Во время встречи Михаила Сергеевича с Джорджем Бушем на о. Мальте я побывала в одной мальтийской молодой семье. Молодожены, обаятельные, приветливые. Детей пока нет. Но в квартире уже есть детская комната – они ее уже и обставляют потихоньку. Квартира – сразу трехкомнатная. Купили в кредит, в рассрочку, с помощью родителей. Сразу купили квартиру «на вырост», надолго и даже – не на одно поколение. Так и закладывается родовое гнездо! Лепится, как лепят его ласточки. Мы, конечно, не Мальта. Другие масштабы, в том числе и прорех, нехваток. Нельзя покамест – даже за деньги – каждой молодой семье дать возможность поселиться вот так, просторно, надолго, с заглядом в завтрашний день. Но что-то уже можно делать и сегодня! Если человек живет в доме, в котором жили его отец и мать, у него другое восприятие и этих стен, и не только стен. Он устойчивее к жизни, он более укоренен в ней, что ли. Дом ведь – не только стены, но и что-то неизреченное, сокровенное.
Опять вспоминаю свою маму. Я Вам уже говорила, что насиженного места у нас тоже не было: без конца переезжали «хвостиком» вслед за отцом-железнодорожником, без конца меняли жилье. Но куда бы ни ехали, ни перебирались, мать, как нечто заветное, живое, упрямо возила с собою с места на место старенький буфет. Куда бы ни приехали, поставит буфет – и уже дом. Уже – свое. Какое-никакое, а гнездо. На душе теплее и не так бесприютно. Так и не расставалась с ним. Он связывал и ее, и всех нас с теми, кто был, кто составлял наш дом.
– В то, о чем я Вам сейчас скажу, трудно поверить, но это так перекликается с Вашим рассказом! В Буживале, у Тургенева, мне посчастливилось побывать вместе с Вами. И знаете, что меня поразило больше всего? Я помню, что у моей матери был шкаф темного, если не ошибаюсь, чинарного дерева. Шкаф, горка, полочки – ни единого гвоздика. Он достался ей от ее матери, а той – тоже от матери. Это была, как я теперь понимаю, самая дорогая вещь в нашем доме. Он, конечно, уже рассыпался, но дерево было легким, выспевшим, ароматным. Я любил совать нос в шкаф: не только в поисках чего-то лакомого, но и просто – понюхать сам его воздух, пряный, вкусный и загадочный. Но мать умерла, и я, несмышленый, пытался из антресолей шкафа сделать санки. Пилил – дерево не пилилось, сбивал гвоздями – оно кололось. В общем, сгубил антресоли. А затем дом продали, нас, детей, отправили по детским домам и интернатам, вещи тоже продали или растеряли. Пропал и шкаф. Все пропало. Одна ветхая льняная скатерть осталась, докочевала до сего дня в память о матери. А я с годами стал почему-то все чаще и больнее вспоминать этот самый шкаф – может, потому, что виноват перед ним. Для меня он действительно «глубокоуважаемый» – как в «Вишневом саде». Ностальгия бывает и по вещам. И вот захожу тридцать лет спустя в дом-музей И. С. Тургенева, и, знаете, что первым бросается мне в глаза?
– Догадываюсь.
– Да, старинный шкаф темного дерева, как мне показалось, точь-в-точь такой, какой был когда-то у моей покойной матери, в моем отчем доме! Я был потрясен и почти всю экскурсию простоял возле него. Хотелось открыть дверцу, засунуть голову в его пряные недра и понюхать.
– Надо было так и сделать! – у музея, помнится, очень гостеприимные, простые хозяева… А вообще я Вас вполне понимаю. Чувство дома – его нельзя утрачивать, это опасно. Его надо возрождать всем нам и в каждом. Это тоже путь к основательности, ускорению, стабильности и в каждой конкретной человеческой душе, и в обществе. Мой дом не просто моя крепость, а мой мир, моя галактика. Так считаю я. И еще надо с детства не отбивать у ребятишек охоту к труду всякими там формальными «уроками труда», которые чаще всего учат их лишь умению изворотливо уходить от любой постылой трудовой повинности, а дать им вволю трудиться самим: где захотят и где не вредно их здоровью. Лучше всего – в том же собственном доме, саду, огороде…
– А сейчас многие просто мечтают об этом – о собственном доме и саде-огороде. И взрослые, и дети – мои в том числе. Это, похоже, имеет глобальный характер. В Америке наступивший бум индивидуального строительства, садоводства связывают с тем, что в активную деловую жизнь пришли люди рождения послевоенных лет. Поколение «бэби-бума» и его дети. Думаю, что и к нам это имеет прямое отношение. Я лично верю и крепко надеюсь на свое поколение – хотелось бы, чтобы это было поколение не тех, кому «нечего терять», а – социалистических собственников.
– Я бы всячески поощряла такое движение. Поощряла бы все, что привязывает человека к дому, земле, к порядку, делает его социально устойчивее, честно приращивает его достаток. Пора, пора переходить от крика, воплей, нагнетания нетерпимости, ненависти и злобы – к делу… и к дому. Я тоже верю в работящих, деловых – моя мама сказала бы: дельных – людей и с нетерпением жду их прибавления на перестроечном пути…
Чтобы закончить тему дома. Нынешней весной Президент собирался прилететь на восьмидесятилетие матери. Сам. Лично. Я это знаю точно. Не получилось – шахтеры не отпустили. Полетели те, кто хоть как-то мог заменить его в данном случае, доставить матери радость, сравнимую с приездом сына.
Прилетели личные представительницы Президента. Два крохотных посла с бантами: Ксения и Анастасия.
Мать его была счастлива, хотя и грустна одновременно – состояние, знакомое всем нашим матерям, независимо от того, кого они терпеливо ждут у отчего порога: президента, премьера или разнорабочего. Сына – этим все сказано.
– Мы начали говорить с Вами, Раиса Максимовна, о положении в обществе жены руководителя страны…
– Вообще-то во всем цивилизованном мире это положение, права и обязанности жены главы государства как-то очерчены. Если не нормативными документами, то определенными традициями. Мне рассказывали, например, что в Белом доме для помощи в исполнении на должном уровне женой Президента США ее официальных функций существует соответствующий персонал. Свой шеф канцелярии, есть даже своя «личная территория», свой «офис» в крыле Белого дома. Г-жа Миттеран, супруга Президента Франции, много сил отдающая созданной ею организации «Франс Либерте», во время одного из посещений Парижа знакомила меня с работой своего секретариата, который традиционно помогает супруге Президента в ее общественной и благотворительной деятельности. Г-жа Коль, активная, занятая весьма многообразной общественной и попечительской работой, также рассказывала о специальном бюро, оказывающем ей необходимую помощь.
В моем же распоряжении, Георгий Владимирович, оказалась только одна традиция, сформировавшаяся со времен Сталина, – отсутствие права на гласное, официальное существование. Мне даже иногда приходит мысль, что мое появление в глазах определенной части нашего общества было воспринято с чрезмерным пристрастием, прямо как «событие» перестройки.
Да, мое положение рядом с Михаилом Сергеевичем потребовало от меня как супруги главы государства выполнения некоторых официальных обязанностей: участие во встречах, некоторых государственных, общественных мероприятиях, в том числе протокольных. Каких-то специальных дипломатических знаний и уж тем более какого-то «великосветского» опыта у меня, конечно, не было. Все осваивалось по ходу событий, делалось на основе жизненной логики и интуиции.
– Интуиции?
– В самом деле – многое по интуиции. И по природной склонности к здравому смыслу. Впервые доподлинно узнала, что в международной жизни существуют строгие правила дипломатического церемониала и протокола. Что есть общие, принятые во всей международной практике, а есть – особенные, национальные протокольные правила и требования, связанные с различными традициями тех или иных народов и государств. Узнала – теперь уже не понаслышке, а из «первоисточников», – что даже такие мероприятия, как «обед», «чай», «фуршет» имеют свои «индивидуальные» элементы дипломатического этикета. Например, обед – наиболее почетный вид приема. Проводится обязательно в вечерние часы, обычно с 19 часов и позже, хотя и называется обедом. Предполагает строгий, определенный порядок «рассадки» за столом и, как правило, нарядную форму одежды.
В некоторых странах на официальных обедах женщинам предписано появляться в длинных вечерних платьях. В практике же нашей повседневной жизни длинное платье – вещь не очень нужная, а по мне – так и вовсе ненужная. Изысканно, конечно, а вместе с тем выполнение этого требования довольно расточительно: часто ли бываешь на такого рода «обедах»? Опять же мелочь, но в дипломатическом протоколе нашей страны в 1985 году было принято правило: на официальных приемах и обедах в нашей стране для мужчин желателен темный костюм, для женщин – нарядное платье обычной длины.
– Будем считать, что наш протокол – самый экономный в мире!
– Не экономный, Георгий Владимирович, а демократичный.
Всякого рода представительство требует внимания к особенностям быта, традиций и обычаям народа, страны. Внимания как в большом, так и в малом. С благодарностью вспоминаю, например, с каким пониманием отнеслись к моей просьбе г-жа Буш и руководство колледжа Уэлсли во время участия в торжественной церемонии выпускниц колледжа – не надевать мне академическую мантию и специальный головной убор, потому что у нас это не принято. Я бы этого стеснялась, чувствовала бы себя, как говорят, не в своей тарелке.
Во время последнего визита в Англию для выступления Михаила Сергеевича британское правительство предложило Гилдхолл – чрезвычайно престижный зал в Лондоне, центр лондонского Сити. Эта почесть иностранным гостям оказывается крайне редко, подчеркивает особое уважение. По старой английской традиции церемония в Гилдхолле предполагает обязательные элементы в одежде: женщина должна быть в шляпке и перчатках, а мужчина – во фраке, визитке или военной форме.
Для нас было сделано исключение. Г-жа Тэтчер проявила уважение, тоже решив не надевать, вопреки традициям, головной убор и перчатки. Во время этого же визита Михаил Сергеевич и я были в Виндзоре, состоялась встреча с королевой. В Англии аудиенция королевы – высший знак дипломатического протокольного внимания. Я еще раньше узнала, что любимый цвет королевы Елизаветы II – синий, «роял блу», он обычно присутствует в ее одежде. Узнала, что члены королевской семьи и гости королевы стараются при ней не использовать этот цвет в своих костюмах. Я тоже постаралась исполнить традицию.