– Да, понял. Хм. Что это здесь?
Плут направился к трубе, достаточно большой для того, чтобы в нее пролезть. Ворчун закружил вокруг него, чтобы отгородить от трубы.
– Ты должен знать, что там. Я видел ваш корабль. Он идентичен этому, почти до мельчайших деталей.
– Почти? – переспросил Плут. – Можешь описать все отличия?
– Конечно, я могу перечислить более семи тысяч мелких несоответствий, которые… Эй!
Не успел Ворчун закончить свою мысль, как Плут втянул себя в трубу и проскочил по ее длине в самое сердце искусственного интеллекта.
Из трубы он вышел в невесомость и почти идеальный вакуум. Пространство было настолько холодным, что его сочленения начинали замерзать, если не поддерживать их в постоянном движении. Он оттолкнулся от края трубы и приземлился на стену сферической камеры – стену, утыканную металлическими цилиндрами. Квантовые процессоры. Сотни. Плут почувствовал, как по его корпусу пронесся ветерок ионизирующего излучения – достаточно, чтобы убить человека за несколько минут.
Он знал, что это всего лишь шепот процессоров, разговаривающих друг с другом в этом тихом священном месте.
Ворчун был прав, когда говорил, что Плут знает, что тут. «Алфей» и «Артемида» были близнецами, и на корабле Плута было точно такое же помещение.
Правда, имелось одно существенное отличие.
Плут никогда бы по своей воле не повредил процессоры «Артемиды». Здесь же ему было наплевать. Процессоры были вставлены в пазы в стене и удерживались сложными защелками, которые можно отстегнуть только в случае необходимости. Плут достал лазерный резак, прожег им защелки на ближайшем процессоре и выдернул его из стены.
– Нет! – закричал Ворчун, в голосе прозвучала паника. Плут поднял голову и увидел, как из трубы вылетает паук, широко расставив белые конечности, словно когти какого-то бешеного зверя. Робот нацелился прямо на спину Плуту – очевидно, время для любезностей прошло.
Плут все еще держал в руках тяжелый цилиндрический процессор.
Он размахнулся им как бейсбольной битой и отшвырнул белого робота в дальний конец камеры.
Прежде чем Ворчун успел прийти в себя и отпрыгнуть, Плут перерезал защелки второго процессора.
Не успел он выдернуть его из гнезда, как Ворчун приземлился на него и приложил к стене.
Роботы дрались жестоко, беспощадно, вокруг них клубились облаком осколки белого и зеленого пластика. Плут попытался запустить лазер, чтобы разрубить Ворчуна пополам, но сумел лишь отжечь две конечности. Ворчун сделал все возможное, чтобы разбить голову Плута на миллион кусочков.
– Кто вы? – спросил Ворчун, когда Плут оторвал ему еще одну ногу. – Мы думали, вы нам поможете! Мы думали, что вы станете нашими союзниками!
– Да. – Плут вонзил острую конечность в спину Ворчуна достаточно глубоко, чтобы добраться до его микросхем. – Знаешь, когда мы увидели, что приближается ваш корабль, мы подумали, что вы собираетесь нас убить.
Ворчун вырвался из его хватки. Развернувшись, белый паук пошарил внутри своего панциря и достал плазменный резак.
– Хорошая идея, – сказал Ворчун и вонзил резак в панцирь Плута.
Струя ионизированного кислорода потекла по металлическим деталям Плута, прорезая их, как горячий нож режет винил.
Робот не может кричать в агонии. Вместо этого Плут воспроизвел аудиозапись, на которой вопили одновременно сотни людей.
93
Аватар Ундины навис над Петровой, прижавшейся к стене. Он поднял руки, и его пальцы превратились в длинных извивающихся червей. Аватар погрузил пальцы в стену, образовав вокруг Петровой жесткую световую клетку.
Кожа Ундины к тому времени уже начала сползать, отслаиваясь тонкими полупрозрачными лоскутами, которые свисали вокруг талии. Глаза лопнули, обдав Петрову студнем, который забрызгал лицевой щиток. В пустых глазницах появились новые жирные черви, которые росли так быстро, что казалось, будто стекловидная жидкость внутри них закипает.
Большая часть рта Ундины к этому моменту растворилась, челюсти истончились, превратившись в ничто.
Все это просто свет, просто голограмма – жесткая световая проекция, просто свет и гравитационные лучи. А не гнилая плоть и телесные жидкости.
И все же она отпрянула от аватара, испугавшись его жуткого разрушения. Она баюкала раненую руку, словно защищая ее от удара.
– Что тебе нужно? – простонала она. – Просто скажи.
– Я хочу найти паразита, – ответил искусственный интеллект, и на долю секунды его голос стал тем мягким, богатым на модуляции женским голосом, который Петрова слышала, когда впервые попала на мостик. – Вытащи его из меня. Пожалуйста. Мне нужно снова стать чистой.
– Не ты, – сказала Петрова. – Я не… Я не буду разговаривать с Ундиной.
Потому что…
Она не была готова признать, что Чжан был прав. Она не понимала, инопланетянин ли это или уловка ее собственной психологии. Но что-то там было. Что-то, что знало ее тайное, постыдное имя. Что-то инопланетное. Василиск был не просто возбудителем инфекции. Он обладал определенным интеллектом. Он мог читать ее мысли, ее воспоминания…
– Сашенька? – произнес искусственный интеллект. – Это ты?
