– Почему, милый? У двухкубовых игла толще. У тебя и так все вены исколоты. Возьми инсулинки.
Андрей пытался игнорировать Свету, однако от ее слов вздрогнул. Аптекарь ушла собирать заказ.
– Ты чё несешь? Стой и молчи!
– Не хочу. Не, реально, почему ты двухкубовыми колешься?
Андрей схватил Свету за предплечье и дернул к себе:
– От них вены не пропадают. И проколы заживают быстрее.
– Какой ты молодец, какой умница!
На кассу с товаром в руках вернулась аптекарь. При ее появлении Света просияла, будто увидела добрую подругу.
– Представляете, он двухкубовыми колется, чтобы проколы быстрее заживали, а то некрасиво. Это он все ради меня. Так приятно!
Аптекарь воззрилась, отбила товар и сложила в пакетик. Андрей оплатил.
– Извините.
Аптекарь молча ушла на склад. Андрей чуть ли не бегом вылетел на улицу, забыв придержать дверь перед Светой.
– Теперь куда, милый?
– Хватит паясничать!
– Какой ты бука. Куда идем-то? Домой?
– Нет, к Жоре. Он меня поставит.
– Милый, ты забыл, что я врач? Не нужен нам никакой Жора. Я сама сделаю инъекцию, тебе понравится.
Андрей остановился, взял Свету за плечи и резко встряхнул:
– Ты чё несешь? Угомонись.
– Руки убрал.
Андрей подчинился и резво пошел в сторону Железки, Света – полубегом – следом.
Жора жил в «трешке» с мамой, папой и сестрой, что выглядело странновато для сорокапятилетнего мужика и вполне нормально для наркомана с пятнадцатилетним стажем, работающего в котельной за двадцать штук в месяц. Расположившись в его комнате, Андрей запер дверь на шпингалет и бросил на стол спонжики, баяны и мяу. Жора тут же взялся за изготовление раствора. Андрей представил ему Свету еще в подъезде, на что Жора лишь коротко кивнул. Он хотел въебаться, на все остальное ему было насрать. Собственно, как и Андрею. Света озиралась и была не в своей тарелке. То, что казалось ей невозможным еще полчаса назад, вот-вот могло произойти. Она растерялась. Когда Жора начал трясти в руке баян, чтобы окончательно растворить в воде порошок, Андрей вдруг закашлялся почти до взблева. Жора сказал:
– Чё, предвкушуха?
– Она, блядь.
– Сам срать хочу. Ничё, щас подлечимся.
– Поставишь меня в туалете?
– Батя кипишует, лучше не высовываться. Я Витю как-то в туалете ставил, а батя, прикинь, свет спецом выключил. Чуть, блядь, не задул. А здесь-то чё тебе не ладно?
– Не хочу… это…
Андрей посмотрел на Свету. Та глянула на него вызывающе, но уже с усилием. Жора оценил гляделки верно.
– Пиздец у вас «Санта-Барбара». Куб делай.
Андрей взял пустой шприц, сдвинул поршень до отметки 1, снял «гараж», то бишь колпачок с иглой, и подал шприц Жоре. Тот влил в него половину раствора. Все было готово к употреблению. Однако Андрей не спешил закатать рукав и накачать вену.
Он смотрел на Свету и не понимал не только как себя вести, но и кто он такой. Дома, с нею, он исповедовал одну модель поведения. Нет, даже не исповедовал, в любой исповедальности есть доля нарочитости, осмысленности, а в его случае модель просто сложилась, без участия головы, будто бы сама собой. И точно так же сложилась модель его поведения на улице, в загулах, в обществе соупотребителей, и теперь две эти модели столкнулись, зажав его в капкане, в невидимых глазу тисках. Очень скоро молчание стало вязким. Жора позыркал недолго, потом плюнул на всю эту тряхомудь, встал, отвернулся к окну, приспустил штаны и въебался в пах.
– Ох, блядь, выхлоп пошел. Тебя ставить или нет?
Андрей снова посмотрел на Свету. Сглотнул. От слов Жоры «выхлоп пошел» у него у самого он словно бы пошел. Психосоматика. Предвкушение достигло высшей точки. Андрей закатал рукав и быстро качнул вену. Жора склонился, ввел иглу и забрал контроль – кровь хлынула в шприц. Андрей замер. Сейчас, сейчас! Момент истины, прыжок в омут, в эмпиреи. Жизнь и смерть, вчера и завтра, время и пространство – все исчезнет, внутри и снаружи, в сердце и в голове воцарится настоящая пустота. Чувства замерзнут. Он станет ничем. И это было самым главным и чудесным.
Плавно и ловко Жора ввел раствор. Андрей закрыл глаза. Вот он – выхлоп. Долгожданная его анестезия, наркоз. Когда он открыл глаза, он открыл их прямо в глаза Светы, где было такое… Андрей вскочил со стула и убежал в ванную. Жоре было слишком хорошо, чтобы он попытался его остановить. Через десять минут Андрей вернулся. Света сидела на его табурете и качала вену. Возле нее присел на корточки Жора с заряженным баяном в руке.
– Вы чё, блядь?
– Андрюха, не кипишуй, я ей децл сделал. Ну, хочет человек кайфану…
Договорить Жора не успел. Андрей сделал шаг вперед и жестко, с подъема, ударил его ногой в лицо, судя по звуку, сразу сломав нос. Жора затих на полу. Света вскочила. Андрей схватил ее за шиворот и сильно толкнул к двери.
– Ты чего?! Ты…
– Домой. Реще!
Андрей перевернул Жору на живот, чтоб тот не захлебнулся кровью, и вышел из комнаты вслед за Светой.
До Комсика они шли быстро и молча. Света внутренне радовалась и боялась, и от такого жуткого противоречия не знала, что сказать и как себя вести. Андрей шел, опустив руки в карманы. Его правая ладонь сжимала пакетик мяу. Всю дорогу он уговаривал себя его выбросить и уговаривал себя его не бросать. В голове плавала картина – вздувшаяся Светина вена. На слух эта картина не кажется страшной. В Андрее она вызывала нездешний ужас. Будто картина эта была написана не красками, не воображением, не самой жизнью, не его поступками, а всеми страхами, которые им когда-либо владели.
Возле дома Андрей притормозил у «туарега».
– Андрей, пойдем. Не надо.
– Иди, если хочешь.
Подняв с асфальта обломок белого кирпича, Андрей разбил «туарегу» боковое стекло и фару. Заорала сигналка. Пока она орала, Андрей нацарапал на черной двери что-то вроде вигвама.
Через три минуты из-за угла выбежал барыга. В трико, расшнурованных ботинках и расхристанной куртке он смотрелся комично. Барыга сразу ринулся в бой. Они столкнулись прямо перед капотом. Андрей легко уклонился и ударил барыгу в челюсть, тот упал навзничь, с хрустом приложившись головой о бордюр. Андрей, почувствовав нехорошее, склонился к нему, пошлепал ладонями по щекам, пощупал пульс, красноречиво посмотрел на Свету. Потом устало сел на бордюр, достал из кармана мяу, надел перчатки, вытер пакетик о штанину и засунул его барыге в карман. Рядом села Света.
– Андрей… Как же так. Что теперь будет…
Андрей улыбнулся.
– Нормально все будет. Убийство по неосторожности. Дадут пять, выйду через три. Зато перекумарю. Зона – это единственное место, откуда я не смогу уйти за наркотой.
Помолчали.
– Я буду к тебе ездить.
– «Маску» вози. И «Яву сотку».
– Конечно.
– Надо скорую вызвать. Типа, мы пытались его спасти.
– Я вызову.
– А потом полицию.
– Хорошо.
– Иди домой. Баул мне собери…
Света кивнула, набрала скорую и медленно пошла домой.
Андрей закурил. Небо заволокли серые тучи. Плавно и потусторонне, как в кино, пошел первый снег. Андрей прислушался к себе. Кто там? А никого. Тихо и спокойно. Видимо, отпустило.
Причастие
Их отношения начались в ту пору, когда отношениям лучше бы не начинаться. Ольга едва окончила школу, Борис только-только поступил в училище. Понимаете? Они были слишком молоды для любви, тем более что любовь имеет свойство омолаживать. С уверенностью можно сказать – они оба родились в Перми, дальше – зыбь, в которой мы попробуем разобраться. Конечно, это разбирательство будет напоминать устный счет волн на берегу неспокойного моря, но и тут – или тем более тут, – хотя бы в силу бессмысленности, может случиться поэзия, которую я стыдливо люблю.
Борис и Ольга встретились окончательно и бесповоротно в 2009 году. Я пишу «окончательно и бесповоротно», потому что впервые они встретились годом раньше, и между ними даже произошло «то самое», однако вскоре Борис увлекся фапабельной стриптизершей и пропал в водовороте жизни. К тому времени Борис наловчился оформлять кредиты на бывших однокурсников, а позже и просто на рандомных учеников ПТУ. Иными словами, Борис был аферистом. Усугубляя свое положение, открыл он для себя и другой легкий источник обогащения – отмазывать лохов от армии. За эту услугу, хотя никакой услуги тут не было – все клиенты Бориса отправились в армию, – он брал девяносто тысяч рублей. Кто-то может задаться вопросом – как ему это удавалось в двадцать один год? Очень просто – красноречие и харизма. И, видимо, легкий гипнотический дар.
Вскоре Борис обзавелся автомобилем с личным водителем, телохранителем-боксером, россыпью менеджеров, ищущих ему клиентов, амфетаминово-алкогольной зависимостью и особыми сексуальными предпочтениями, почти тянущими на обычные извращения. Все это напрочь вымыло из памяти Бориса походя соблазненную Ольгу, и уж тем более он не думал о ее нежной девичьей душе, пережившей такое.
Ольга, как вы понимаете, влюбилась в Бориса со всем пылом восемнадцатилетки. Вы не представляете, как она была счастлива, когда он снова объявился в их микрорайоне, уютно устроившемся среди сосен на правом берегу Камы. Конечно, Борис объявился не от хорошей жизни. Во-первых, ниточка преступлений, которую он усердно вил, как паук вьет сигнальную паутинку, наконец-то оборвалась. К нему пришли все и разом: менты, бандиты, злые родители. Во-вторых, стриптизершу сбила машина, что привело к установке аппаратов Илизарова в обе ноги и полной потери фапабельности. В-третьих, Борис спился и сторчался, он очень страдал.
Тут надо сказать о мотиве, подтолкнувшем его к мошеннической стезе. Борис не был алчен или плох сам по себе, как, скажем, иной социопат. Он всего лишь полюбил в школе девушку, которая, вне всяких сомнений, была ангелом. Но ангелы не могут любить людей. Ангелы любят всяких козлов, высшее образование и вообще уезжают из родной Перми в богомерзкий Екатеринбург, чтобы там получить и козлов, и образование. Такого удара Борис не вынес. Точнее, он вынес из него универсальную максиму – смысл человеческой жизни заключается в достижении личного счастья, в чем бы последнее ни выражалось. Счастье Бориса выражалось в Ангеле, следовательно, жизнь Бориса навсегда – именно что навсегда! – лишилась малейшего смысла. А если смысла нет, то и жить незачем. А раз незачем, то надо себя