Немая сцена.
– Читали, значит…
Милиционер скромно потупился:
– Читал. Еще разок. ФИО, адрес?
– Евгений Витальевич Цаплин, Докучаева, 38–405.
– Вот и ладушки. Распишитесь – и можете идти.
– Что мне будет?
– Не ссылка, не беспокойтесь. В этот раз отделаетесь пятисотрублевым штрафом.
– Но откуда вы?..
– Все. Идите.
И Женя ушел. Не на Васильевский остров, конечно, до него далеко. Домой ушел. Между прочим, с новой картиной мира.
Ботинки
Можно, конечно, писать о сексе. Можно о наркотиках. О преступлениях кровавых и корыстных можно. Особенно душеспасительно писать о мордобое. Не грех уйти и в римскую тему, где гетеры, вакханалии и Гай Петроний Арбитр. Однако лучше всего писать ни о чем. Например, о ботинках. Мои ботинки изготовлены фирмой Mexx и достались мне в лихую годину употребления асептолина. Они прекрасны. Они взошли над моей неприкаянной жизнью, как солнце над тундрой, чтобы превратить вечную мерзлоту в россыпь бриллиантов.
В тот день я умирал с похмелья на синей хате. Я умирал на кухне, на пошарпанном стуле, глядя в грязное окно на грязную дорогу. Ситуация из тех, когда декорации для умирания хуже самого умирания. Однако во мне теплилась надежда. С паучьим упорством я ждал, когда на дороге появится добрый гость. Добрый гость, который принесет в хату водку и сигареты. В известной степени, я ждал алко-Христа, то есть Гая Петрония Арбитра. Если честно, мне было плевать, арбитр ли он изящества или арбитр хамства, потому что поклажа доброго гостя была первична.
Я ждал, должно быть, уже часа три, когда на дороге появился Мага. Вначале мне показалось, что я галлюцинирую. Мага сидел в Губахе и на волю вроде бы не собирался. Потом, когда Мага зашел на кухню, поставил водку на стол, угостил меня сигаретой и сел напротив, я понял, что это все происходит наяву. Когда же добрый гость достал из пакета ботинки и протянул их мне, мир снова подернулся бредом. Повторюсь – ботинки были прекрасны. Матовые, с высокой шнуровкой и толстой подошвой, совершенно новые и такие легкие, что их хотелось качать и качать, качать и качать, качать и качать в желтой ладони. Скинув дырявые козыри из «Социального», я вошел в ботинки, как нога святого Христу за пазуху. Клянусь, я слышал, как где-то наверху заплакал апостол Петр (а может, это был соседский ребенок, не знаю).
Скулы заволокло румянцем. Впервые за долгое время я сплясал разухабистую чечетку и опрокинул стопку с таким цыганским колоритом, что Мага захлопал в ладоши и чуть не прослезился. Ботинки вселили в меня уверенность. Я очень давно не носил хороших вещей и поэтому был не склонен занижать грандиозность происходящего. Три дня мы гуляли с Магой, как гусары в увольнении или омандаченные бандиты. Мой дух достиг апогея, когда я сказал: «Этими ботинками только Богу по ебалу пинать!» Видимо, Бог услышал. Или услышал апостол Петр. Или это были соседи сверху. Через полчаса в хату ввалилась полиция. Глупый Мага, который почему-то не отмечался, был немедленно арестован. А еще он украл прекрасные ботинки из магазина, где засветился на камерах. Изящно похерил УДО.
Когда я понял, что ботинки придется отдать ментам, я побежал. То есть сначала я запрыгнул на стул, потом на стол, а затем сиганул в окно. Я бежал по залитой дождем Пролетарке, а за мной бежали злые оперативники Дзержинского района и ленивые сотрудники ППС. Меня подвели шнурки. В какой-то момент прекрасные ботинки саморазвязались, и я упал в лужу. Оперативники дышали мне в затылок и не успели затормозить. Ленивые пэпээсники дышали в затылок оперативникам и тоже не успели затормозить. Нелепым образом мы все оказались в огромной луже, раскинувшей свои воды возле Сбербанка.
В участок меня не повезли. Для этого я был слишком мокрым и безутешным. Опера просто сняли с меня ботинки, пару раз сунули в печень и ушли, страшно сквернословя. А мне вдруг показалось пошлым ходить по Пролетарке в носках. Поэтому я снял их и выбросил в урну, а на синюю хату пошел босиком, как много раз хаживал туда Иисус, Петр и, наверное, Гай Петроний Арбитр. А ботинки я потом вернул, вернее, купил точно такие же всего за пять тысяч рублей. Заметьте, никаких наркотиков, секса, кровавых и корыстных преступлений. Всего лишь ботинки. На высокой шнуровке. С толстой подошвой. Матовые. Легкие. Обтекаемые.
Эх! Качать – не перекачать их в желтой руке!
Реформа
Я придумал, как бороться с разводами. Знакомые разводятся, вот я и придумал. Вообще, многовато у нас разводов, как-то это не кошерно. Короче, православным понравится. Прежде всего – загс должен выглядеть иначе. Сейчас это кефирное заведение вводит людей в заблуждение. К чему эти большие зеркала? Чтобы разглядывать прокатные костюмы? Чтобы всматриваться в потуги предписанного счастья? Какие, бог мой, цветы? Какие шарики?!
Надо так: входишь, а повсюду разбросаны грязные подгузники, сломанные детские игрушки, вонючие мужские носки. Правде не нужны вазы и кожаные кресла. Правде хочется увидеть себя. Детскую кроватку, орущего младенца, толстого мужчину в серой майке, что пьет пиво, индифферентно уставившись в телевизор. Если такого мужчины нет, стоит нанять актера. Пусть он жрет бутер с майонезом, чешет яйца и рыгает, сально посматривая на будущих молодоженов.
