Я тоже имею право жить в роскоши! Есть икру ложками столько, сколько захочу, и пусть только кто-то посмеет мне помешать или сказать что-то! Почему это я хуже? Может, я готова драться за свою икру зубами и когтями! По крайней мере, думая так, я поступаю лучше, чем моя сестра. Делает вид, что рада за меня, а сама ненавидит! Считает, что я приехала ее ущемлять! И приглашение это — сплошное лицемерие! Но, возможно, здесь так принято жить. Может быть, столицы — это города, где никогда не говорят в лицо правду. Что ж, если здесь так принято жить, я научусь так жить. Научилась же моя сестра! А чем она лучше? Внезапно эта мысль обожгла меня с головы до ног! А действительно, чем она лучше? Я и красивее ее, и умней! Да и вообще — нет в ней ничего выдающегося!
В этот момент звуки модной мелодии заполнили ресторан. На эстраде играл какой-то оркестр, но я не обращала на них внимания. Склонив голову на плечо, моя сестра вдруг принялась подпевать. Лучше бы она это не делала! Это было ужасно. Она фальшивила, не попадала в такт. Вблизи у нее не было даже признаков голоса! Какое-то хрипение, пищанье — дребезжащее, фальшивое, нелепое… Не только слуха, но и признаков голоса! Нет и в помине! Как же так? Ведь она эстрадная певица, звезда! Мои глаза расширялись все больше и больше…. Но самым интересным было то, что ее мужа совершенно не огорчило это ужасное пение! Он словно не обращал внимания на все это… И вот с таким голосом она стала звездой! Где же справедливость? Почему всё ей? Я не хуже её! Я лучше! Боже мой, столько лет она была моим идолом, а теперь… повергнутый идол, опрокинутая дешевая статуэтка… Это она дешевка, не я. Я никогда не буду дешевкой. Но все-таки…
Я поймала взгляд Вал. Евга. Он смотрел на лицо моей сестры. Для него она была идолом. Для него она была неповторимой, и черные точки в ее глазах (темные, словно нарисованные страданием) горели как яркие звезды. Он видел в ней идола, того идола, которого уже не видела я… И тогда меня осенило! Это было откровение, пришедшее свыше, шальная и спасительная мысль. Меня обожгло ею так сильно, что у меня перехватило дыхание! Вот оно, мое спасение, вот она, возможность стать такой сильной, неповторимой и притягательной для мужчин, как та девка! Вал. Евг! Я стану любовницей мужа моей сестры, я пересплю с Вал. Евгом и привяжу его к себе, и, когда я завоюю его, он даст мне все то, что нужно! Все то, что он дал ей! К тому же, если я буду любовницей такого богатого и солидного человека, это придаст мне необходимый блеск! Если я завоюю Вал. Евга, я завоюю и того парня из машины!
Я почувствовала, как в моих глазах зажегся огонь. Я послала Вал. Евгу ослепительную улыбку. План! Мне необходим надежный план. Что ж, я продумаю его, когда останусь одна, этой ночью. И, возможно, завтра уже претворю в жизнь. Ри продолжала фальшивить. Она ничего не заметила. Я поклялась себе, что совершу абсолютно все, чтобы сделать это, чтобы Вал. Евг стал моим. А тогда… тогда уже можно будет подумать о будущем. Потом. Когда я смогу его завоевать. А я сделаю это, в этом я абсолютно уверенна!
33
«Киреев, ФСБ».
Он положил листок бумаги фамилией вверх. Даже хмыкнул от восторга — ФСБ, ничего ж себе! Интересоваться его скромной персоной… Ну надо же!
Посреди захламленного стола, заваленного ворохом всевозможных бумаг, этот листок смотрелся инородным телом — как айсберг. Может, потому, что не было рядом с ним таких красивых, чистеньких, аккуратненьких бумажек! Да еще с надписью ФСБ. Телефон (старенький допотопный аппарат) зазвонил, но он не обратил на него никакого внимания. Телефон не замолкал, взрываясь ревом каждые пять минут. Тяжело вздохнув, он переложил две папки на столе (одну вверх, другую — вниз, и с тоской уставился на папку, которая находилась внизу. С делом, которым ему так хотелось бы заниматься. А не верхним! В той папке было много наработок, кажется, он вот-вот нащупал ключ, и… Двери в его кабинет распахнулись, и на пороге возникла внушительная фигура его начальника.
— Ты ехать собираешься или нет? Что с тобою?! Очнись!
— Да, конечно… только вот… а можно, я не поеду?
— А кто поедет?
— Ну…
— Слушай, мне твои идиотские выходки стоят поперек горла! Еще одна такая вот штучка — и можешь прощаться с работой! Хватит! Здесь тебе не детский сад, чтобы издеваться над людьми! И я здесь не подтираю сопли у разных придурков, а занимаюсь важными делами! Если ты сейчас не поедешь на этот обыск, то очень пожалеешь…
— Но у меня есть важные наработки по делу Веллер!
— Понимаю, с моделями работать приятнее. Но на обыск ты все равно поедешь! А если нет, то… — начальник сделал совсем свирепое лицо. Спорить не приходилось. В их отделе люди не задерживались. На такой паршивой работе не хотел работать никто. Это только в дурных сериалах работа следователя представлялась сплошной романтикой. На самом деле это была скукотища и сплошные бумажки, бумажки, писание которых вполне способно было любого загнать в гроб. А дела, которые попадались все время, были еще тоскливее любых бумажек.
