Здесь она будет чуть ближе к небу. И если это сделает путь к чертогам Всеотца или защитницы-Фрейи хоть немного короче и спокойнее — мой труд не пропадет зря.
Я подыскал для нее подходящее место и принялся выкладывать тяжелые булыжники, повторяя знакомую вытянутую форму. Широко посередине. Узко в ногах и за изголовьем: борта, корма и нос. Вряд ли каменный драккар поплывет быстро — но другого я Айне подарить не смогу.
— Тебе тяжело, рифел грвах? Я могу помочь.
Огромное бледное тело соткалось из полумрака совсем близко. Я не услышал, как Одхан подошел — при желании он, пожалуй, мог бы прирезать меня висевшим на поясе каменным ножом в локоть длиной.
Но не стал — предложил помощь.
— Любой труд становится легче, если разделить его с кем-то, рифел грвах.
Может быть. Но каждый сам хоронит своих мертвецов. Кажется, именно так сказал Ошкуй-скальд на острове, ставшем могилой для Молчана и Йорда.
— Не нужно. — Я покачал головой. — Я справлюсь.
— Как пожелаешь, рифел грвах, — отозвался Одхан. — Ты хочешь, чтобы я ушел?
Я не ответил. Едва ли у меня было право выгонять эльфа с его горы — и он мне ничуть не мешал. Даже если бы за моей спиной стояла хоть тысяча людей или еще кого-нибудь, я бы все равно делал то, что начал: таскал бы камни, укладывая их один к одному.
Пусть драккар Айны получится тяжелым и неповоротливым, даже самые славные из эйнхериев или воительниц Фолькванга не посмеют сказать, что я почтил ее недостаточно.
Не знаю, сколько у меня ушло времени — когда я закончил работу, вокруг уже совсем стемнело. При свете луны и звезд я не мог больше разглядеть ни Рагнара с остальными, ни острые верхушки странных жилищ тилвит тег. Только рослая фигура Одхана все так же чернела на фоне ночного неба. Он так и не ушел — хоть и больше не пытался заговорить со мной.
Впрочем, какая разница? Он не помешает мне — как не помешает ни темнота, ни отсутствие топлива для костра. Потому что мой огонь со мной всегда и везде. Даже в этих скалах на высоте, на которую поднимаются только птицы.
Я поднял посох, и пламя Сварога осветило бледное лицо Айны. Такое же прекрасное, каким оно было и раньше. Над красотой воительницы-северянки оказались не властны ни испытания, ни сама смерть. Исчезла только усталость, прихватив с собой упрямую складку, которую я нередко видел и на Барекстаде… А в последнее время она и вовсе залегла между глаз намертво — а теперь пропала.
Айна будто уснула. Спокойно и легко — словно уже знала, что путь через мертвую пустошь и дворец Владычицы Хель будет легким и недолгим, и в Небесных уже ждут те, кто ушел туда раньше.
Я не стал ее задерживать. Кончик посоха вспыхнул еще ярче, и через мгновение огонь охватил Айну вместе с ее гробницей-драккаром. Пламя, которому оказались по зубам даже древние камни гор, нещадно высасывало все резервы, буквально пожирая меня изнутри, но я упрямо удерживал его. Столько, сколько потребовалось — и только потом опустился на холодную скалу. Выложился полностью, до дна — и дрожащие ноги не смогли удержать ставшее вдруг чересчур тяжелым тело.
— Ты очень силен, рифел грвах, — снова заговорил Одхан. — Ир хаул подчиняется тебе. Но будь осторожнее — ты отдал слишком много.
— Не больше, чем у меня есть. — Я отвернулся от мерцающих в темноте раскаленных камней. — Ты называешь меня рифел грвах. Что означит это имя?
— В языке людей нет слов, которые…
— Так объясни! — раздраженно буркнул я. — Может, это какое-нибудь ругательство…
– Рифел грвах — тот, кто носит оружие, но сражается, обращая ир хаул против своих врагов. — Силуэт Одхана едва заметно шевельнулся в темноте. — Нечасто мне приходилось видеть подобных тебе. Люди довольствуются лишь крохами могущества ир хаул… но ты подчинил ее пламя.
— Тот, кто носит оружие… Воитель. Воитель-колдун, боевой маг, — попытался перевести я. — Ир хаул — магия… или первородное пламя?
— Это все. Ветер. Солнце. Дыхание, тепло и свет. — Одхан изобразил круг громадными ручищами. — Она везде и принимает любую форму. Ты создаешь пламя, но ир хаул умеет и исцелять, и созидать.
— Тропа в горах. — Я вспомнил уступ, который явно появился не без помощи магии. — Это сделал твой народ?
— Да, — ответил Одхан. — Те, кто были раньше. Они произносили арайт, и ир хаул слушала. Она выполняла волю тилвит тег.
— Среди твоего народа были великие колдуны. — Я представил себе масштабы магии, которая могла бы проложить тропу в горах, не раскрошив скалы так, как это сделал бы я сам — будь у меня бесконечный резерв. — Ни мне, ни тем, кто учил меня, подобное волшебство не под силу.
— Колдовство людей совсем не такое, как тот дар, который достался тилвит тег. — Я не видел лица Одхана, но откуда-то знал, что эльф улыбается. — Арайт — речь, на которой говорили сами древние боги, создавая мир из воды, огня и гвахтер маур… пустоты. Они научили первых из моего народа словам, которые слышит ир хаул.