Только правда спасет Россию от разводов. Зуб даю, когда в каждом загсе воцарится атмосфера грядущего быта, количество разводов резко сократится. Но атмосфера, антураж, недоразумение в майке – еще полдела.
Ведь есть работницы загса. Ванильные дамы постбальзаковского возраста. Скучнолицые матроны, ошалевшие от Мендельсона. Благонравные гусыни, полными руками подсовывающие крепостные контракты на подпись. Глядя на них, наивные молодожены не чувствуют себя в опасности. Их роковой поступок не кажется им роковым. Гусынь надо уволить. Вместо них государству следует нанять опытных, битых мужьями и жизнью женщин. Таких легко отыскать в любом задрипанном общежитии России. Они всегда нуждаются в работе, так что проблем не будет.
Пусть эти волчицы оккупируют загсы. Пусть курят «Приму», прищуренно глядя на глупых молодоженов сквозь облако сизого дыма. Пусть их золоченые фиксы страшно поблескивают в лучах казенного света. А еще они будут задавать вопросы. «Правда, любишь? А жить где будете? С родителями? Дал на хуй отсюда! Кем работаешь? Охранником? А зарплата какая? Двадцать? Пшел вон, нищеброд! Учишься, рыбонька моя? ПГУ? Диплом получишь, на работу устроишься, тогда и приходи. Пиздуй, пиздуй…»
Вот так примерно. Хотя на мате я не настаиваю. А по-другому нам количество разводов не снизить. И знакомые не будут трагически разводиться. Правда нужна. Буквально из всех щелей. А иначе – никак.
Пролетарцы
Микрорайон Пролетарский, или Пролетарка, где я имел удовольствие проживать двадцать пять лет, три раза попадал на карту Истории, то есть соприкасался с великими личностями. Первый раз это произошло в 1994 году. Тогда Пролетарка была двух- и пятиэтажной, а там, где сейчас стоит торговый центр «Времена года», раскинулся поселок «Шанхай». Витя Купорос и Степа Берендей, будущие пролетарские миллионеры, в тот лохматый год пили по-черному, воровали белье с дворовых веревок, а однажды умудрились стащить пятидесятилитровую канистру браги с балкона пятого этажа.
Однако 3 марта 1994 года они оба проснулись трезвыми, надушнялись, вырядились в брюки и свитера. Именно в этот день пермскую президентскую (на самом деле обкомовскую) дачу, которая находится напротив Пролетарки и рядом с женской тридцать второй колонией, должна была посетить главная звезда сериала «Просто Мария» Виктория Руффо. Встречать кортеж знаменитой мексиканской актрисы вышло несколько тысяч человек. Матери нарядили детей. Мужчины пахли «Шипром». Пролетарцы побогаче купили цветы. Даже шанхайские босяки приоделись кто во что горазд. «Просто Марию» смотрели все: синдикатчик дядя Гриша, участковый милиционер Изюм, пересидок Николай Иваныч, молодые наркоманы Павлик и Альберт, продавщица пива Любава, заводской бригадир Савелич, шпана, домохозяйки, морщинистые старухи и маленькие дети. В общем – все.
Две тысячи человек запрудили улицу Докучаева. Стояли торжественно и без суеты. Каждый думал о своем. Молодые девки шептались. Дети проникались важностью момента.
Наконец показался кортеж. Толпа дрогнула и заволновалась. Виктория Руффо, после привередливой Москвы, не ожидала такого приема. Лимузин остановился, и просто Мария вышла к притихшим пролетарцам. Ее обступили со всех сторон. Самые сообразительные взяли с собой тетрадки и ручки для автографов. Остальные смотрели во все глаза, тянули руки и счастливо смеялись. Когда Виктория уже собиралась сесть в лимузин, Альберт погладил ее по ляжке, а Павлик ущипнул за попу. Виктория сделала вид, что ничего не произошло, и уехала на дачу. Общественность не была склонна делать вид, что ничего не произошло. Едва лимузин скрылся за поворотом, Павлика и Альберта избили. Особенно усердствовал участковый милиционер Изюм, потому что он «любил Марию чистой незамутненной любовью, а эти суки…» Витя Купорос и Степа Берендей насилу его оттащили.
На два года Пролетарка успокоилась. В 1995 году здесь построили первую десятиэтажку, в которую переехал я. Других изменений район не претерпел. Разве что Витя Купорос и Степа Берендей закодировались и организовали прием стеклотары в магазине «Данко», где потом будет «Виват», а сейчас вообще ничего нет. В конце мая 1996 года по району поползли слухи о скором визите Бориса Ельцина. К президенту пролетарцы относились по-разному, но в основном уважали. Во-первых, он выпивал. Во-вторых, крепкий был мужик. Можно сказать, они видели в нем много человеческого, а в политике ничего не понимали, да и не стремились.
Знакомые гибэдэдэшники конкретизировали слух – Ельцин приедет на свою дачу утром 31 мая. Я наблюдал явление кортежа с крыши магазина «Данко». Ельцина сопровождали ОМОН и двадцать машин милиции. Прямо подо мной стояли нарядные Витя Купорос и Степа Берендей. Остальной народ расположился вдоль дороги с двух сторон. Цветов не было, зато были шарики и дети на папиных плечах. Помню, всем очень хотелось, чтобы Борис Ельцин вышел из лимузина и что-нибудь сказал. Нам казалось, что если он выйдет и скажет – это непременно будет что-то очень важное, даже если это будет: «Как поживаете, братцы?» Но Борис Ельцин не вышел и ничего не сказал. А Степа Берендей сказал так: «Ну и слава богу, а то Павлик бы его тоже за жопу ущипнул».