мы идем, но Киреев резким жестом прервал мои вопросы. Наконец мы оказались за кулисами: в длинном коридорчике за сценой, по обеим сторонам которого находились двери гримерных. В одной из этих гримерок вчера были мы с Димой. Дверей было пять: три и напротив — две. Если стоять лицом к выходу на сцену, то Дима занимал первую дверь справа (из двух), а вторая справа была предназначена для его музыкантов. В трех гримерках напротив раздевались танцевальные группы, разбавлявшие концерт. Сейчас коридор был ярко освещен, а все пять дверей распахнуты. За куличами было очень много людей. Некоторые — в милицейской форме. Киреев провел меня в третью дверь слева, ту, что была немного дальше всех остальных, ближе к выходу в другой коридор. Мы вошли внутрь. Меня ослепила яркая фотовспышка. Два человека в белых перчатках колдовали над гримировальными столиками (столиков было пять). В каждой так же был туалет и в туалете — душ. Дверь туалета была раскрыта.
— Подойди ближе, если хочешь. Посмотри.
И я пошла, не чувствуя под собой ног, налетая на спины людей, которые расступались при моем появлении. В первый момент она показалась мне похожей на сломанную куклу. На пластмассовую детскую куклу, которой вывернули ноги. Она сидела на полу, в узком пространстве между унитазом и душевой кабиной, сидела, прислонившись к стене и немного откинув голову на левое плечо. Длинные волосы ее разметались по унитазу, как черви. Длинные черные волосы. Она сидела, неестественно развернув ноги — бедрами наружу. Поза была такой неудобной, что казалось: она просто сломана, эта кукла. Следовало сделать только шаг вперед, чтобы все понять….. На полу к туалете сидела девушка, сидела так, как живые никогда не сидят. Она была одета только в белье: кружевной черный лифчик (бретелька с левого плеча сползла на руку), узкие черные бикини, черные чулки… На одной ноге — серебристая туфля на высоченной шпильке. Другая туфля валяется рядом на полу — очевидно, сорвалась, когда девушка сползла по стенке. Ее глаза были широко раскрыты… Косметика уродливо расплылась и на застывшем лице отчетливо проступали пятна краски. В огромных черных глазах девушки застыл ужас, а вместо рта… было что-то черное… большое и черное, словно запекшийся сгусток…. Это лицо без рта было похоже на застывший, не услышанный крик… Самый страшный из всех криков, существующих на планете… ноги мои подкашивались, а в мою душу черной змеей заполз ужас… Словно я вдруг поняла, как это — сползти по стенке и уйти в темноту, в чудовищную темноту, где больше ничто не имеет значения… Внезапно я разглядела что-то на ее шее… Мне показалось, что это галстук или шарф… Я не успела разглядеть, что именно. Воздуха стало не хватать… Киреев вывез меня в коридор. В коридоре я прислонилась лбом к холодной пластиковой стене. Все мое тело била мелкая противная дрожь. Не оборачиваясь я тихо сказала:
— Почему у нее нет рта?
— Потому, что кто-то выстрелил ей в рот прямо из пистолета.
— Выстрелил в рот?
— Именно. Поэтому у нее нет губ. Пуля разнесла и губы, и челюсти в клочья.
— Кто она?
— Людмила Басманова, 23 года, танцовщица клуба «Белль ля мер». Она танцевала здесь в варьете. Это говорит тебе о чем — то?
— Абсолютно ни о чем! Возможно, я и видела ее выступление в клубе, но все эти девушки из варьете так похожи друг на друга…
— Людмила Басманова жила вместе с Евгением Сваранжи. Сегодня утром она должна была явиться ко мне в кабинет с официальным заявлением. Заявлением о том, что она видела человека, выходившего из кабинета Сваранжи в то время, когда он был убит.
— Я все это знаю. Мне рассказал Вал. Евг. Но она не пришла?
— Как видишь. Кто-то убил ее этой ночью. По заключению эксперта, по предварительному заключению, смерть наступила с двух до четырех часов ночи.
— Но ведь этой ночью был концерт Димы!
— Я знаю. И знаю так же то, что в концерте Фалеева выступали и танцовщицы из варьете «Белль ля мер». Ее убили, когда она переодевалась после концерта.
— Одна? Без других девушек?
— Другие девушки переоделись раньше и сидели в зале. Басманова танцевала дуэтом с парнем после предпоследней песни Фалеева. Потом она пошла в свою гримерку, сняла платье, переодела белье (она танцевала в белом платье, которое вместе с белым бельем висело на стуле). В этот момент кто-то проник в комнату и застрелил ее в туалете, выстрелив прямо в рот. А на шею…
— Что на шею?
— Ты видела? Этот ублюдок одел ей на шею пояс для чулок. Ее собственный кружевной пояс для чулок и еще завязал бантиком!
— О Господи….
— Это псих, ему самое место в Кащенко!
— А может, убийца продемонстрировал своеобразное чувство юмора? Бантик — значит, подарок? Ведь именно так перевязывают коробки с подарками? Убийца вместо разговора со свидетельницей подарил тебе еще один труп.
— Похоже, ты права. Но я поймаю этого ублюдка с его черным юмором! Теперь Сваранжи придется выпускать. Если экспертиза подтвердит, что девушку убили из того самого пистолета, из которого убили Сергея Сваранжи, то…
— Из полицейского пистолета?
— Похоже, тот же калибр. Пуля застряла в черепных костях. Определить будет просто. Пуля в рот — символически означает закрыть рот свидетелю. Это странно…
— Почему странно?