В отделе его не любили, и он отдел не любил. Некоторые считали мальчишкой, некоторые — наглым выскочкой. Он не писал бумажек (за что получал вечные выговоры), постоянно грубил, и летом, и зимой не вылазил из вечной кожаной куртки, достаточно рванной и грязной. К тому же он был больше похож на бригадного, на бандита, чем на мента. И, самый главный его недостаток, из-за которого (он знал) доживает в отделе последние дни — он не брал взяток. Собственно, именно взятками жил отдел. Начиная от мелочи, по 10–20 долларов, и заканчивая астрономическими суммами. Взятки брали абсолютно все — начиная от «одалживания» дежурно бригады для запугивания должников (бригада ментов приезжала в три часа ночи на квартиру к должнику, выволакивала всю семью из квартиры, бросала лицом в пол и пугала до смерти. За такую «работу» ребята из дежурной бригады получали по бутылке и бесплатное развлечение, а начальник, их пославший, и небольшую сумму денег) и «снятия» судимости или прохождения как свидетеля для выезда на ПМЖ за границу, и заканчивая делами настолько крупными, о которых даже не принято было говорить вслух.
Он никогда не занимался такими делами, а потому знал, что доживает в отделе последние годы. И не уволили его только потому, что в отделе не хватало людей. Но нагружали его больше всех остальных. Каждый вел по несколько дел сразу, а он вел дел больше всех остальных. В данный момент у него в производстве находилось 7 дел, 2 из которых были почти закрыты. Это одна квартирная кража и торговля наркотиками (подозрительная квартира — притон). Не раскрытые дела были: ограбление пивного ларька, пьяная драка двух бомжей — собутыльников (третий тоже там был, и его нужно было вычислить), убийство трех жертв в продовольственном магазине в Подмосковье (ему дали это дело из-за места прописки одной из жертв — Литовченко, его район), убийство модели на показе в ночном клубе с помощью крема и, наконец, убийство модели Элеоноры Веллер.
Убийство Веллер попало к нему по ошибке. Обычно ему не давали такие громкие и прибыльные дела. В деле Веллер были замешаны известные и богатые люди, вокруг существовала постоянная газетная и теле шумиха, словом, это было не то дело, которое ему могли дать. Но оно все-таки попало к нему — просто потому, что все были настолько загружены, что некому было его брать (те, кто обычно брали такие дела, отказывались категорически — у них оно было бы 8, 9 или даже 10 по счету). Он же недавно освободился, закрыл несколько дел сразу и дело Веллер дали ему. Теперь же, вместо того, чтобы заниматься наработками по самому значительному своему делу, он был вынужден ехать обыскивать квартиру двух дур, давших себя зарезать какому-то маньяку.
Дело Балиновой и Литовченко его раздражало. Это было глупое, и даже тупиковое дело. И хоть в СИЗО уже сидел мальчишка, которого взяли за эти убийства (мальчишка, влюбленный в Балинову еще со школы), но он-то знал, что мальчишка не виноват. Две шлюхи, решившие устроить модельное агентство в снятой квартире. Две шлюхи, статистки на киностудиях, мнящие себя кинозвездами. И третий, в компании вместе с ними — мужик, которого всего неделю как выпустили из тюрьмы. Он сидел где-то в Сибири за ряд вооруженных ограблений в разных городах, мотал целый срок — 12 лет.
Отсидев 12 лет в зоне, вышел, приехал в Москву, где друзья по зоне (или друзья-авторитеты) одели его во все новое и дорогое, и, очевидно, познакомили его с Литвиненко, в квартире у которой он жил несколько дней. Похоже, у них завязался роман. Литвиненко повезла его к своей подруге Балиновой, где все трое устроили настоящую оргию: все напились, зэк потрахался с обоими, а после этого их всех прирезал маньяк. Паршивей такого дела ничего и не придумаешь! Самое гадостное дело — из всех. Ищи теперь этого маньяка — если это действительно был маньяк… А если нет…
Существовало, правда, одно очень интересное обстоятельство. Оно было стоящим, но как использовать его, он еще не знал. Дело в том, что этот зэк никогда прежде не было в Москве. Жил он в Ленске. Там же был прописан. В том же регионе (начиная с Ленска) он совершил ряд вооруженных ограблений в банде. Банда вся была местной. Зачем же после освобождения он приехал в Москву? К кому он приехал? Остановился он в гостинице, номер в которой был оплачен одним авторитетом средней руки. Этот авторитет никогда прежде не имел с зэком никаких дел, не был связан и с сибирским регионом делами. Но он оплатил гостиницу, купил новую одежду, пригласил на вечеринку в ресторан, где зэк познакомился с Литвиненко, а потом и переехал жить к ней. Почему? Зачем? Ради каких интересов?
Авторитет был допрошен. Он показал, что к нему обратились личные (не деловые) друзья из Сибири с просьбой устроить одному человеку экскурсию по Москве. Якобы этот человек всегда мечтал увидеть Москву, но за 42 года (зэку было 42 года) ему не довелось. Вот они и просят его принять. Из уважения к друзьям он оплатил номер в гостинице, купил приличную одежду и развлекал, водил по московским ресторанам. Вот, собственно, и все. Никаких деловых связей не было и быть не могло. Простое одолжение друзьям.