Сильно… Перворечь, язык творения. Уж не тот ли самый исходный код, который положил в основу Системы сам Романов? И если так — каким же образом целая раса хакеров мироздания умудрилась вчистую слить каким-то там людишкам, которые тогда наверняка еще толком не научились даже ковать мечи?
Похоже, боги не выделили рогов бодливой корове… но она забила свою миролюбивую старшую сестру копытами.
— Так, значит, каждый из тилвит тег, — Я все-таки рискнул произнести слово на перворечи, — колдун, заклинатель?..
— Так было раньше, — отозвался Одхан. — Когда-то мое могущество было куда выше твоего, рифел грвах. Но теперь я могу зажечь лишь искру ир хаул, чтобы осветить себе путь среди скал.
— Почему?
— Время старых богов ушло. — Одхан поежился, будто ему вдруг стало холодно. — Они дряхлели, и айрат слабела вместе с ними. Мы еще можем произносить слова, но в них остались лишь малые крупицы силы. Уже скоро ир хаул совсем перестанет слышать мой народ, и только я буду помнить те времена, когда тилвит тег были сильны.
— А остальные? — Я указал рукой на скрывшееся в темноте под скалой поселение. — Разве они не…
— Я последний из тех, кто жил внизу, рифел грвах. — Одхан покачал головой. — Последний, кто помнит тепло и запах травы. Остальные родились здесь, среди скал и снегов.
Несмотря на темноту, я вдруг увидел эльфа тем, кем он был на самом деле. Древним, как эти самые горы, обессилевшим и уставшим от бесконечно-долгой жизни стариком. Последним вождем своего народа. Когда-то почти равного богам, великого, могучего и прекрасного — но теперь почти исчезнувшего. Тилвит тег бежали, уступив людям, и здесь, на высоте, доступной одним лишь птицам, угасали. Тысячи лет умирали от голода, замерзали. Гибли от зубов и когтей каких-нибудь местных хищников. Учились выживать, мастерили примитивные луки и ножи из камней — но все больше забывали о том, что каждое слово их языка способно перекраивать саму реальность под волю старших и любимых детей богов. Перворечь слабела и чахла, понемногу теряя связь с таинственной и могучей ир хаул — и в конце концов превратилась в мертвый язык.
А сами тилвит тег — в несколько десятков несчастных вырожденцев, пугливых троглодитов с доисторическим оружием. В тех, кто появлялся на свет от связи близких родственников и сами дарили любовь и крохи тепла братьям и сестрам, чтобы хоть немного продлить агонию умирающего рода.
В тупиковую ветвь эволюции, которая сохранилась в горах лишь благодаря тухнущим с каждым поколением искоркам магии и немыслимо-запредельной продолжительности жизни.
Интересно, Романов специально оставил их после очередного просчета игрового мира? Или просто не заметил, проглядел, ворочая тысячелетиями и сгребая народы и империи в корзину на рабочем столе компьютера?
— Мне жаль, арвейнидд. — Едва знакомое слово само сорвалось с языка, вдруг заменив имя. — Меня не было среди тех, кто в незапамятные времена изгнал тилвит тег… но я убил твоих воинов. Прости, если сможешь.
— Мы напали первыми. В этом нет твоей вины, рифел грвах, — отозвался Одхан. — Но я виню тех аэ дин, кто приходил до тебя.
— Что они забрали у вас, арвейнидд? — Я уперся посохом в камни и поднялся на ноги. — Ты расскажешь мне?
— Да, рифел грвах. — Одхан тоже встал, разом оказавшись чуть ли не вдвое выше меня ростом. — Но сначала я хочу показать тебе лле кисегредиг… Пойдем.
ГЛАВА 27
Ночь уже вступила в свои права, и вокруг стало так темно, что я уже подумывал было зажечь посох, но Одхан меня опередил. Сам он в освещении, похоже, не нуждался — то ли от природы обладал ночным зрением, то ли знал горы, как свои пять пальцев.
И все же позаботился обо мне.
Я услышал негромкий шепот — эльф произнес короткую фразу, которую я при всем желании не смог бы повторить, и чуть правее его плеча в воздухе вспыхнул тусклый желтоватый огонек. Вроде тех, что я уже видел внизу, где шла похоронная процессия тилвит тег. Колдовство Одхана ощутимо уступало по яркости моему собственному, но, похоже, не требовало от него особых усилий. Огонек порхал над нами, то вырываясь вперед, то наоборот — спускаясь чуть ли не к самым моим ногам, чтобы подсветить очередную трещину в камнях. И уж точно был здесь куда более уместным, чем мое могучее пламя.
Мы шагали к особенному месту, которое явно не привыкло, что ир хаул подчиняют силой духа, а не заговаривают на языке древних богов. Одхан не произнес ни слова, но я чувствовал: идти осталось недолго. Здесь сам воздух становился гуще, словно его наполняло то, что я не мог ни потрогать, ни увидеть даже «Истинным зрением».
— Куда ты ведешь меня, арвейнидд? — негромко спросил я. — В святилище?
— Боги создали это место, когда мой народ бежал в горы, рифел грвах. — Одхан отправил свой огонек вперед, подсвечивая проход между скалами. — Но оно плохо годится для того, чтобы разговаривать с ними. Лле кисегредиг было предназначено скрывать ту силу, которой боялись даже они.
И я, кажется, уже догадался — какую.