— Знаешь, такой прием используют профессиональные киллеры, когда убирают свидетелей. Пуля в рот — свидетель будет молчать. Мне приходилось раскрывать такие убийства. Все это были заказы.
— А пояс на шею?
— Киллер с чувством юмора! Своеобразным…
— Ты предполагаешь, что ее мог убить профессиональный киллер?
— А почему нет? Кто-то нанял, чтобы убрать свидетеля! Но, как правило, таким приемом пользуются убийцы только очень высокого класса. Которые твердо уверенны в своей безнаказанности и не раз соскальзывали с горячего… Вообщем, то еще дело!
— Как ты узнал, что она убита?
— Басманова должна была прийти ко мне в 9 утра. Но в 9 она не явилась. В 9.20 по 02 поступило сообщение о том, что в клубе «Белл ля мер» найден труп. Танцовщицы Людмилы Басмановой. В опергруппе дежурил мой приятель, который слышал от меня эту фамилию. Так я оказался здесь почти сразу.
— Кто ее нашел?
— Охранник. Он заступил на смену в 9 утра, когда открылся ресторан, и пошел проверять территорию. Он знал девушку в лицо, поэтому опознал труп и сообщил фамилию.
— Ты уже с кем-то говорил?
— Ни с кем. Девчонок уже вызвали, она сюда едут. А пока расскажи ты все, что видела.
— О Господи… Если б я только знала. Да ничего я не видела! Да и не могла видеть. Концерт Димы закончился в половине третьего ночи. Почти все время я провела в зале или в гримерке за кулисами. В зале общалась с множеством людей. Когда Дима пел последнюю песню, я ушла в гримерку и стала его ждать. Танцевала пара… О Боже… Это была она, да? Я ее как следует и не разглядела…
— Ты была в гримерке одна?
— Да, одна. Охранники видели, как я туда вошла и заперла за собой дверь.
— Что ты делала?
— Пошла в туалет, потом поправила макияж. Да, забыла! В гримерку заглядывала новая подружка Вал. Евга (я не запомнила ее имя). Она искала Вал. Евга. Я ответила, что он здесь не появлялся, и она ушла. Потом слышала в коридоре голоса… Разговаривали начальник охраны клуба и Димкины охранники. А потом пришел Димка — концерт закончился. Видишь, я почти ничем не могу тебе помочь.
— Больше ты ничего не слышала?
— Абсолютно! Я думала о своем и не прислушивалась. Мне было не до коридора. Звездная гримерка Димы обставлена шикарнее, чем все остальные. Как правило те, кто находятся в звездных гримерках, на обслугу не обращают внимания. Такова жизнь!
— И о чем ты так серьезно думала?
— Вообще это к делу не относится, но я думала о Диме, о Вал. Евге…. Разные мысли лезут в голову, когда наблюдаешь воочию весь этот павлиний сходняк. Кстати, как твоя блондинка?
— Еле от нее избавился! Дура, каких свет не видывал!
— Свет видывал. Здесь все такие.
— Ну, ладно. Пойду заниматься делом дальше. Пообщаюсь с Вал. Евгом. А ты потолкайся здесь, поговори с людьми. Может, что и услышишь.
Труп девушки запаковали в черный мешок и пронесли мимо меня по коридору. Я отшатнулась к стене. Жалкая песенка. Электрические лампы вместо солнца. Ночной кабак вместо сцены. А потом — длинный узкий коридор ночного кабака, где проходили лучшие годы жизни. Черный мешок. И все.
Я прошла в бар. Людей внутри становилось все больше. Краем глаза я увидела, что ресторан открыли. Я опустилась на высокую табуретку возле стойки. Что мне делать? С кем говорить? Как это Киреев себе представляет? Что я стану приставать с вопросами к посетителям? Ну уж нет…. я ему не работник полиции. Пусть сам пристает!
— Привет! — высокая крашенная блондинка опустилась на соседнюю табуретку, — а я вас знаю!
— Правда?
— Вы Ри, жена мистера Димы. Все наши девчонки вам завидуют.
— Вот как?
— Я танцую здесь в варьете, в «Белль ля мер».
— Значит, вы знали Людмилу Басманову?
— Ужас, правда? Бедная Мила! Мне ее жалко — до слез. Мы с ней были подружками. Одно время даже вместе снимали квартиру. А когда она вышла замуж, то переселилась к мужу.
— Вышла замуж?
— Два месяца назад. Как трагично, правда? У них свадьба в сентябре была. Скромная была свадьба, но красивая. Впрочем, шик им был и не нужен. Они так сильно друг друга любили, что не могли не пожениться… А вот теперь…
— А может, у них был гражданский брак?
— Ну здрасьте! Я же у них в загсе свидетельницей была! Она в районном загсе расписывались. Платья у Милы не было, только обыкновенный белый костюм. А после мы поужинали в ресторане и разошлись.
— И Мила продолжала работать после свадьбы?
— А почему нет? Она молодая, танцевать еще может. И муж ее не возражал.
— А чем ее муж занимался?
— Черт его знает… говорили, что он связан с черными…. А когда его арестовали, Мила сильно переживала, вся прямо белая ходила… Он оказался сыном нашего бывшего босса и вроде как его грохнул. А Мила говорила, что он не виноват, что она знает, кто босса убил. Честно говоря, босс был такая сволочь, каких мало. С нами только матом разговаривал. Кто б его не грохнул — молодец! А вот сейчас у нас хороший босс. И выступаем мы красиво (концерты, телевидение, приличная публика). Не то, что раньше — перед бандитами голым задом вертеть.