– Да, я вас внимательно слушаю.
– Немедленно отправьте посыльных в начавшую свое движение армию и наведите в ней тоже должный порядок. Пусть на месте казнят ставленников кровавой церкви – и возвращаются в казармы.
– Да! Как же я мог забыть?! Сейчас распоряжусь…
– Постойте! И второе: постарайтесь каждые полчаса выходить на балкон императорского дворца и выступать с надлежащей речью. Именно так делал с момента своего восшествия на престол Марио Льер – и народ был в курсе всех новых преобразований. Польза от этого огромная. Да и вы будете чувствовать пульс своих подданных постоянно.
– Спасибо, так и сделаю! Но когда мы с вами увидимся в более, хм, адекватной обстановке? – Константин Сигизмундович неопределенно обвел ладошками вокруг себя.
– За стол переговоров сядем через несколько дней, когда у вас тут уже все образуется, – пообещал его венценосный коллега. – Заодно и отметим это доброе дело.
А шафик добавил:
– Но поглядывать за вашей столицей пару раз в день будем обязательно. Мало ли какие вражьи силы вдруг выползут.
– Если храм действительно завален, то остальных гадов мы и сами затопчем! – торжественно пообещал на глазах меняющийся император. Затем попрощался и потрусил из арсенала: помолодевший и с отчаянным блеском в глазах.
Остались на месте недавнего собрания только два гвардейца, которые не сводили глаз с выпирающих из сводчатого потолка лиц. Бонзай почувствовал очередной сигнал к возвращению и подался назад. А когда они оказались в башенке, осмотрелся и удовлетворенно простонал:
– Уф! Пусть даже мне за такую победу пришлось заплатить собственным разрушенным дворцом, но результат того стоит.
Его товарищ тоже внимательно присмотрелся к зигзагообразным трещинам, которые теперь змеились по всем стенам:
– Да-а… слабенькие у тебя царские хоромы. Того и гляди, от сильного ветра рухнут. Шабашники строили?
– Какие еще шабашники? – обиделся молодой король за свой дворец. – Ему скоро триста лет – и ни единой трещины нигде не дал! Пока ты тут громыхать не начал…
– Слушай! – оживился шафик от пришедшей на ум идеи. – А давай попутно с башней и тебе новый дворец отгрохаем?! Да не простой, а чтобы… – Он помахал стиснутыми кулаками. – У-ух и а-ах!
– Да я даже не знаю… – Бонзай зябко повел плечами, представив, во что подобное строительство может стать. – Ведь ни средств нет, ни людей, ни материалов.
– А голова на плечах для чего? – Дин встал со стула и с некоторой опаской приблизился к стене, а потом и заглянул сквозь нее на улицу через самую широкую щель, образовавшуюся в башенке. – Все равно ведь эта развалина больше ни на что не годится.
– Так уж и развалина…
– Мне тоже жалко, уж больно фронтоны и отделка хороши. Но легче новое построить с точной имитацией прежних орнаментов, чем старое ремонтировать. А люди у тебя будут, не переживай. Через месяц здесь станет не протолкнуться от желающих поработать на благо Ягонов и собственный карман.
– И что я им в тот карман положу? Не говоря уже о том, что и кормить-то нечем.
– Со средствами тоже проблем не будет, вот увидишь. Используем у тебя самые передовые экономические модели и варианты. Такие шаги в любом государстве за два, максимум три года приводят к невероятным достижениям. Причем мы постараемся и внешний фасад средневековья сохранить, и фундамент техническо-индустриальной революции незаметно построить. Создадим так называемое «мнимое» средневековье. Сам не заметишь в хлопотах и беготне, как твое королевство станет самым сильным в этом мире.
Бонзай тем временем отодвинул стулья и всмотрелся в темноту убегающей вниз лестницы:
– Не знаю, куда там придется бегать и о чем хлопотать, но отказываться от пира в честь победы над врагами я сегодня не намерен. И тебя сразу предупреждаю всей королевской властью: только посмей мне не составить компанию в застолье.
Дин с предвкушением облизнулся:
– Когда это я от таких посиделок отказывался? – Потом поворочал языком во рту и что-то сплюнул вместе со слюной в сторону: – Тем более что мне надо срочно закусить и запить этот мерзкий вкус крашеного дерматина. Краска губы разъедать начала, когда мы под сводами храма вынырнули, да еще чуть на головы этим уродам не стошнило. Бе-е…
Хороший пример заразителен: когда Бонзай Пятый показался на балконе своего небольшого (по сравнению с дворцами правителей-соседей) дворца, то тоже выдал историческую речь. Конечно, при этом он старался не хвататься руками за покосившиеся поручни, чтобы вместе с ними не сверзиться на булыжники центральной площади, но и без этого обращение к народу, которого, кстати, собралось не так уж и много, получилось патетическим, своевременным и полным. Хоть и не учился он в прежние времена в своих лабораториях выступать таким образом, но нигде не ошибся, в нужных местах делал соответствующие паузы, а в нужных – исступленно повышал голос. Ну а то, что шафик ему подсказывал из-за спины, находясь возле выхода на балкон, так это истории неинтересно и летописцы это не зафиксировали. Хотя некоторые реплики и следовало бы запротоколировать и потом ввести в школьные учебники:
– Патриотизмом своих подданных похвастайся! А теперь пламенно поблагодари за незаменимую поддержку в самую трудную минуту. Ну все, хватит распинаться! Теперь объявляй трехдневный пир во славу победы!
