Очень вряд ли. Только если среди кешиктенов не затерялся клан из пары десятков высокоуровневых терминаторов, которые наращивали силы с самого альфа-тестирования «Гардарики». Почти наверняка «Волков» мало — но именно они и составят костяк войска, с которым придется сражаться. И о стену их щитов обломают зубы и багатуры, и рыцари Вацлава. Имея численный перевес в пять раз мы справимся… Но какой ценой?
— Не стоит забывать об осторожности, хан. — Я покачал головой. — За победу придется заплатить кровью, и цена будет немалой. Северяне сильны и сражаются, пока хотя бы одного воина есть силы держать оружие.
— Это верно, — проворчал Рагнар. — Я многое слышал об этом хирде… и видел их в бою в тот день, когда предатели убили моего отца. Их не зря называют лишенными смерти. Но едва ли боги дадут нам другую возможность застать их врасплох.
— Если мы не остановим их — они дойдут до самого Вышеграда. — Вацлав прочертил мечом по золе еще кусок большака и обозначил город отпечатком сапога. — И защитить его будет некому.
Злата… И не только она — одним богам известно, сколько людей из моего воинства оставили за стенами Вышеграда жен, детей или престарелую родню. Похоже, у нас просто-напросто нет никакого выбора… И Рагнар прав — едва ли шанс навалиться толкпой и разбить в пух и прах хотя бы часть гвардии Сивого выпадет еще раз.
— Если мы поспешим — успеем добраться сюда, — Я ткнул посохом в извилину нарисованной дороги, — раньше, чем Сигизмунд. Мы зайдем с востока, и они не увидят следов на снегу…
— И тогда не будут ждать нападения! — воскликнул Вацлав. — Устроим засаду. Я слышал, никто не стреляет из лука лучше воинов-степняков.
— Небо наполнится тучей стрел, друг мой. — Темуджин провел пятерней по остывшей золе, накрывая ладонью точку, обозначавшую войско Сигизмунда. — И они падут на головы наших врагов. А потом мы ударим вместе — и никто не устоит.
— Славная затея, хан, — кивнул Роланд. — Сам я не придумал бы лучше.
— Мы возьмем лучших лошадей и лучших воинов. — Я огляделся по сторонам. — Но кому-то нужно остаться и охранять лагерь.
— Только не мне! — Рагнар сжал кулаки. — Сам Всеотец не посмеет лишить меня моей мести. У моих хирдманнов найдется достаточно коней, чтобы пойти с вами.
— Как пожелаешь, конунг, — усмехнулся я. — Тогда пусть здесь останется Халвард Левша. Он столько лет провел в море, что наверняка уже забыл, с какой стороны у лошади голова.
— Я не возражаю. — Голос Халварда раздался откуда-то из темноты. — Мои старые кости не слишком-то годятся трястись в седле.
— Пойду собирать людей. — Темуджин поднялся на ноги. — Чтобы успеть, нам придется выйти еще до рассвета.
— Тогда не будем терять времени, — отозвался Вацлав. — Поспать треть ночи куда лучше, чем не спать вообще.
— А ты? — Я снова повернулся к Роланду. — Твои люди должны пойти с нами.
— Разве может быть иначе, ведун? — Предводитель «Крыс» огляделся по сторонами и заговорил чуть тише. — Боишься, что я отведу тебя в ловушку?
— Если этот мир чему-то и научил меня, — так же полушепотом ответил я, — так это не верить никому. Иногда и наемник может говорить правду — но куда чаще обманет даже конунг.
— Это верно. — Роланд вздохнул и опустил голову. — Все как и там, откуда мы с тобой пришли, друг мой. Но я сдержу свое слово. Если пожелаешь, мы первыми пойдем в бой.
— Пожелаю. — Я пожал плечами. — Только постарайся… не терять голову. Она тебе еще пригодится.
— Как скажешь, ведун, — рассмеялся Роланд. — Мне нужно вернуться к своим. Они и так уже заждались.
— Хорошо… Роланд!
Уже зашагавший было прочь от костра предводитель «Крыс» обернулся и замер. Ничего не сказал — только вопросительно посмотрел на меня. Я не видел его глаз, но постарался нащупать Волей, как мог.
— Тебе знаешь, что такое Окончательная смерть?
— Хвала Двуединому и всем другим богам, в которых я все равно не верю — нет, — усмехнулся Роланд. — И я…
— Если хотя бы подумаешь предать меня — узнаешь.
ГЛАВА 15
Снег падал огромными хлопьями. Холодный, липкий и настолько густой, что Гудред едва мог разглядеть в десятке шагов впереди широкую спину Грома. Половина северян отправилась в путь пешком, но для остальных князь Сигизмунд нашел лошадей. Старые клячи еле переставляли ноги и уже давно отстали от основной части войска, понемногу перемешиваясь с бредущими по дороге пехотинцами. Всадники впереди не только утаптывали снег, но и превращали все на своем пути в серое чавкающее месиво, в котором люди вязли едва ли не по колено.
Гудреду повезло — он ехал верхом, но все равно успел устать так, что уже готов был рухнуть с коня. В такую погоду старые раны нередко беспокоили его и дома, на Эллиге, но теперь вдруг заболели так, словно мечи и топоры врагов снова впивались в плоть. Ныло вывернутое два десятка лет назад в бою на берегах Империи колено. Спину пронзало острой иглой всякий раз, как усталая лошадь спотыкалась, а на плечи будто положили несколько мешков муки. Но сильнее всего Гудреда мучила искалеченная рука. Снова загудели потерянные в морском сражении пальцы, а потом боль поднялась выше и впилась в локоть с такой силой, что потемнело в глазах.
— Проклятый снег… — пробормотал кто-то сзади. — Неужели мы настолько прогневили богов, что они решили оставить нас на чужой земле?
Гудред обернулся, и увидел одного из своих хирдманнов из Арефьорда. Седой старик едва держался в седле, но еще находил в себе силы ругаться.
— Наши боги далеко. — Гудред чуть натянул уздечку, придерживая коня. — Но они все слышат. Не стоит сердить их пустой болтовней.
— Они уже и так сердиты, — злобно огрызнулся хирдманн. — За то, что все мы нарушили наши клятв и опозорили честь предков предательством!
— Ты винишь в этом меня, старик? — Гудред развернулся в седле. — Мы все выбрали свой путь, и…
— Может, и так. Но не я убил того, с кем разделил стол, ярл! Не мой меч сразил Серого Медве…
Похожая на воронье карканье речь оборвалась булькающим хрипом. Старый хирдманн поднял руку, пытаясь ухватить засевшую в горле стрелу, но так и не смог — медленно свесился набок, а потом повалился вниз, прямо в грязь под копытами коня.
— Засада! — заорал кто-то впереди. — К бою!
Гудред так устал, что не смог пошевелиться. Даже когда вокруг засвистел смертоносный дождь, а конь вдруг дернулся, пронзительно заржал и рухнул. Грязь тут же сковала холодом и обхватила измученное тело, будто не желая отпускать. Гудред не возражал бы, даже если бы она затянула его, подобно болоту — трясина никогда не убьет быстрее заостренного кусочка железа на древке, выпущенного с сотни шагов.
А стрелы все никак не заканчивались — летели из мокрой белой круговерти, со свистом вспарывая воздух, падали на землю, с чавканьем впивались в труп лошади, опрокидывали в грязь бестолково мечущихся по дороге воинов… Не все находили свою цель, но их было так много, что Гудред скорее сам отрезал бы себе оставшиеся на левой руке пальцы, чем отважился подняться.
И все, кого он мог видеть сквозь снег, спасались так же. Лишь несколько храбрецов с криками вскакивали — и тут же падали обратно, встретив свистящую в воздухе оперенную смерть. Живые лежали среди мертвых, пытаясь хоть как-то прикрыться щитами. Стоны раненых перекрывали даже доносившийся издалека шум боя. Где-то впереди на дороге гремел голос Грома: великан выстраивал своих людей. И они вставали, чтобы сразиться — гнев предводителя пугал их даже больше, чем стрелы.
И только когда свист вокруг начал стихать, Гудред осмелился поднять голову и вглядеться в мельтешащую холодным серебром пустоту. Зрение подвело его — но привычный к сражениям слух выхватил из воплей и звона стали на дороге другой звук.
Топот и бряцанье раздавались откуда-то сбоку — и с каждым мгновением становились все громче. Там, за белесой воющей пеленой громыхали о покрытую свежевыпавшим снегом десятки сапог, и десятки кольчуг звенели металлом. Поскрипывала толстая кожа доспехов, и едва слышно стучало дерево — так щит задевает о колено или плечо того, кто идет рядом.
Так шагает хирд северян.
— Вставайте! — Гудред поднялся на ноги и рванул из ножен меч. — С нами боги…
Вместо могучего крика из глотки вырвался лишь хрип. Но его все равно услышали. Израненные хирдманны вставали из каши, в которой кровь и грязь перемешались поровну, и поднимали утыканные стрелами щиты, чтобы пойти за своим ярлом в безнадежный бой.
А навстречу им из-за снежной пелены уже ступали другие. Свежие и полные сил — они уже давно ждали в засаде у дороги, и теперь шли, подняв щиты. Круглые, такие же, как и у хирдманнов Гудреда — и некоторые цвета показались ему знакомыми. Сплошная стена из дерева, стали и человеческой плоти надвигалась молча — и только в десятке шагов вдруг взорвалась яростными криками и помчалась вперед.
Так быстро, что Гудред не успел поднять потяжелевший меч. Стена щитов накатила, как волна на берег фьорда, ударила — и тут же рассыпалась, сломив жалкое сопротивление. Прямо под ноги Гудреду свалились двое его хускарлов, а потом перед глазами мелькнул окованный железом край, и ярл рухнул в грязь, сбитый могучим ударом щита. Кто-то отбил нацеленный в него клинок — и тут же вскрикнул и захрипел. Острие копья вышло у хирдманна между лопаток, и в лицо Гудреду плеснула горячая кровь.
— Поднимайся, Беспалый. Встреть смерть, как подобает мужчине и воину.
Высокий воин стоял прямо над Гудредом с мечом в руках. Половину его лица скрывал шлем — явно местный, совсем непохожий ни на шлемы рыцарей из Прашны, ни на те, что носили северяне. Но Гудреда не обманул даже склафский тяжелый доспех. Тот, кто сразил его, родился на Эллиге — так же, как и сам ярл.
— Ты не узнал меня, предатель? — Воин усмехнулся, бросил на землю щит и стащил с головы шлем. — Так смотри же! Смотри, перед тем как Владычица заберет тебя в Хельхейм!
Гудред выпустил меч — и так и не смог снова нащупать мокрую от грязи и чужой крови рукоять. Сама судьба пришла к нему в облике того, чье лицо он уже успел забыть — но вспомнил даже быстрее, чем клинок с закругленным наконечником опустился, свистнув в воздухе.