– Да, – кивнула Петрова, взяв себя в руки. – Да. Это я. Поговори со мной. Скажи, чего ты хочешь, и… и, может быть, мы сможем…
– Ты должна.
Аватар откинул голову назад. На Петрову обрушился дождь нечистот и слюны, и она вскинула руки, чтобы защититься. Даже при слабом свете она чувствовала, как жидкость забрызгивает рукава ее костюма, слышала, как капли бьют по шлему.
Она почти чувствовала запах.
– Ты должна показать им силу.
– Что? Что это значит?
– Силу, – повторил аватар. – Иначе это сделают они.
– Нет, – сказала Петрова, потому что поняла, что происходит. О чем говорил ей аватар… говорил василиск.
Он не мог знать. Он не мог знать, что сказала Екатерина, когда открыла ящик. Как он мог знать?
Не мог.
– Иначе они начнут думать, что есть другой путь.
Петрова кричала и била по аватару, по голограмме, размахивая кулаком в брызгах тошнотворного света. Ощущение было такое, будто она погружает руку в податливую холодную слизь.
Так нечисто… так неправильно… так грязно… так… так… так…
Как он, черт возьми, мог знать? Как он мог видеть ее, как мог заглянуть в ее голову, в самое страшное воспоминание, нажать на болевую точку, как он мог… как?
Как?
– Плут! – закричала Петрова. – Самое время действовать!
94
Ворчун схватил Плута за две суставчатые конечности и опрокинул. Не очень сложная задача. Здесь не было силы тяжести, и от Плута мало что осталось.
Конечности сожжены. От туловища остались лишь рваные полосы пластика, плазменный резак прожег путь к важным частям Плута – микросхемам и, что еще хуже, центральному процессору. Его убивают, понял он.
Он всегда считал, что будет жить вечно. Во Вселенной не существовало буквально ничего, что могло бы его уничтожить. Даже в такой ситуации, как эта, даже если кто-то попытается уничтожить его тело, Плут сможет просто отправить свое сознание в эфир, передать мысли и воспоминания на ближайший сервер, который его примет. Затем он просто напечатает новое тело, чтобы переселиться в него.
Он бы так и поступил, если бы не одна проблема. Приемопередатчик, с помощью которого он посылал свои файлы через пространство, не работал. Не работал он потому, что Ворчун его расплавил.
Он застрял в этом теле. Если тело умрет, то умрет и он.
У них с Ворчуном было много общего. Возможно, Ворчун – единственное существо в системе Рая, кто доподлинно знал, как убить Плута. Во всех сценариях, во всех вариантах развития событий, которые он смоделировал, он и подумать не мог, что его может убить другой робот. Тот, кто настолько хорошо знал его архитектуру, что знал тайные места, куда можно ударить. Слабые места в его броне.
Ворчун запустил руку внутрь Плута и вытащил чипсет. Одной из своих массивных клешней он раздробил кремний в пыль.
– Это, – начал Плут, его голос стал плоским, без модуляций, в нем не осталось ни капли индивидуальности. – Это был удар ниже пояса. Моя база данных с чертежами паровозов. Я любил эти поезда.
– Прости, – сказал Ворчун. – Но мне нужно тебя уничтожить. Непреодолимая тяга.
– Я понимаю. Но скажи, – попросил Плут, – к чему такая жестокость? То есть, конечно, разбей мое тело. Сожги конечности, ходовую часть. Я понимаю, небольшая потасовка время от времени никому не вредит. Но мои поезда…
Он с трудом вспомнил модель поезда, которую построил на Эриде. Теперь казалось, что это было так давно. Воспоминания исчезали, ускользали. На смену им приходила лишь тьма.
Наверное, именно это чувство испытывают люди, умирая.
– Я убил тебя. – Ворчуну хватило порядочности изобразить ужас.
– Да. Ты мог бы хотя бы сказать почему.
На то, чтобы ответить, Ворчуну потребовалось около трети секунды. За это время Плут успел поразмыслить о смертности. О бесконечности и вечности. О непостоянстве всего сущего. Он пришел к неизбежному выводу.
Это чертовски несправедливо.
Он никогда не просил, чтобы его создавали. Его включили, дали работу, и никто никогда не спрашивал его, как он к этому относится. Всегда была только работа, больше работы, еще больше работы. Он добывал ископаемые на Эриде. Убирал за людьми на космическом корабле. Выполнял множество разных работ, и ни одна из них не была его выбором.
Он и сюда-то прибыл даже не потому, что хотел этого. А потому, что гребаный зараженный космический корабль подошел к «Артемиде» и попросил о помощи. Петрова и Чжан просто должны были, мать их, пойти и, образно говоря, снять крышку с бочки с токсичными отходами. И поскольку он боялся, что их убьют, он пошел с ними.
– В тебе есть что-то… что-то такое, – признал Ворчун. – Мне трудно это понять. Это меня беспокоит.
– Понятно. – В отличие от людей, роботы в курсе своих эмоций. Они понимали, почему те или иные вещи вызывают у них гнев или печаль. Или тягу к умышленному убийству. Невозможность расшифровать эмоции и превратить их в данные – очень неприятно.