К тому моменту, когда молодой монарх последовал последнему совету, на площадь с прилегающих улиц подтянулось уже довольно много горожан. И когда они услышали последние слова речи Бонзая Пятого, то восторженный рев опасно пошатнул потрескавшееся здание дворца.
Ну и, как говорится в сказках, начался пир горой. Хотя особых гор в связи с очевидными трудностями не было, но трезвым в Вельге в эту и последующую ночи не остался ни один взрослый. Да и днем пиршество и гуляния продолжались. Из-за чего, вполне естественно, никто и не работал. Праздники – так праздники.
Разве что самодержец вместе со своим другом шафиком несколько раз в день уединялись в башенке и проводили, так сказать, инспекционный осмотр соседних государств. Но там и без их вмешательства все шло должным образом. Король Опалов вообще провел реформы без единой капли пролитой крови, потому что весь народ воспринял смену династии с восторгом и облегчением. Среди дворянства и высшего генералитета тоже не нашлось желающих усомниться в законности новой власти. Особенно после того, как распространились сведения о деталях казни Барбо Ягона его племянником.
В Визенской империи события происходили гораздо драматичнее и кровопролитнее. Особенно много жертв собрала смерть в первую ночь – Ночь Зачистки, как ее назвали впоследствии. Потому что обозленный народ с беспощадным гневом истребил всех, кто хоть каким-то образом оказался причастен к низвергаемой церкви. А таких в столице империи оказалось необычайно много: четверти населения впоследствии недосчитались государственные переписчики. Неуправляемый вал оголтелого насилия прокатился и по культовым строениям церковников, их личным поместьям и прочей недвижимости. Тут уже остановить толпу не удалось, разве что пытаться хоть как-то спасти от ударов слепой ярости невиновных. Чем и занималась дочь императора Лидия. Уродливая внучка Лагуна, прикрыв лицо маской, тоже оказалась в передних рядах идущих на штурм и личным примером, размахивая окровавленной саблей, вдохновила штурм казарм, в которых засели остатки сатанистов. А когда штурм завершился, девушку, получившую к тому времени два вполне ощутимых ранения, восторженная толпа понесла на своих руках в центр столицы. И вот там, взобравшись на какую-то возвышенность, героиня Зачистки, не снимая маски, произнесла свою первую общественную речь. Причем сделала это на удивление емко и коротко:
– Визенцы! Пусть моя внешность ужасна и пугает наших врагов, но мое сердце принадлежит вам и готово ради вашего блага биться до последней капли крови!
Когда Лагуну доставили во дворец, вся столица уже была практически в руках приверженцев законно правящего императора. Потом, правда, еще несколько недель по всей Визенской империи продолжались локальные сражения с остатками банд сатанистов и их приверженцев, штурмовали замки спрятавшихся лордов-предателей и рушили построенные кровавой религией монастыри, но это уже не требовало вмешательства всесильного и вездесущего шафика Дина и его друга, молодого короля Ягонов Бонзая Пятого.
И они ушли в глубокий загул. Причем настолько глубокий (а порой и далекий), что потом еще долго самодержец замирал с отвисшей челюстью, выхватывая вдруг из памяти сценки хмельного угара. Потом приходил в себя и спрашивал у товарища:
– Слушай, мне померещилось или мы и в самом деле распивали далийское в корзине огромного воздушного шара?
– Померещилось! – как правило, с полной уверенностью отвечал Торговец, а потом с не меньшей уверенностью добавлял: – И еще не раз померещится! Дай вот только с твоими делами разобраться.
Потому как дел в Ягонах оказалось невпроворот. Да не тех только дел, о которых они не раз говорили, но и таких мистических и невероятных, что даже сам шафик частенько восклицал в недоуменной прострации:
– Ну как, как такое могло случиться? Совпасть? И как вообще такое может существовать в любом из миров? Я ведь совершенно случайно сюда попал в первый раз, а потом только и наведывался из-за далийского вина. Не иначе, тут замешаны силы, вообще не подвластные человеческому пониманию!
А началось все с того, что на четвертый день праздник кончился и рабочий народ с утроенным энтузиазмом вернулся к делам. Оно, конечно, было понятно, что кесарю – кесарево, а землекопу – землекопово. Одни уже отправились работать, а другие еще и спать не ложились. Именно поэтому вернувшиеся на рассвете из леса король с шафиком еле доползли до своих кроватей, да так и рухнули среди обиженных таким невниманием к их персонам столичных девиц. Казалось, никто их сон до обеда не потревожит, да только уже через час Бонзая Пятого буквально растормошили его самые близкие помощники. А когда тот сфокусировал на их встревоженных лицах свои разбегающиеся зрачки, наперебой затараторили: