхристанная из-за духоты рубашка, не спасающая от укусов легкого морозца. – А ну убери руки от моего коня!
Шум возни стал громче: конокрад не внял предупреждению и попытался довершить свое темное дельце. Послышался злобный голос, помянувший «дурную скотину», свист плети и визг Пирожка, теперь уже гневный. Я возмущенно вскрикнула и быстро огляделась. Корчма была сделана из толстых бревен, круглые перекаты которых прекрасно могли заменить лестницу. Я спала не разуваясь, и сейчас это сыграло мне на руку. Подхватив шубу, я вылезла в окно и белкой слетела вниз. Ударившись пятками в подмерзшую землю, побежала к конюшне, напевая заговор, призванный спутать зрение недруга. Как и все мои песенки, простая, но очень полезная в хозяйстве вещь, когда надо увести от себя чей-то взгляд или запутать след, по которому идет чересчур настойчивый преследователь. Тонкие нити тумана протянулись из ниоткуда и мгновенно опали на землю влажными полосами. Вымерзнут через пару минут, никто и не заметит. Иногда, очень редко, мою ворожбу сопровождали такие странные явления, но никто объяснить мне их не мог, и я просто привыкла.
Дверь в конюшню была открыта, и я застыла в проходе, прожигая взглядом того, кто покусился на моего коня. Злодей повернулся на шум, и лунный луч высветил знакомое лицо.
– Анжей? – выдохнула я недоверчиво.
Удивление было так велико, что я растеряла всю сосредоточенность и боевой пыл, чем парень и воспользовался. Все же он был далеко не увальнем – я не успела даже вскрикнуть, как Анжей оказался возле меня, одной рукой зажав мне рот, а другой стиснув оба запястья разом.
Его запах, в отличие от Совия, вызывал только отвращение.
– Я так и знал, что это твой конь, – шепнул Анжей мне на ухо, едва не задев губами кожу. Я попыталась отклониться, но он грубо стиснул мое лицо, впившись пальцами в щеку. – Ишь ты какая! Выскочила в одном исподнем ради своей скотины. Ну и что ты мне сделаешь? Ты в моей власти, ведьма. Нет у тебя при себе никаких ядов, и слова молвить тоже не сможешь, уж я о том позабочусь.
Я цапнула Анжея за ладонь, но он лишь скривился.
– Я уберу руку, если пообещаешь не кричать. Хотя… ты ведь все равно будешь, правда? Так что сделаем по-другому.
Парень и правда опустил ладонь, но лишь затем, чтобы, коротко размахнувшись, ударить меня прямиком в солнечное сплетение. Перед глазами вспыхнули огненные пятна. Я ослепла и оглохла, пытаясь справиться с разлившейся по телу болью. Хотела вдохнуть, но на короткий страшный миг словно забыла, как это делается. Анжей бил в полную силу, даже не стараясь сдержаться, и уже за одно только это моя неприязнь к нему мигом обернулась черной ненавистью.
Пока я приходила в себя, Анжей скрутил мне руки, на сей раз спереди, толкнул, заставив сделать несколько шагов, и захлестнул веревкой одну из балок. Дернул ее край, вынуждая меня до боли в перекрученных жилах вытянуть руки над головой. Я с трудом сморгнула последние пятна и начала беззвучно выпевать заговор…
Хлесткий удар обжег губы. Голова мотнулась в сторону. Облизнувшись, я почувствовала солоноватый привкус крови и порадовалась, что это только лопнувшая кожа, а не выбитый зуб. Анжей взял меня за подбородок, вынуждая смотреть на него. Он стоял в тени, зато я была как на ладони, высвеченная лунным серебром. Я скорее почувствовала, нежели увидела, как он улыбается – довольно, словно хищник, наконец поймавший добычу.
– Вести себя поласковее ты со мной не захотела, что ж, будь по-твоему. И не таких кобылиц укрощал. Все вы кнута и кулака боитесь, сразу на все готовы становитесь. Дура ты, Ясмена. Могла бы в шелках ходить. Стали бы с тобой Приречьем управлять, а там и в город покрупнее перебрались. Но ты предпочла мне какого-то вонючего охотника. Что такого в Совии, что вы, бабы, липнете к нему, словно медом намазано?
Несмотря на боль в задранных руках и разбитой губе, я рассмеялась.
– До чего же ты слабый, Анжей. Не можешь в глаза недругу свои мысли высказать. На девках злость срываешь. Боишься, что Совий сильнее тебя окажется? Так и есть – и ты прекрасно это знаешь, потому и поджимаешь хвост, как щенок, тявкающий на матерых псов. Так только слабаки поступают, которые боятся в открытую на равного себе пойти.
– Заткнись! – зарычал он, стискивая кулаки. – Ты сама виновата! Прогнала, шрам оставила и ходишь по деревне, дразнишься, всем видом своим не такая, как обычные девки! Словно не человек ты, и глаз оторвать невозможно! Сама зачаровала и снова сбежать думаешь? Я тебе покажу, какой я трус!
Я слишком поздно поняла, что за тени живут в этом молодом мужчине. Не стоило дразнить его, особенно сейчас, когда руки у меня связаны, а сама я в чужом городе без надежды на помощь. Но слова уже были сказаны, и они будто сорвали цепи, которые он сам на себя налагал, чтобы хоть как-то уживаться с людьми.
Анжей стиснул мою косу в кулаке, оттянув голову так сильно, что я не удержалась и тихонько застонала от боли. Начал покрывать шею быстрыми, жадными поцелуями, перемежая их с болезненными укусами. За его спиной неистовствовал, вышибая копытами дверь стойла, Пирожок. Анжей схватился за ворот моей рубашки и одним резким движением разорвал ее до живота. Стиснул грудь и на мгновение поднял голову – только чтобы взглянуть на мое искаженное мукой лицо. Улыбнулся – мрачно, безумно, – перенес руку на мою спину и прижался всем телом, давая прочувствовать, как сильно он хочет утвердить надо мной свою власть. Голова кружилась. К горлу подкатывала тошнота. Ноги, словно превратившиеся в кисель от страха, не удержали бы меня сейчас, даже обрежь он веревку.