— Зачем? Разве ты не должен быть здесь, со мной?
— Да, хан. Я поклялся твоему отцу защищать вас с матерью, — отозвался я. — Но даже мне не под силу быть в двух местах разом. И моему князю я сейчас нужнее, чем тебе.
— Откуда ты знаешь? — вздохнул Темуджин. — Мой народ мне не верит. Ты убил Джаргала — но и без него найдется немало тех, кто пожелает силой взять у твоего князя то, что ты обещал отдать миром. Если бы я был постарше…
— Не все можно решить саблей, хан. Даже если ты владеешь ей лучше любого под Великим Небом. — Я легонько коснулся ножен на боку. — Власть правителя не может держаться лишь на силе его клинка. Ты еще юн, но твой ум острее, чем у многих из тех, кто носит на голове серебро седин.
— Но что я могу сделать, если тебя не будет рядом? — Темуджин подтянул колени и уперся в них подбородком. — Что я скажу своим воинам?
— Правду, — ответил я. — Ты — сын своего отца. Твои враги падут, а в юртах будет достаточно пищи для всех. Ты поведешь своих воинов в бой. Одна победа — и никто больше не усомнится, что ты по праву называешься великим ханом всего народа степей, и войско пойдет за тобой хоть в бесконечную степь — если на то будет твоя воля!
— И когда же случится эта победа, Антор-багатур? Здесь моим воинам сражаться не с кем.
— Имей терпение, хан. — Я поднялся на ноги и потрепал Темуджина по плечу. — И случится все, чего ты пожелаешь.
— И я тоже смогу летать, как птица? Ты сможешь научить меня?!
Какой нетерпеливый.
— Может быть. — Я рассмеялся и активировал артефакт. — Ничего не бойся, хан — и почаще смотри на север. Если тебе понадобится помощь — я приду!
ГЛАВА 8
Здесь их, похоже, ждали. Крохотная деревенька — пяток приземистых домишек и столько же сараев с курами, козами и коровами — казалась чуть ли не заброшенной. Никаких следов на недавно выпавшем снеге или шума. Если бы не дымок над крышами, ее и вовсе можно было бы не заметить…
Как знать — может, и к лучшему.
Обе деревни к северу сдались почти без боя. А эта вдруг огрызнулась — и огрызнулась так, что четверо из хирда отправились к Всеотцу в Небесные Чертоги. То ли местные оказались покрепче своих сородичей, то ли кто-то из правителей уже прознал про драконоголовые корабли, пришедшие с холодного моря. И отправил своих людей.
Слишком уж хорошо они сражались, защищая свои убогие хижины. И слишком уж крепкие у них оказались мечи и кольчуги. У простых землепашцев таких не бывает.
— Славная битва, друг мой. — Один из хирдманнов вышел из дома на улицу и бросил в снег еще теплую козью тушу. — Богам не было угодно дать нам богатой добычи — зато они послали нам храбрецов, чтобы испытать нас!
— Сейчас я бы скорее желал найти побольше припасов, чем славы.
Халвард по прозванию Левша устало привалился спиной к холодной стене и сбросил щит. С правой руки — так он сражался столько, сколько себя помнил. И немного отыскалось тех, кто успевал встретить удар с непривычной стороны. Когда-то Халвард считал это особой благодатью Тира, которому тоже пришлось однажды взяться за меч левой рукой.
Но теперь впору подумать, что это не дар, а проклятие — раз уж Халварду суждено было бежать с родных островов, видеть смерть отца и оказаться здесь. На чужой земле, с которой уже не уйти. Даже если никто не отыщет на берегу драккары, им все равно уже не выйти в море, волны которого сковала вечным льдом Фимбульветр — зима великанов из древних сказаний о Рагнареке. Холод уже захватил Эллиге, а скоро придет и сюда.
Но Халвард этого уже не увидит — если Всеотцу будет угодно подарить ему славную смерть. И когда Хеймдалль затрубит в свой рог и откроются все пятьсот сорок врат Небесных Чертогов, он встанет плечом к плечу с павшими друзьями, чтобы вместе встретить полчища ледяных великанов…
— Верно, — проворчал хирдманн. — Если так пойдет и дальше, уже скоро нам будет нечего есть.
— Так разве нам есть, кого винить, — раздался недовольный голос, — кроме тебя, Халвард Левша?
Гилмор шагнул вперед и сердито отшвырнул полупустой мешок — похоже, на этот раз добычи ему почти не досталось. Те, кто не идет в бой в первых рядах, а прячется за щитами и спинами других, всегда забирают лишь остатки — таков древний обычай северян.
Но имперец не привык добывать свой хлеб грабежом. Он всю свою жизнь ходил под парусом торгового корабля и даже на Ллохес Ар-и-Мор остался тем же, кем был раньше.
— И в чем же моя вина, Гилмор, прозванный Беззубым? — усмехнулся Халвард.
— Это ты привел нас сюда! — Бывший имперский торгаш пнул собственный мешок. — Это по твоей милости наши корабли теперь среди льдов, а сами мы голодаем, пока славные воины едят и пьют за столом конунга Сивого и…
— Я не звал тебя с собой! — Халвард шагнул Гилмору навстречу. — Ллохес Ар-и-Мор был домом вольного народа — и каждый сам выбрал свой путь, когда с севера пришел холод. У меня нет зла на тех, кто пожелал предложить свои мечи Сивому — так почему же ты не среди них, Беззубый?
— Откуда мне было знать, что Сивый так быстро управится с войском Императора? — проворчал Гилмор. — Раньше на тех землях меня бы вздернул первый же барон, которому я бы попался на глаза!
— И ты сам пошел за мной. — Халвард пожал плечами. — И сам назвал меня ярлом, как и многие из тех, кто теперь жалеет об этом.
За спиной у Гилмора уже собралась толпа в две дюжины человек. По большей части из тех, кто сбежал от суда Императора… Но Халвард видел и других. Рожденных севером и когда-то не пожелавших склониться перед Серым Медведем.
Что же с ними случилось? Когда отважные воины и мореходы, больше жизни ценившие свободу, успели превратиться в трусов, готовых продать свои мечи и верность за кружку медовухи и миску похлебки?
— Ты не говорил, что мы станем грабить деревни, — прошипел Гилмор. — Ты обещал, что мы будем служить истинному конунгу. И где же он, Халвард Левша?!
— Лучше бы тебе помолчать, Беззубый. — Кто-то из северян — еще из тех, кто вместе с отцом бежал со Скагена два года назад — сплюнул в снег. — С конунгом или без него, мы живем так, как жили наши предки. И умрем так же, как умирали они — вдали от родных фьордов, но окутанные славой. У Всеотца еще достаточно места в его Чертогах, и эйнхерии назовут братьями тех, кто…
— Ты так спешишь умереть? — огрызнулся Гилмор. — Не лучше ли предложить свою верность тому, кто может накормить своих людей и заплатить…
— Ты хочешь, чтобы я назвал себя человеком конунга Сивого? — Халвард сложил руки на груди. — Чтобы мы пошли на запад и продали свои мечи за золото из сундуков Императора?
— Разве мудрый не поступил бы так? — Гилмор хлопнул себя по бедрам. — Разве твоим богам есть дело до того, какому из конунгов ты служишь? Любой клятве есть свой срок, Левша!
— Богам есть дело до всего, глупец, — проговорил Халвард. — Мой брат ушел с сыном Серого Медведя, которого я назвал своим конунгом. Но даже будь он здесь — сам пристыдил бы меня, пожелай я склониться перед Сивым. Разве ты не видишь, что происходит, Беззубый? — Халвард развел руками в стороны. — Холод с каждым днем все сильнее. Этому миру суждено погибнуть, и день Рагнарека уже близко — и лишь из-за того, что и люди, и бессмертные боги нарушили свои клятвы… Слишком часто мы забывали тех, кому обещали служить. Но больше этому не бывать. Ты волен поступить, как хочешь — но я не предам Рагнара Бьернсона!
— Тогда ты даже глупее, чем…
Договорить Гилмор не успел. В воздухе что-то свистнуло, и под жиденькой бородкой у него вдруг выросла длинная стрела с черно-красным оперением. А потом раздался грохот, и Халвард увидел, как из-за деревьев в сотне шагов от крайнего дома появляются всадники. Совсем не похожие на местных вояк: в черных доспехах, украшенных золотом, со странными треугольными щитами и огромными мечами — заостренными и раза в полтора длиннее клинков, что ковали на Эллиге.
Дюжина конных воинов, две, три… Они мчались прямо на сгрудившихся среди домов северян, и их с каждым мгновением становилось все больше.
Похоже, Всеотец услышал молитвы Халварда — и, наконец, решил подарить ему то, о чем он давно просил.
— Встать в строй! — заорал Левша, вырывая из ножен меч. — Стена щитов! Боги с нами!
* * *
— Недалече уж, княже. — Ратибор чуть согнулся в седле, будто пытаясь разглядеть что-то за засыпанными снегом еловыми ветками. — Чую свеев, у меня на них нюх особый. Да и некуда тут идти больше…
— Откуда знаешь? — поинтересовался Вацлав.
— Одна здесь с севера дорога, княже. — Ратибор вытянул руку к просвету между деревьями. — Вдоль речки как раз и будет, у которой свеи две деревни спалили. Чтоб им пусто было, поганым…
— Может, твой гонец врет? Люди напуганы. Они могли увидеть дюжину беглых дружинников из южных городов и принять их за целое войско северян.
Вацлав заерзал в седле, усаживаясь поудобнее. Он уже два дня толком не смыкал глаз, охотясь за неведомыми грабителями, пришедшими с севера — но так и не увидел хотя бы одного. Только убитых и сгоревшие дома… И пусть деревни не сгорают сами по себе, не могло же целое войско пройти от самого моря сюда, вглубь скловенских земель.
А если и могло — Вацлаву не так уж сильно хотелось с ним встречаться. Князья собрали вдвое меньше людей, чем обещали, и треть дружины пришлось отправить на юг — навести порядок на разоренных булгарами землях у Круглицы. И если случится сражаться сейчас, когда от трех сотен всадников осталось едва ли полторы…
— Да как не свеи, княже? — Ратибор тряхнул седой бородой. — Щиты круглые, мечи — один в один как у Рагнара-конунга. Свеи и есть! Слав-стрелец их своими глазами видел!
— А где он сам-то? — проворчал Вацлав.
— Я здесь, князь.
Высокая фигура в плаще с капюшоном показалась из-за деревьев. В Прашне такими обносками побрезговали даже попрошайки, но следопыт со странным именем Слав никогда не носил ничего другого. Видимо, такая одежда помогала ему прятаться в лесу… Хотя скорее уж он владел каким-то особым колдовством, сделавшим его шаги неслышными. Вацлав мог поклясться, что еще мгновение назад среди ветвей не было никого. Под сапогами Слава не шумел даже скрипучий снег, и он каким-то судом всегда успевал следовать за дружиной и появляться по первому зову Вацлава.